Умирание Алексея Навального

Искренние, звонкие осколки рингтона, механический пересвист повторяющегося писка птиц утром солнечных спиц — радуют отсутствием новизны нового дня новой жизни.

Телеграфный столб и неизвестный солдат под постоянным контролем пронизаны электроэнергией таинственной государственной власти. Они находятся там, где их потеряли. Они не шелохнутся, даже когда на скафандры им наденут гирлянды фарфоровых изоляторов, и гибкие девушки жестами индийского танца расскажут о мечтах простофиль. Их улыбки свернуты на сторону, как у рыб, подцепленных на рыболовный крючок. Они ничего не простят, потому что полны всепрощения. Культ пустоты, бездействия и молчания знает: трамвай возвращается, наполненный благодатью.

Ученые коты Лукоморья, собаки Белка и Стрелка на пленуме совета министров обсуждают будущее России; дело в том, что взвывающие сирены патрульных машин, выезжающих на всякий вой собак и волков, всегда вызывают вой собак и волков. Коррупцию питает борьба с коррупцией. Она её тренирует. А всё потому что все враги тренируют вражду. Борьба с плохим ухудшает плохое.

Это работа: утрачивать связность, проваливаться в отсутствие ваших ответов на не заданные мной вопросы. Поэтический промах пролетит всю Вселенную, не захваченный ни одной из звезд местной группы. Взаимный зов железа ключа и железа замка, проворачивающееся пищеварение и охолащивающая холодом ясность полярной звезды пронесут тебя над пустыней Аляски. Бога нет. Возведем в культ Ничто.

Все раздетые однажды оденутся, кроме раздевшихся навсегда. Любопытство приводит к разгадке, и вот тебе открывают последний ларец, ты видишь там расписание поездов, разорванное резидентом, выросшим до президента. Всё оказалось просто. Тогда ты достанешь свои револьверы и станешь стрелять в пустоту, потому что на Марсе никого, далеко ты забрался. Ты растратишь весь боекомплект, не оставив патрона для самоубийства. Банкоматы пусты. Тишина не ответит тебе, даже если будешь последним из всех. Ниспадающие горностаи будут стекать по склонам не усложняя игры сто миллиардов лет.

Окаменевшая Ящерица не ставит перед собою задач. Из ее изумрудных глаз текут слезы обсидиана. Механические часы часто печатают текст, закрыв от меня спиной буквы. Все тайны похожи, все они одинаковы, все они — одна тайна. Мария, я излечился, но мне некого благодарить. Придумай мне бога, вылепи его из глупой своей болтовни про фотоны. Твоим глазам нужен отдых, будто ты долго плакала надо мной. Несмотря что я омерзителен, доктор лечит меня, набрав полный шприц милосердия и любви. Его так запрограммировал Гиппопотам. Он сумел и создать коллектив, и вписаться в него.

Ошибка жестокости в том, что наказание не кончается, преступление неизвестно, и вообще: непонятно, кто и чего здесь хочет. Исполни сам для себя самое унизительное из наказаний, тебе станет легче. Совесть сама не знает, чего она, злая, хочет. Ты плох уже тем, что хорош. Чем сложнее любовники, тем больше кандальных скандалов. Будь треугольным, как аш два о, и сделаешься краеугольным. Задача не чтобы быть лучше всех, а создать коллектив. Алексей, тебе никогда не казалось: дьявол ставит эксперимент над тобой? Если вдуматься, наш американец не злой, он лишь поддался воле черных очков: они выглядят так агрессивно! Ты даже не представляешь, насколько просты собаки.

Чаще всего о людях все и всё забывают. Сдох Ефим, и хрен с ним. Некоторые входят в историю, но и с ними редька не слаще. Сейчас, через тридцать пять лет после самоубийства, даже она сама не ответит, зачем, собственно, и жила, и погибла. Восхищение спички, вспыхнувшей в темноте. Изумление изумруда, отблески на лице одалиски. Вау! Вот это да! Целый обсидиановый мир!

Если существует тайное заклинание на вечную жизнь, наверняка, звучит бессмысленно и бессвязно.

Всё — возбуждения и торможения. Хватит уже возбуждений и торможений.