Ералаш

***
Пугают снова нас войной,
И жизнь в подвале обещают,
Что опустеет город мой –
По чем фунт лиха, каждый здесь узнает.

Трещит об этом интернет,
Вещает «ящик», ходят слухи…
Нет аппетита. Стынет на столе обед,
И, слава богу, не летают злые мухи.

Как страшно близких потерять
И под бомбежками расстаться,
Не жить, а снова выживать,
За жизнь родных своих бояться.

Но верю,  верю – это слух,
Грязь мерзкого политиканства.
Смущает он на лавочках старух,
И сеет хаос в зыбкое пространство.


***
Ты в прошлом и на левом берегу,
Уже не бередишь под сердцем рану,
Бывает,  образ твой овчаркой стерегу,
Но наяву уже искать не стану.


***
Гениален, не спорьте.
А, что я делаю гениально?

Я талантлив! Не упрекайте.
А что делаю крайне талантливо?

Я амбициозен! Не помыкайте.
И все, что делаю,  амбициозно.

Да, у меня наполеоно -маяковский комплекс,
Да, у меня сталинско -есенинское сознание,
Все, что задумал, сделаю топлес ,
Может, угрюмо крикну голосом

Во все горло! Никто не услышит?
Вовремя Танатос не отойдет.
И трамвай жизни, потерявший управление,
На рельсах судьбы тело на атомы разорвет.


***
Муза жужжит зло, как уставшая муха,
Об череп, как о стекло,
Ночью бьётся, в неволе страдает
О том, что ее мухобойка, как возмездие, ждёт.
От своих двух хромосом в крошечном мозгу даже не знает,
О судьбе своей не догадывается,
Но выход из головы, в извилинах путаясь,
Найти все же пытается.

Не жужжи, успокойся, сядь на табурет.
Какая поэзия? У тебя рифмоплетство,
Ведь у тебя к поэзии таланта нет,
Одно притворство.
В сердце от любви надорванный тромб только,
И кошмарами будешь бумагу марать
Из души вытекшей кровью сколько?

А может, это не Муза никакая,
Может, это личности  раздвоение
И мое родившееся недавно второе я?
Садист безжалостный мучает нутро мое
И получает от этого неслыханное наслаждение.
Хватит! Не могу больше терпеть!
Бей уже финкой в сердце, ударь кулаком в кадык,
Чтоб сразу дух испустить, умереть,
Ведь бездуховным жить я ещё раньше на свете привык.


***
Мое красноречие собачье, злое и острое.
Не люблю я бабачить,
И жить хочу вдали от людей
На необитаемом острове,

Костёр разводить палка о палку,
И с гарпуном ходить на акул на рыбалку,
Медведя гризли голыми руками задушить
И там в одиночестве своего зверя унять, усыпить.

Прятаться от дождя в пещере,
Петроглифы на стенах с боем быков оставлять,
Поклоняться Богу Грозы в послушной Вере,
И о взаимности никогда и никого не умолять.


***
Лисистрата, если бы не ты,
Я бы продолжил убивать,
А может, как Перикл, других на смерть посылать.
Мадонна Лаура, не жила бы ты на свете,
Не писал бы Петрарка свои сонеты,
Не ради славы – чтоб скорбное сердце облегчить,
Понимая, что из памяти тебя не стереть, не забыть,
Ведь ему и мне носить этот скорбный росток в груди,
Зная, что расставание как неизбежность впереди,
Если бы не ты, Мэрилин Монро,
Не закипело бы от страсти у всего мужского человечества нутро.
Ева, если бы ты знала,  что голод Адаму яблоком не утолить,
Человечество в Раю могло б и сегодня средь садов бродить.

Женщина! Если бы не ты…


***
Ну как понять твои метания?
То к берегу, то от него
От неопределенностиэ
А в воздухе висит страдание,
И сломан руль у бота твоего.
Пытаешься по ветру плыть
Или поймать теченье теплых вод.
Увы, тебе Аляски не открыть,
И тучи закрывают неба свод.

Швартуйся и сходи на берег,
Усталый волк морской,
Остынь от штормовых истерик
И ощути подошвами уверенный покой.


***
Мне Счастье на голову шлакоблоком свалилось,
Грузом радости таким,
Что в кошмаре с испариной и в детстве не снилось.
Как теперь его к горизонту унести от людских глаз,
Спрятать от всех и не выставлять напоказ,
Чтоб не утащили черти, не украли воры?
Где найти понадёжней сейфы и повыше заборы
Да собачку-волкодава позлей,
Чтоб отпугивала всех непрошеных гостей,
Да с прицелом оптическим, берданку,
И не спать с ней на вышке с прожектором с ночи темной допозаранку?
Но счастье с душой и телом
Свободы от заборов и сейфов
И от меня захотело.
Как его удержать?
Как, если оно, как туман, в руках растворяется,
И уже не мне, а другому оно улыбается?


***
Белый халат  марок очень.
Белый халат ярким светом отраженья обжигает роговицу глаз.
Облачённый в него работник медицины в зиму, в лето, в осень
Дарит весеннюю надежду на здоровье  каждому из нас.

На ткани белой резко видны капли алой крови,
А не только мрачный гной и чернотная грязь.
Белые халаты насмотрелись жутких ран и нестерпимой боли,
Сохраняя из сил последних жизни с телом хрупкую, невидимую связь.

Медсестра больному иногда  надежней и ближе,
Чем рубашка к телу и даже родная мать
Свое главное лекарство безвозмездно дарит ближним,
Милосердным сердцем своим готова всю боль забрать.

Белые халаты  из лона матери нас принимают,
И крик наш первый, победный оглушает их,
На их глазах с их помощью земля людей рождает,
Но порой они видят, как вздох последний больного затих.

Не знаю,  на чьей дороге больше благородства,
Но докторский  жертвенный подвиг огнем горит.
Для них нет богатых и бедных –  в болезни лишь сходство,
Но помните, что к милосердным всегда Бог благоволит.


***
Зачем мне из дома делать музей,
Колонны с херувимами под потолком?
Разве это главная цель жизни моей –
Мраморный кабинет с кожаным уголком?

Мария Христа родила в хлеву,
И даже не думала о богатстве.
Разве ради золотого тельца я живу,
Видя, как другие утопают пьянстве?

Нет, не  этого я хочу,
Нет стремления поживиться,
Ведь гирей из золота не полечу –
С нею лишь можно легко утопиться.

Я не хочу ни с кем сражаться,
Никому в угоду я не хочу калечить и убивать,
Не хочу перед сильными я пресмыкаться,
И не хочу кровью чужой руки я запятнать.

Но разве это говорит о слабости,
Если животной жажды к бойне не имею,
И смерть врага мне не приносит радости,
И от чужих мучений я не млею?

Не приношу я жертв войны богам –
На жертву больше сам похож.
Готов я хлеб делить с несчастным пополам,
И только для еды заточен в доме нож.

Но если всё-таки удастся вам загнать
Меня спиною в узкий темный угол,
Тогда смогу, быть может, я понять,
О чем так часто ночью под луною думал.

Но раньше времени не хочется узнать,
К лицу ли мне смертельный балахон,
И смерть в гостях без приглашенья принимать,
И быть причиной мрачных похорон.


***
Этот стих уже кем-то написан,
Даже такой,  как я, наверное, жил уже на этой планете.
Доброй Надежды мысом
Торчит что-то в последнем любовном куплете.

И о чем он?
Как жизнь, бессмыслица очередная,
Опять извинение, очередной пардон…
Моя слабость прописную истину с истерикой выгоняет.

Ищет сознание смысл,
А его просто нет.
Не подберешь слов и чисел –
Не раскроешь главный секрет.

Боишься,
Бумаги копишь,
К пустому отчаянно через трупы стремишься,
Сам себе этим яму глубокую роешь?

А как не рыть?
Не хочется от других отставать,
Эту гонку нельзя не любить.
Зачем что-то вообще понимать?


***
Мне часто снится институт,
В учебном классе парты в три ряда,
Общаги простенький уют,
И в душевой холодная вода.

Я вспоминаю полигон,
Неровный из бетона плац,
Как в шесть утра командуют: «Подъем!»  –
И нужно оставлять излюбленный матрац.

Я чувствую: как будто бы вчера,
Одет в мундир  серьезный я и строгий,
И заступать в патруль уже пора,
Чтоб волочить под утро еле ноги.

Эх, было время за высоким тем забором,
И был я полон розовых надежд.
Ни на кого я не смотрел с укором,
И был всегда я тщательно побрит и свеж.

Я вспоминаю с теплотою первый взвод,
И наши дружные шеренги,
Плечом на кухню маршем поворот,
По логике не очень милые оценки.

Я вспоминаю наших командиров
И генерала, что стоял за честь мундира.
Я также помню и мытьё сортиров
(Работа эта не давала позитива).

Я помню многое, но кое-что забыл –
Ведь двадцать лет для жизни срок немалый,
Не сразу я казарму полюбил,
И не покрыл себя я боевою славой.

Хотя задерживал убийц я в одиночку,
И не боялся ни ножа, ни пули,
Не много лет отдал я «уголочку» –
Надежды стать Жегловым утонули.

Я видел грязь системы и омерту,
Учился я молчать, сжимая зубы крепко,
И, как положено простому смерду,
Бывал свободным от работы очень редко.

Я выполнял безумные приказы,
Не обсуждая, рвался рьяно в бой,
От многих дел покрылся я заразой,
И есть ещё не смытый грязи слой.

Работал я, как говорится, для народа,
В служеньи не жалел я живота,
Не знаю, сильно ли испортил я природу,
Но справедливым быть старался я всегда.

Я помню боссов всех и прокуроров,
Отважных, умных, трусов и тупых,
От судей слышал я немало приговоров
Не по закону для людей простых.

Вот как-то так, все быстро пролетело,
Перед глазами много разных лиц,
Продолжу дальше по земле я путь несмело,
Ища, как в детстве журавля, а не синиц.


***

Посвящается Александру Грину

Все, вскрывайтесь, у меня Рояля Флеш!
Конец игры, бросайте карты на сукно!
У вас лишь жалкое каре – и это полный треш,
И проигравший с горя выпрыгнет в окно.

От крупного прихода я рано одуревший.
Вдруг прогремел другой исход:
Как нравится Вам этот джентльмен? А?
С кривой улыбкой в танце осмелевший!

Фигура Джокера затмила в казино проход.
Все! Проигрался я опять вчистую!
И жизнь зашла с заносом в поворот,
От неудачи мрачно я немного паникую…

Но ничего в рулетке русской повезёт!