Янтарь любви

Когда, любовь, ты входишь в нашу душу?
Каким числом пометишь календарь?
Волной из моря выбросишь на сушу,
Сердечных чувств смолу вольёшь в янтарь.

О ней мечтать в пятнадцать разве вправе?
Кому-то в двадцать может надоесть…
А я свою дождался в Станиславе
В серьёзных, полных жаром, двадцать шесть.

В те дни, расширив малость Украину,
Поход на Бессарабию свершив,
Её, на танцах в парке, встретил, Нину
И вмиг сердечный вышел рецидив!

Весь вечер были рядом мы друг с другом.
Она дрожала: - «руки мне согрей…»
И то, что под фуражкой – мчалось кругом,
На фоне тройки красных кубарей.

Потоки слов закрыли рот тальянке,
Бежит затылком подлый холодок…
Везу её знакомиться на танке,
С маманей, в свой военный городок.

Рывком достал любимую из люка,
Прижав к себе, на землю - прыг с щитка!
И в дом. Мамуля в крик! Такого трюка,
Не ждала от служивого сынка.

На стол накрыть, конечно, поспешила,
Как будто знала - тортик был готов.
Сидели долго. Я сказал бы – мило,
Наевшись вкусных блюд, от животов!

Графинчик был. Ох водочка – ядрёна.
Но в меру. Норму знал свою вполне.
Решила сразу мать моя, Матрёна
Нинуле всё поведать обо мне.

Сперва сказала то, что мы - с Кубани
И я, Митяй, единственный у ней.
Что батя – Фёдор, пал на поле брани-
В Гражданской много сгинуло мужей…

Зачат в Бесстрашной. Там на свет явился.
Как раз батяня отбыл на войну.
Турецкий фронт. Восточный. Славно бился.
Но дал казак сиротство пацану…

То время было серого оттенка.
Сменили с мамой несколько станиц.
Но рос послушным Дима Лавриненко,
Промеж событий сложных верениц.

- Ты знаешь, Нина, мальчик он хороший.
Закончив школу - едет в Армавир.
Детей учить не станет сложной ношей,
Он в деле этом будет – ювелир.

И хоть работал в школе он не долго,
Масштабный всё же там оставил след:
Борьба, футбол, оркестр – не иголка,
Во многих сферах Димин силуэт.

Он даже был статистом главконторы,
В совхозе нашем, Нина, -«Хуторок».
Кассир в Новокубанской… Вот умора!
Надеюсь, опыт этот вышел впрок.

Но видно, кровь казачья в нём бурлила.
Сбежал, оставив мамку, под седло.
- Чего молчишь? Ты думаешь, забыла,
Как ты кричал всем – «шашки наголо!»?

- Но ты ж танкист? – В Ульяновск был направлен.
И там блеснуть сумел своим умом.
Талант – стрелять, училищем проявлен –
Его закончил в тридцать, я, восьмом.

Два года после - дали два похода….
Теперь животик балуем чайком.
Спасибо, мать. Светает что ли? Шкода!
Ещё продолжим нынче, вечерком…

Любовь – она как пламя в тёмном небе!
И я горю своим всем существом.
Схудел. Не на воде сижу, да хлебе, -
Я с Ниной, с танком в духе боевом!

… Уже дрожат на западе границы.
Хоть рядом мы, но бой ещё далёк.
Летят меридианом только птицы,
А мы – по параллели, на восток…

Забрал я мать. Забрал, конечно, Нину.
Сыграли свадьбу в Виннице тишком.
Их – в тыл. А сам свой шлем на лоб надвину,
И в танк. Ждёт встреча немца с казаком.

Скажу я вам – с боями драпать трудно.
Потери у дивизии страшны.
Сломался танк. Мотор курлычет нудно.
Не дам взорвать! Позывы жить слышны.

Его – в ремонт. А сам – пешком, за частью.
Но та вся ляжет в Уманьском котле…
А я – живой. Пока. И буду, к счастью,
На новом танке делать дефиле.

В Прудбое, под началом Катукова,
Служить в бригаде я имею честь!
Теперь мой танк стране моей – подкова,
Мой шифр – три, четыре, семь и шесть!

С такой машиной битым быть фашисту.
И я, сим гадам, быстро дал урок.
Под Мценском мне, в сражении солисту,
Накинуть вышло немцу поводок.

Ведя манёвр, четыре грохнул танка.
Да роту миномётчиков спасли.
Была взята серьёзная мной планка,
Враги азарт мой явно не учли.

И хоть потери сильные в бригаде,
И с ходу Тулу взять не удалось,
Идём к Москве. Но скоро быть в засаде,
В двух смыслах мне по дурости пришлось.

Приказ комбрига – следовать за штабом.
Но тут же новый – дуй колонне в след.
А путь забит. Ползу в толкучке крабом,
И прибыл только в Серпухов в обед.

Побриться что ли в местной мне цирюльне?
Поддержкой в этом дышит экипаж.
Сижу весь в пене. Вдруг в окне – патрульный,
А рядом Фирсов строит эпатаж!

В опасной бритве – запах трибунала!
Но дал себя я всё таки добрить.
Гримаса коменданта подсказала,
Что лучше встать, иначе – будут бить.

- Горючка есть? БэКа у вас с запасом?
Фашист у Высокиничей уже.
А мой Истбат навряд ли крикнет басом,
Халера ясно – город в неглиже.

Давай, старлей, скорей гони свой трактор
Налево, до совхоза «Большевик».
А там встречай. Внезапность – важный фактор,
Надеюсь, немцу сделаешь тупик.

А враг, числом в районе батальона,
Парадным маршем медленно ползёт.
Теперь, друзья, прошу у всех пардона –
Сейчас их Дима в щепки разобьёт!

Приняв все меры нужной маскировки,
И очень близко немца подпустив,
Даю сигнал. И вот пошла массовка –
И тут уж не сердечный рецидив!

Сперва стрелял. Потом давил бронёю.
Устроил карусели в шапито.
Минуло лихо город стороною,
Был враг – теперь гнилое решето!

За это объявили благодарность,
Наградой заменили трибунал.
Проявленная мной неординарность,
Фашистов уложила наповал.

Теперь мой путь лежит к Волоколамску.
В Скирманово из пушки был подбит.
Серьёзный враг повёл себя по-хамски,
А я на время с поля боя сбрит…

Но снова в строй. У Лысцево – атака.
Панфиловцам я шлю большой привет.
Хорошей в день сей выйдет с немцем драка –
Узнали южный мой менталитет.

Под Шишкино колонну размочили –
Мой меткий глаз и белый камуфляж
На танке. Делом вместе заслужили
Слова хвалы за свой крутой вояж.

А вот мой бой в деревне Гусенёво,
Где пал Панфилов прямо на глазах,
Завёл в аффект! Да так, что будь здорово!
Давил, терзал, разнёс фашистов в прах.

И здесь шестой меняю я десяток
Подбитых танков немца на корню!
Был метким глаз, и дух в бою был хваток,
Не раз дырявил враг мою броню…

Но вновь подбит. Сгорел сержант мой, Бедный…
Радист Шаров – осколочным в живот…
Смотрел на всё. Стоял смурной и бледный,
Крутил в душе моей водоворот.

Опять в бою. Дрожат от злости скулы,
Сухое горло требует слюны.
Считает чёрт мои в аду прогулы,
Ведя мой танк в деревню Горюны…

И там догнал меня осколок мины,
Когда спешил к комбригу на доклад.
Упал… И встал пред мною образ Нины
И с ней Ферганских громкий шум цикад.

Витая меж землёй и облаками,
Молил её не ехать в Армавир.
Тянул к себе обмякшими руками,
Хотел прижать, не дать покинуть мир…

Шептал о том, что сгинет под бомбёжкой…
Но мой, в ушах её, не слышен крик…
Лишь блеск в глазах. И стук красивой ножкой,
Да губ цветок к моим губам приник…

Наверно всё. Янтарь в смолу уходит.
И в этом смысле нет пути назад.
Черту любовь к земле родной подводит
И к той, чей видел я прощальный взгляд…