Страничка из семейного альбома

Листаю пожелтевшие страницы,
Как чей-то непрочитанный рассказ.
То улыбаюсь, вглядываясь в лица,
А то вздыхаю горько каждый раз.

И сердце в грудь стучит сильнее грома,
И в горле  - непролитых слёз комок.
Страничка из семейного альбома,
И для тебя теперь настал свой срок.

***

Простая довоенная девчонка,
С бантами косы, глазки-огоньки.
Она ещё, смеясь, бежит вдогонку
За шариком воздушным вдоль реки.

Она ещё не ведает утраты,
Так далеко и чуждо слово «смерть».
На выпускной идёт со старшим братом –
Хотя б через окошко поглядеть.

Прижавшись лбом к стеклу, стоит, любуясь,
 (Прекрасным балом сказка началась)
Как девушки, смущаясь и красуясь,
С курсантами танцуют венский вальс.

«Ах, мне бы к ним! – мечтает. – Невозможно…»
Пылают щёки, сердцу горячо.
Вдруг ласково, легко и осторожно
Рука легла на девичье плечо.

- «Сударыня!  Пардон, Вы так красивы,
Какой у Вас заметный алый бант!» -
Он взглянула – перед ней смешливый
Стоял широкоплечий лейтенант.

- Вам сколько лет? - Тринадцать. – Ах, простите,
На бал нельзя, не в той ещё поре.
Вы танцевать, наверное, хотите?
А музыка слышна и во дворе.

Он приобнял так чутко, как ребёнка,
Кружил легко и успевал шептать:
-«И у меня, Машуня, есть сестрёнка,
И тоже страшно любит танцевать».

Раскланялся, подвёл опять к окошку
Счастливую, в вишнёвых лепестках.
Шутил, целуя ручку понарошку,
Ау Машуни – кровь стучит в висках.

Сирени ливнем солнечным умылись,
Любовь пришла внезапно, как гроза…
(Ей сквозь года до смерти часто снились
Его, такие нежные, глаза).

Всего лишь танец – как давно всё было!
Но не затмили этот день года.
Он пошутил, она же не шутила
И не забыла больше никогда.

***
Прошло три дня. И вдруг… Война настала.
Былого не осталось ничего…
Машуня так с тех пор и не видала
Родного лейтенанта своего -

Погиб в июле, сразу, в сорок первом.
Она не знала и всю жизнь ждала.
Когда от горя в жгут свивались нервы,
Когда беда, казалось, верх брала,

Её надежда зыбкая на встречу
Хранила от невзгод, давала сил.
Ночами снился тот июньский вечер,
И милый, что на танец пригласил.

Когда ползли по Ладоге машины
И так далёко были все свои;
Когда  на льду кругом взрывались мины
И пасти раскрывали полыньи,

Не плакала она. Ребят поменьше
Собою грела, обнимала вновь.
Девчонка, а сильнее взрослых женщин,
И силу ту давала ей любовь.

Она в эвакуации осталась
При школе, стала мамой для сирот.
Делилась всем, любила, не ругалась,
И принимала каждый «лишний рот».

«Ведь это наши,  русские ребята!» –
Шептала, поборов тоску и страх.
И в Ленинград вернулась в сорок пятом
С голодными мальцами на руках.

***
Дочь младшая – отцовская отрада,
И до войны, как розочка, цвела.
Погибла мама в первый год блокады,
А мачеха… А мачеха была

Суровей, чем «владычица морская»
Из сказки. Ей «чужих» не нужен взвод.
Ушла Машуня из дому, рыдая.
Устроилась работать на завод.

С утра гудок, и будни трудовые,
И вечером ещё один гудок.
Испуганные, тощие, смешные,
А старшему всего седьмой годок –

Но с детства по-хорошему упрямы –
К окну всё время тянутся, наверх,
Ждут пацаны свою вторую маму -
Единственную, лучшую из всех.

А в воскресенье Маша месит тесто
Да варит суп – мальчишкам на обед.
Теперь троим ребятам – мамы вместо.
А ей самой – всего семнадцать лет.