Яросвет 2006

Три гимна весне

I

Ты из тех, кто зовётся земным отраженьем
И врывается вором в покинутый дом.
Ты дитя странных снов, безоглядность решений,
Пробуждение неба, раскатистый гром.

Ты из тех, кто рождается в вечной неволе,
В бесноватых ветрах и в угрюмой волне
Виночерпием слёз и лозой горькой доли,
И жемчужиной, спящей на илистом дне.

Ты – дурманящий плод, что от древа желаний,
Ты – языческих таинств безумный костёр,
Заколдованный сад самых смелых мечтаний,
Травести для богов – ты – подлунный актёр.

II
Нагадал мне кудесник, дразнимый капелью,
Твой потир золотой.
Бледный ангел растёкся у хладной постели
Струйкой воска густой.

Суламифи дыханье – у запертой ставни
Притомилась луна.
Прокуратора сон, ты – бессмысленной брани
Цель и суть, и вина.

Светлый лик – нет, увы, не открою я двери,
Я не знаю тебя.
На понурой земле нет прекраснее дщери –
Изгоняю тебя.

Верный призрак, что чище огня и кристалла,
Яд ли в тёплой руке?
Продолжение сна или жизни начало,
Или соль на щеке?

III

В сером небе под облака тающим бивнем
Слёзы счастья лишь могут безудержным ливнем,
Как родную, встречать

Ту праматерь весну – деву, странницу века,
Половодьем сошедшую с сонного брега -
Вековечную мать.



Ты подаришь мечту

Ты подаришь мечту тем, кому не нужна она вовсе,
У чужого окна встретив зарево нового дня.
Станешь тенью теней, чьей-то поздней, непрошенной гостьей,
Вечно алчущей в холоде искры былого огня.

Половиной души, чьей-то праздной судьбы половиной,
Словно ветер бездомный, скитаясь по чуждым мирам,
Ты не вспомнишь о тех, кто слагал тебе звучные гимны,
Извлекая куплет из тобою встревоженных ран.

И тебе невдомёк, что согреться я рад даже тенью,
Что лучину чужую, как ока зеницу храню,
Что всей жизни превыше с тобою одно лишь мгновенье,
Отведённое мне, точно свет уходящему дню.

Пред тобою убоги земные дворцы и святыни.
Гордой длани твоей жест небрежный – божественный дар.
Ты поймёшь это, если в тебе бьётся сердце богини,
Чья свобода – полёт, чьё дыханье рождает пожар.

Простота этих слов – знаю точно – тебя не коснётся,
Не изменит твой путь и подспорьем не станет другим.
Кто однажды ушёл, тот уже никогда не вернётся,
На планете утрат мы обвенчаны небом одним.



Путь домой

Путь домой мне ветры указали
Да река, что вдаль бежит из детства,
Мне о нём рассказывал вначале
Рыжий мальчик, живший по соседству.

Под звездою призрачной надежды
Шёл за мною следом пёс бродячий.
Той прохладной ночью, как и прежде,
Плыл во мраке лунный глаз незрячий.

А звезда, что сытости не знает,
Бросив луч во тьму кудельной нитью,
Нас искала в сонных птичьих стаях,
Путь людской своею грела жизнью.

Долго пёс вилял хвостом игриво,
Предвкушая лакомства с уютом,
А поля с густой льняною гривой
Наговор шептали за Устюртом.

Точно сон, коснулось глаз усталых
О других маршрутах откровенье,
И с дороги прежней Калевалы
Я сошёл, казалось, на мгновенье...

Машет пёс хвостом кометы жёлтой.
Век бы путь с тобою шёл я - правда!
Мне бы мчать под звёздною когортой,
И звездой последней падать… падать…



Воздаяние

Она умирала в больничной палате,
Холодной и тёмной, я был рядом с ней.
А осень в пестрившемся праздничном платье
Звала её снова из тягостных дней.

Она исчезала - как будто из воска
Слепили её: и бела, и стройна -
Упала на щёку ей света полоска
Из настежь открытого ветром окна.

А я ненавидел себя за всё это,
Не зная смертельной болезни причин.
И доктор не мог распознать в ней приметы
Известных недугов, лишь… ангельский чин.

Покинули мы то печальное ложе,
И с ней на руках по дороге домой
Я шёл не спеша, её сон не тревожа,
И дождь опустился белёсой стеной.

* * *

Под небом свинцовым от грома ударов
Земля сотрясалась, но бережно как-то.
И пламенем синих небесных пожаров
Являла мне молния странствия карту.

И путь мой лежал по ухабам и кручам
К холмам над равниной, пустынным и серым.
То место никто никогда не изучит,
Коль небо не будет к нему столь же щедрым.

Прекрасную бездну очей из лазури
Увидели грозы, и дева проснулась.
И стихли на миг в эмпиреях все бури…
Ладонью лица моего чуть коснулась

И тихо своё прошептала мне имя
Прекрасная дева. Её звали Жизнью,
Но кто у меня её вскоре отнимет,
Ведь мы же едины с ней ныне и присно?

Но нет, сам привёл её к камню закланья,
И жертвенник сам водрузил на горе я.
Сомкнулись уста, и пришло воздаянье,
И взвыли в тоске надо мной эмпиреи.




Недостойные

Рождённое убогою неволей,
Нелепое созданье бытия,
Воспитанное злобою и болью,
Бесцельно дни влачишь не для себя.

Для прихоти успешного героя,
Забавой королю послужишь ты.
Да в рубище неровного покроя
Ты будешь к их ногам нести цветы.

Осмеянное собственным уродством,
Слезами будешь сильных потешать,
Терпеть любую блажь и сумасбродство,
О жалости не смея вопрошать.

Вот видишь, солнце светит для красивых,
Богатому дары несёт земля.
И мёд несут к устам сладкоречивых.
Тебе в подарок брошена змея.

Но вот я здесь, я выручу из плена.
Стальные когти жаждут эту кровь.
Я есмь погибель, смрадная геенна.
Я есмь огонь, с собой несущий новь.

И стоя пред тобою на коленях,
Я вырву сердце горькое твоё,
Исполненное страха и сомненья.
Твоя в том просьба, слово в том – моё.

Крылом из тьмы холодно – осиянным
Тебя сокрою в сумраке небес.
И россыпь звёзд, зардев густым румяном,
Падёт с высот – на трон взойдёт Арес.

Я разорву на части мирозданье,
Низвергну всё в убийственный поток,
Освободив от пут своё сознанье.
Возьму ключи и новых дней исток.



Исповедь

Помазан веком на служенье
Стране далёкой и чужой
Я от победы к пораженью
Иду короткою межой.

И рядит мраморное небо
Тяжёлым облаком зима,
Сыта снегами будто хлебом
Моя холодная земля.

Здесь изо льда мечи и копья.
И не придёт солнцеворот –
Метель несёт густые хлопья
В бескрайний свой водоворот.

«Не жди тепла», - мне шепчет вьюга, -
«Здесь все сокровища твои,
Мы побратимы друг для друга,
По плоти, духу и крови.

Улыбки отроковиц нежных
Не озарят твой дальний путь,
С тобой в объятьях моих снежных
Другим, ведь, будет не вздохнуть».

И я забыл века печали,
Блуждая средь замёрзших сосен,
И, глядя на меня, молчали
Сестра зима, сестрёнка осень.




Навязчивый фатализм

Живём в тревожном ожиданье
Каких-то страшных катастроф.
И жить исконное желанье
Не бьёт из наших чёрных строф.

Поэты – вестники несчастья
И сострадания волхвы.
В судьбе ли примите участье,
Земной, болезненной, увы?

Перед глазами склепов мрамор,
В душе могильный, вечный хлад.
Повестка дня - печаль и траур.
А в новостях всё мор и глад.

Армагеддон и астероид
Нам угрожают целый век.
И вот измученный андроид
На месте, где был человек.

Напасти хуже и фашизма
Приправа – вера, соус – страх.
Навязчивости фатализма
В полуживых моих мозгах…



Отпечаток

(шу-тошное)

Не дым, и не метель, и не туман –
Холодный зимний вечер опустился…
И свежесть – безобиднейший дурман,
С которым город так и не простился
Порой осенней.
Вновь пленяет взор
Застывший в бессловесном ожиданье
Ветвистых крон причудливый узор,
Тревожащий меня воспоминаньем.
Как нелегко из прошлых, дивных лет
Услышать голос в трубке телефонной,
И на вопрос ответив «да и нет»,
Навеки с ним проститься отрешённо.
Ох, нелегко (зови ли – не зови)
Сказать себе, что всё уже прошло…
Когда объект безудержной любви
****ся с кем попало за бухло.



Полночь

Памяти Фарида и Равиля Мингалиевых

Малыш прижался зябкою щекой
К моим плечам, заснул – ему не страшно, –
В соседнем доме нынче непокой,
И слышен полуночный томный бой
Часов на городской старинной башне.

В соседнем доме траур и беда,
Там, в стенах ледяных, как в заточенье,
Где тлеет ладан, и кипит вода,
В резном углу сыновнего труда
Слышны молитвы, слёзные реченья.

Оплакивает горестная мать
Сынов, ушедших многим раньше срока.
Но сколько ей ночей ещё не спать,
Два имени чуть слышно повторять,
Напрасно ждать кого-то у порога?

Ужаснейший древесный аромат
В домах я слышу чаще с каждым годом.
Смерть полнит списки наших чёрных дат,
Ретиво бьёт в безжалостный набат
И правит тризны под церковным сводом.

За древом гробовым печатью на устах
Какие сны итог земной венчают?
И жизнь неся в израненных перстах,
На Стикса величавых берегах
Ужели брата брат не повстречает?



Мироздание

Я избалован страшным идеалом,
Химерою стремления к добру,
И мерзкой ложью, ставшей мне началом,
С которым я, наверное, умру.

Покорное безмолвие с иконы
Потухшими очами смотрит в мир.
Чудовище христианское на троне
Никак не прекратит кровавый пир.

Абсурдность и нелепость мирозданья,
И лживый Бог здесь правят вечный бал.
Но грязью переполнено сознанье,
И горечью наполнен мой бокал.

Нет в мире сказки более жестокой,
Чем дьявольская сказка о любви.
Нет в мире лжи, столь хитростной и ловкой,
Как ложь о братстве всех людей Земли.

О, шлюха, я целую твои ноги,
Ты похотью мне сердце умертви.
Благословенны все твои дороги
И чресла нечестивые твои!

Хулу воздам Творцу Земли несчастной,
Проклятьем запечатаю уста.
И пусть свиные рыла безучастно
Следят за мной, заняв свои места.



Окончание

Мы уйдём навсегда, позади оставляя сюжеты,
Боль растает, как дым; в тишине растворяя слова.
Позабудем мы лица и прежние наши сонеты,
Обернётся безмолвьем былая людская молва.

Всё, что дорого нам, станет ветра и солнца добычей,
Поезда разлучат нас, и тленье вчерашних костров
Возвестит новый день вместе с горном и голосом птичьим,
И зардеет с восходом над нами небесный покров.

Обернётся сединами, серой золой наша юность.
И покинет мечта – лет потраченных горький кумир.
Вместе с немощью тела останутся жалость и грубость.
Вместо битв и побед – милосердия тягостный мир.

Указующий перст, мутный свет в потускневших зеницах
И стакан ли воды нам предложат, как высшую честь?
Новоселья – утехи, размен лишь один – на больницу.
Приговор с хитрой лаской объявит сыновняя лесть.

Возгорись же, мой друг, всею жизнью, покуда ты молод.
Ни минуты не трать понапрасну и помни всегда:
Лучше каши казённой – души истязающий голод.
Лучше мудрости – спесь, а познание – это беда.


Яросвет

Пройдя сто путей, сто расщелин и спусков,
По следу стихии эонов печальных,
Погибель ярил и ночей андалузских
Я видел в Харибды потоках зеркальных.

Я кровью истёк на брегах Ахерона,
И дух мой истлел от беспомощной скорби.
БагрЯница ночью у чёрного трона
Небесных монад предвещала восторги.

Восстал демиург, и дышал он возмездьем,
Сорвав с эмпиреев завесу забвенья,
И змей серпантин разбросал по созвездьям,
Являя отныне иное знаменье.

И мрачные души Энрофа покорно
Ступили на берег острога вселенной.
Одиннадцать вод обступили проворно
Кольцом эти сонмы эгрегоров тленья.

Из их средоточия горестным стоном,
Волною вздымалось одно лишь прошенье
Избавить от жизни, и будто поклоном
Ответили горы своим обрушеньем.

Монады каркас, истлевающий смрадно,
По швам разошёлся и выпустил смолы.
Синклиты вздохнули легко и отрадно,
Венчая успехом все новые школы.

Затем к Сальватэрре направились птицы,
Раскинула Навна шатёр свой огромный
Для празднества, что отгремело сторицей
Над пропастью мёртвой, глухой и бездонной.

Атропос мне чрево вспорола кинжалом.
Арахна мне сшила из звёзд плащаницу,
А сердце моё, что уже не дышало,
Юнона пустила из рук белой птицей,

И, тёплой ладонью подняв мои веки,
Явила мне небо пурпурного цвета.
Там ярко пылали стозвёздные реки,
Собой возвещая восход Яросвета.



<2006>