Апология Декарта 4

      Нынешнее время даёт нам одну сцену. И я вместе с нынешним временем даю лишь одну сцену. Смотришь современные фильмы и видишь как через них прорывается нечто - нечто до боли узнаваемое и знакомое, нечто мощное, правдивое, какой-то кусок, какой-то план бытия, но это всего лишь одна сцена - не один момент, а ряд моментов, надёжно выстроенных и сплетённых вместе - одна сцена, а в ней ни детальки лишнего, ни чёрточки пустого, но её не хватает на весь фильм. Вот каков наш симптом, наш показатель. Если брать его по самой высокой мерке - то мы уже способны на это и, ещё лучше - мы уже не можем без этого - потому что оно врывается в нашу жизнь. Что же это за "оно"?
     Я не говорю о чём-то таинственном, о зомби или мистике, я говорю о простоте накала открытости человеческой жизни - мы приблизились к ней, мы приблизились к какой-то границе, где проблематика нашего существования перестаёт существовать, и начинает быть. Одна сцена, сделанная рукой будущего, ещё один фильм и ещё одна сцена, сделанная рукой будущего. И всё это на фоне десятков тысяч проходных фильмов - как разрезы, через которые сочится новая реальная кровь.

    Вот и Декарт это только одна сцена. Если брать каждый вечер в руки томик Декарта, если крепко с ним подружиться и если подумать, что никого другого и нет, то тогда быть может он и откроется - если провести с ним так много времени полной полночной тишины, если сделать его напарником своего одиночества или стать напарником его одиночества, в общем если поставить прямо посреди жизни эту отдельную сцену, то тогда она развернёт из себя неповторимый кусок бытия, имя которому Декарт.
    Перестав рыться слишком чистыми интеллектуальными пальцами в его биографии, лучше свалимся, как Алиса свалилась однажды в кротовую нору, во что-то такое, в чём философия как улыбка чеширского кота - то здесь, то там, лишь помогает обрести дорогу и поддерживает дух. Повторяю, это лучшее, что мы можем сделать сегодня - вдохнуть воздух одной, отключённой от всего сцены, торчащей посреди матричного пространства словно некий нелегальный возмутительный мир.

    За сценой скрывается со-бытие и Событие. Хорошо тому, кто способен сам себе устроить такую сцену. Нужно полагать, что Декарт, как гений, не только выражающий, но и опережающий своё время, устроил себе за время своей жизни несколько таких сцен. Первые из них настигли Декарта в армии и носили характер пророческих вещих сновидений - наяву и во сне. А когда сновидения приходят и наяву и во сне, мы можем сказать, что они приходят лавиной, перед которой не устоять ни одному человеку. Через эту "сцену" Декарт осознал предназначение своей жизни.
    Следующая "сцена" Декарта могла бы быть названной сценой одиночества - Декарт отправился искать полного уединения и покоя в самый оживлённый и бойкий город того времени - Амстердам - одинокая точка "мыслящего тростника" посреди бурлящего человеческого моря - это ли не "сцена" со всеми её атрибутами?
Формулы приходят потом, они рождаются как лучшие сценические фигуры их движущихся образов и их записываешь на скрижалях, чтобы сомкнуть края сцены навсегда. Рукописи не горят потому, что они "сыграны" вживую и на любой бумаге, в любой точке пространства снова и снова проступают одни и те же буквы. Не так много сцен и не так много формул - значительно меньше, чем озаглавленных произведений, и всё же они есть, они состоялись. Вот что скрывается за именем Декарт.

    Поэтому хотелось бы случайно не понизить рангом этого человека, для которого самым реальным был его сон наяву и звучащий в этом сне отчётливый и ясный голос - "я скажу о новой земле, о новом методе" и смысл которого он неукоснительно исполнял всю оставшуюся вторую половину своей жизни.
   Что поражает, так это бравая отвага "один на один" - не далёкий ли прообраз нашей современной жизни, без главной, торжествующей её части - "не сдамся никогда"? "Один на один" с миром знакомо нам сегодня в более сглаженной превращённой форме - "весь мир напротив", какое-то такое чувство у нас в кармане, пожалуй, есть, но Декарт решал его, как человек "читающий в самом себе" столь же решительно, как и в мире. Эта отвага "читать в самом себе" - бестрепетно и честно до самого конца, всё ещё не присуща нам в должной мере и оставляет желать лучшего в своём исполнении. Мы - в позиции Декарта и в ситуации Декарта, но мы ещё до сих пор не в "сцене" Декарта. Однако близко.
Я не говорю - в учении Декарта, ведь это само собой, я говорю - не в "сцене".
Нам не хватает умения читать в самих себе.

   Учение открывается нам во всей своей глубине "сценическим образом" - из той же ситуации и тех же событий, в которых волнами наплывает на мир наша восходящая самость, оно имеет своё рождение оттуда, там его исток и невозможно не отыграв самостно "сценическую роль" прикоснуться к чуду.
   Буквы - буквоедам, знаки - знакоедам, учения - учёноподобным, а нам от него каждый раз вот это - "я скажу о новой земле, о новом мире", не побоюсь и не солгу, и промолчать не сумею - ведь "я мыслю, а следовательно я существую".