Бамбуковые реи джонок. Лидия Хаиндрова

.



XXVII Лидия ХАИНДРОВА………………………………………..Валдис ДУБУЛТ

***
Смятенная душа не знает слез,
Пощады нет тому, кто раз смирился.
Но эта ночь полна таких угроз,
Что ангел вздрогнул и ко мне явился.
Благословляя огненным крестом,
Вошел в мой всеми позабытый дом.
1936

ГОРСТЬ ЗЕМЛИ

Каким был тусклым круглый лик луны
И как в углу смеялся желтый Будда,
Когда пришелец из моей страны
На память горсть земли принес оттуда!

На память о борьбе добра и зла —
Напоминанье горькое оттуда…
Дрожит рука — не развязать узла!
Смеется надо мною желтый Будда.

Пылающим костром была страна…
Без сна лежу. Как больно слезы ранят!
Опять с тобою мы лежим без сна,
Моя сестра, всепомнящая память.

В последний раз мы встретились с тобой.
Передо мною горсть земли оттуда…
И мы смеяться будем над судьбой,
Как ты теперь смеешься, желтый Будда.
1936


……………………………………….Божок пузатый в маленьком окне,
……………………………………….Пучок травы засушенный и серый
……………………………………….А собеседник он за темной дверью,
……………………………………….Которой в темноте как бы и нет.

……………………………………….Овец отару гонят в темный лес
……………………………………….Не пастухи, а призраки с хвостами,
……………………………………….Не сложно предсказать что станет с нами,
……………………………………….Когда один из нас уже воскрес.

……………………………………….Забудь. До ста ли хладнокровный счет
……………………………………….Стоит шарманщик-призрак у ворот

……………………………………….Мелодий механических скрижали
……………………………………….Однажды беспокойный сон ужалят
……………………………………….И он прервется утром и умрёт…
……………………………………….И мы овец, как будто, досчитали.


Всю жизнь Ты создавал меня, мой ум,
Выращивал мое долготерпенье,
Но Ты не знал моих тревожных дум,
Моей любви к иному песнопенью,
И в двадцать лет я ощутил тоску,
И сердце переполнилось тревогой,
Но дула темного не приложил к виску
И обреченной не пошел дорогой.
И все, что не любил, учил любить,
В мой темный храм не звал других молиться
И, отрицая жизнь, хотел бессмертным быть,
Пред мудростью божественной склониться.
И, возлюбив весь мир — Твой светлый дом,
Я презираю гордое стремленье
Разрушить все, что создал Ты с трудом,
С таким нечеловеческим терпеньем.


ПОД ЧУЖИМ НЕБОМ

Чужое небо над тобою плачет,
С тобою женщина чужой страны.
Ты горестно считаешь неудачи,
Припоминая пройденные дни.

А женщина нерусскими речами
Старается тревогу разогнать,
И мальчик твой с твоими же глазами
Не может всей тоски твоей понять.

И, радуяся огненному лету,
Он ненавидит, как волчонок злой,
Твою страну, затерянную где-то,
И город, называемый Москвой.
1936


Стремительно бежим — куда, не зная,
Смеемся, плачем, горести таим,
И скоро станет родиной изгнанье,
А родина — как стелющийся дым.
Что ж, примирись, душа, и с этой ложью:
Ведь жизнь проходит, словно ледоход,
И ты следишь с уже привычной дрожью,
Как все проходит — и совсем пройдет.
И хочется посторониться — вчуже,
Жизнь, проходи — и не воспрекословь
Нам поглядеть, как все скупей, все туже
Ползет по жилам наша кровь…
1938


Не плакать, нет… и не просить щедрот,
И крыльев не просить земных и слабых,
Но вдруг увидеть свет иных высот
И веточку любимых белых яблонь.
И вот постигнуть: наша жизнь не мрак,
Не горестное заточенье духа,
Раз не осилить, не сломить никак
Прозренье взора, окрыленность слуха.
И нет тоски… а если есть она,
То светлая, воздушная, святая,
И если власть ей надо мной дана,
То легкая, как облачная стая.
1940


ПАМЯТЬ

Будь равнодушна и тогда, когда
Неистовая память сердце жалит:
Пускай идут медлительно года —
На них начертаны судьбы скрижали.
Живи тоской и другом назови
Весенний день с апрельскими глазами,
И карточкой отцветшею порви
Лукавую предательницу — память.
1937

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

Ты обречен, живя в двадцатом веке,
Питаться соками своей души —
И видеть в каждом близком человеке
Пришельца из тропической глуши.
И слушая неспешный жизни говор —
Куда спешить? — все к одному пути —
Оглядываешь всех и ловишь взоры:
В них радости и солнца не найти.
Не открывая сердца их укорам,
Ты сознаешь, что молодость не та.
Ах, не Колумбом плыть к чужим просторам
Нам, у которых Родина — мечта!
1937


                Валерию Перелешину

Молва земная принесла к тебе
Волнения житейские, печали,
Приклеила их ярлыком к судьбе,
Чтобы они пророчеством блистали.
И ты, вдохнув их безнадежный яд,
Неясные намеки, вздохи, стоны,
Воинствующий сбросил свой наряд,
Стал иноком коленопреклоненным.
И мир с его враждою и тоской
Ушел во мглу. А ты выходишь, мудрый,
Благословляя благостной рукой
Беспечный мир и ласковое утро.
1937


КУСТ САКУРЫ

У нежности влекущие глаза…
Как в этот век, стремительный и четкий,
Бетонированный, запутанный вокзал
Стыдливо приютил в углу решетки
Не кактусы, не пальмы дальних стран —
Взглянув на них, душа не дрогнет даже —
Нет, там в углу, как розовый туман,
Сакуры куст. Он часовой на страже!
Пусть поезда (не деревенский мул)
Орду людей несут в иные дали,
Где в городах свинцовый дым и гул
И новые написаны скрижали.
И житель равнодушный городской
С покорностью и скукой небывалой
В который раз гудящею толпой
Пройдет — столикий — по вокзальным залам.
В который раз… Но вот однажды он
Помедлит вдруг у кованой решетки…
И в этот миг стремительный и четкий,
Когда над городом разлит неон,
Услышит музыку далеких сфер,
И крылья нежности подхватят душу.
Так, городской столикий Агасфер,
Покой гранитный будет твой нарушен.
1940

***
Я знаю, шестикрылый серафим
Не спустится с благою вестью рая.
Так почему ж надеждой мы горим
На то, что долетит к нам весть благая,
Такая весть, что сердце, замерев
На миг, как будто биться перестанет?
И кажется: пройдут усталость, гнев
И счастье недоступное настанет.
Но серафимы не слетают к нам —
Миры иные их влекут сияньем —
Ведь мы, представ их ангельским глазам,
Им грудь пронзим неведомым рыданьем.
И скажет нам Господь: «Я дал вам жизнь,
Я подарил вам житницы, просторы,
Когда же ангелы мои взглянули вниз,
Вы горечью наполнили их взоры.
И вот отныне суждено, как вам,
Им слезы знать, отчаянье и муку!»
И серафимы не слетают к нам,
Боясь узнать про нашу боль и скуку.
1941


БЕЖЕНЦЫ

Бегут чредой встревоженные годы,
Как кони древнеримских колесниц,
И снова поезда и пароходы,
На пристанях смесь языков и лиц.
У всех в глазах, не знающих покоя,
Стремление неведомо куда.
С какою беспредельною тоскою
Они ушли из дома навсегда!
А старцы на библейские страницы
Слезливыми глазами смотрят вновь,
И вздрагивают трепетно ресницы,
И в жилах так неровно бьется кровь,
Когда они читают про изгнанье.
«Куда идти?» Немой упрек в глазах,
Тысячелетнее в груди рыданье
И прадедов молитвы на устах.
Гонимые… Подрубленные ветви…
Тысячелетья длится тяжкий сон.
Его потом опять увидят дети,
Он словно тайным смыслом освящен.
1941


………………….И ладанки с землей родимой
………………….Мне мой отец не завещал.
………………………………..В. Ходасевич

Твоя страна — за дымкой непогоды.
Не увидать, не услыхать ее.
Ты перерос печали и невзгоды,
Но не поймешь, о чем она поет.
Как ни влечет тебя полет орлицы,
Подъемы ввысь неведомы тебе.
Скорей архангел Божий лётом птицы
Низринется наперекор судьбе.
Опустится он, как орел крылатый,
На гребни гор, где Демон пролетал…
Но может быть, проснешься?.. Час расплаты
Приблизился… Ты обновленным стал.
За то, что столько лет была гонимой,
Ей шлешь благословение любви.
Не зная запаха земли родимой,
Ты пыль ее таил в своей крови.
1941


***
Ты был то снисходительным, то строгим,
И вот уходишь — что же, добрый путь!
Но, мудрая, и я пущусь в дорогу,
Чтоб встретиться с тобой когда-нибудь.
Я прошлое захлопнула, как двери:
Довольно мне падений и высот,
Довольно веры, смешанной с неверьем;
Довольно торричеллевых пустот.
Прости, мой ангел, взглядом укоризны
Проводишь ли на новые пути?
Ведь я, как ты, иду к пределам жизни,
Чтоб где-то беспредельность обрести…

***
Дым едкий, въедчивый, невозмутимый
Над городом, над робкою весной,
Над нашим счастьем, над тобой и мной.
Ты говоришь, что я тобой любима,
А я смотрю, как проплывает дым,
И уплываю сердцем вместе с ним.
Нет дыма больше, счастья тоже нет,
А вместо дыма неотвязный бред.
Вот почему и мне приснился дым
Таким чужим, удушливым и злым:
Ведь мы на все по-разному глядим.


***
Я ничего под солнцем не имею,
Ни от чего теперь не пламенею,
Лишь берегу от юности своей
Прелестную безгрешную камею.
Кто — римлянка, гречанка, иберийка?
Чей это профиль для камеи взят?
Вот так всегда: берут — потом казнят
И о любви к умершим говорят!
Но я не так люблю свою камею —
Ее огонь нетленным берегу
И не отдам ни другу, ни врагу
Пока дышать, протестовать могу.
Прелестная безгрешная камея,
Хранительница горнего огня,
Мне все равно, кто ты, но знаю я:
В тебе погребена душа моя.