Одинокий странник в пустыне

***

Плетётся еле-еле по пустыне
Старик с седой понурой головой,
И сколько лет он словно на чужбине,
Хоть и не покидал он край родной.

Ком к горлу подступает тяжеленный.
Оазис где? Хоть капелька воды.
На веки будет пусть благословенный
Тот горький вкус от собственной слюны.

Плетётся, падая и вновь вставая,
Жить хочется, так хочется ему,
С огромной жадностью сухой воздух глотая,
Ползёт он по горячему песку.

Песчинки застревают снова в горле,
И горькая, застывшая слюна,
Которую глотать уж стало больно,
И нет её почти у старика.

Как хочется хоть раз увидеть небо,
Ещё разок, но только уж сил нет
Открыть глаза. А солнце только слепит,
Рассеивая свой палящий свет.

Вокруг – ни звука, иль старик не слышит,
Песком забиты уши старика,
Как редкие коряги всё ж колышет
Песчаный ветерок издалека.

***

О! Что же это? Впереди прекрасный
Маячит чудно-дивный ручеёк,
Мираж? Видение? Нет! Образ ясный,
Сознание старик ещё сберёг.

У ручейка – прекрасная девица,
На голове – ромашковый венок.
Над ручейком кружат чудные птицы,
На травке свежей стелется платок.

«Ты кто? – кричит старик девице, –
Позволь воды напиться из ручья».
Но только в горле ком, язык как спица,
Мычанье слышно лишь от старика.

«Ползи сюда, старик! – кричит девица,
Аль не узнал меня ты? Не беда.
Я та, в кого когда-то мог влюбиться
Лишь ты. Теперь, увы, я не твоя».

Откуда не возьмись – лес появился,
Там ели, сосны. Вот он, край родной.
Из-за деревьев молодец явился,
Красивый, статный, сильный, молодой.

«Старик ползи сюда, воды напейся, –
Он слышит, - помнишь хоть, как мы с тобой
Пытались вместе в холоде согреться,
От всех невзгод укрыться под луной».

Старик ползёт, как может, им на встречу,
А слышит звонкий смех и крик: «Ползи».
Израненное тело, искалеченное,
И боль пронзительная только лишь в груди.

Но на пути к заветному спасенью
Развеялся мираж этот, как дым.
Исчезли ручеёк, трава, деревья,
Исчезло всё, что было столь родным.

Глаза сухие – слёз уже не видно,
Но горечь всё сильнее и больней.
Старик лежит недвижим. Поздно, стыдно,
За столько бесполезных в жизни дней.

***

Вдруг – впереди зелёная лужайка,
Трава покрыта утренней росой,
Какой же аромат исходит сладкий,
Манящий, нежный и такой живой.

А на лужайке – бегает мальчишка.
«Отец, - кричит, - ползи скорей сюда».
Одна у старика мысль: «Эх, сынишка!
Тебя послала мне сама судьба».

И словно сил придал мальчишка деду,
Ползёт как может к той лужайке он.
«Не исчезай, - он молит тихо свету, -
Не дай проснуться, если это сон».

«Иди сюда, отец, - кричит мальчонка,
Я здесь, я настоящий, я живой».
И еле слышно молвил мужичонка:
«К тебе уже иду, сынок, я твой».

Уж шаг последний старику осталось
Ступить на ту лужайку – и спасён,
И поборов всю боль и всю усталость,
Он чувствует, что Господом прощён.

Но нет… ни той лужайки, ни мальчишки,
Опять мираж – и рухнув на песок,
Дед горько плакал, только ни слезинки
Не катится, а в горле всё комок.

***

Сколько проспал… Старик того не ведал.
Проснулся, огляделся он вокруг,
Он словно ждал у Господа ответа:
Когда закончится мучений его круг?

Лицом к лицу – столкнулся он вдруг взглядом
С седой старушкой, бедной и больной,
Словно была всё время она рядом,
Была с ним, охраняя сей покой.

Старушка посмотрела грустно-грустно:
В глазах сих старческих он матушку узнал.
«Сынок! – услышал голос он натужный, -
Достаточно уже ты пострадал».

Закрыл глаза… Открыл… Вокруг – пустыня,
На километр ни одной души,
Едва заметно слышится лишь имя,
Кого любил и любит он в тиши.

Едва заметна на губах молитва,
А небо – озаряет Божий свет,
И еле слышны сердца уже ритмы,
Пред Господом пора держать ответ.

Уж не плетётся больше по пустыне
Старик с седой понурой головой,
И с Господом теперь ему отныне
Навеки обрести дано покой…