Пока мы здесь

ЗА ГОЛУБЯТНЕЙ

Я с этим днём до мелочи согласен.
Не то чтоб с этой жизнью –
с этим днём.
В дымину пьян седой алкаш Карасик.
И мы за голубятней тоже пьём.

Начало марта. Двор уже бесснежен.
Своих ребят я знаю целый век.
Но чудится: любой меня зарежет,
а тот, что справа, тот – не человек.

Нет, вовсе не маньяки, не бандиты.
При них, что наболело, можно вслух.
Но чудится: вот-вот в стакан налитый
опустится неспешный птичий пух.

И будто бы – чем ближе пух, тем хуже,
И будто бы – за ним придёт война,
и что-то чёрное вдруг вырвется наружу
из всех, с кем выпил я сейчас вина.

Ну, а пока день подлинно прекрасен.
Пройдёт ли миг, пройдёт ли сотня лет.
Блаженствует расхристанный Карасик.
Двор, голубятня, воздух, солнца свет...

Пух, падая, на месте остаётся.
Пока мы здесь, мы злу не по зубам.
А тот, что справа, щурится от солнца,
и улыбается летящим голубям.


ОГРАБИЛИ

Так пусто, как будто по миру
какая-то бродит напасть.
Обчистили воры квартиру,
походу им было, что красть.

А мы себя нищими мнили,
мол, наше богатство – тоска,
пол литра, да залежи пыли,
да старая проволока.

Зеваки с большим интересом
шептались, смотрели вдогон,
как воры, сгибаясь под весом,
чего-то грузили в фургон.

Вот в комнате пусто и зябко.
Мы думали: нечего взять...
Теперь только чёрная шапка
осталась по центру зиять.


ОВЕЧЬИ НОСКИ

Сидишь у тёплой батареи
и снег порхает за окном.
В носках овечьих ноги греешь.
Сидишь и думаешь о том,

каким же был я идиотом
лет в двадцать, ну, это ваще!
И сразу спрятаться охота,
монеткой закатиться в щель.

Но после солнышко приветит
и понимаешь в тот же час,
что идиотов тьма на свете...
Снежинок меньше в сотни раз.

Что ум не обещает счастья,
что счастье редко кто найдёт.
А кто найдёт – по большей части
обычный бывший идиот.

И убегут сомнений тролли,
и жизнь, как прежде, дорога.
Лишь (от овечьей шерсти что ли?)
немного чешется нога.