Зонтик в Саванне, танго

Никогда бы не подумал, что через сорок лет я снова окажусь в этом месте в такую же пору и по той же причине!
Такое же небо отражалось в Ист-Ривер, как и тогда, - летнее вечернее солнце пряталось за небоскрёбами даунтауна, которые отражались своими окошками в фиолетовой воде. На стороне Бруклина, в Бруклин Бридж парке, всё стало оранжевым и на языке вертелась песенка из детства шестидесятых: «оpанжевые мамы, оpанжевым pебятам, оpанжевые песни, оpанжево поют». Разница между «тогда» и «сейчас» лишь в том, что мамы поют в оранжевых масках, хотя ужас весеннего ковида, опустошившего Манхеттен, отступил, казалось бы, навсегда. Разве в Нью-Йорке бывает другое небо летними вечерами? Я всегда жду это вечернее небо — небо, впитавшее в себя покой океана и круговерть сумасшедшего города, но сейчас я ждал Анну…

Танцевальная студия Артура Мюррея, в верхнем Вест-Сайде на Манхеттене, и без того всегда светлая и тёплая, была расчерчена солнцем на оранжевые квадраты и полосы. Оранжевые люди учились танцевать оранжевое танго. У меня ничего не получается, да и не может получиться. Красивый серб Драган, наш учитель на седьмом десятке, проживший полжизни в Аргентине, это знал, он даже знал причину моего ватного танца. И дело вовсе не во мне, двадцатилетнем стройном пацане, студия следовала заповеди основателя Артура Мюррея - «если ты умеешь ходить, мы научим тебя танцевать».
Так сложилось, что для танго нужны двое и не просто два тела, а две души готовые жить мечтой в танце, уйти от обыденности, осознать боль утрат тех иллюзий, которыми ты живёшь, пока звучит музыка. Пока танцуешь, всё в твоих руках: любовь, напор, отказ и согласие, обречённость и обладание. Музыка затихла и всё, оранжевые квадраты на стене - вот они, никакие это не огни портового кабака в Буэнос-Айресе…
Драган нарочито сердился:
- Что ты тянешь её за собой, как школьницу? Это твоя женщина, веди её на грани наглости, но не хамства! Разбуди в ней желание следовать! Где глаза? Ты танцуешь с женщиной или толкаешься в очереди?
Он знал, что ничего не получится — это не моя женщина.
Настроение было ни к чёрту, в небольшом итальянском ресторанчике на шесть столиков, что на Амстердам авеню, кофе было так себе и в телевизоре Президент Рейган обещал уволить всех авиадиспетчеров. Август 1981 года в Нью-Йорке холодным не назовёшь, как ни крути… Мне бы такой жар в танец… Драган ещё орёт, знает же, что не зажгусь… может бросить эту затею? Год уже по паркету ёрзаю…
За окнами уже сумерки, в густой и жаркой пелене которых сновали, никому и ни во что не верящий нью-йоркский люд, жёлтые такси и светлячки у кустов под окнами. В очередной раз меня одолели рассуждения о том, - почему светлячков не видно ночью, а только в густой полутьме?
- Извините, я могу здесь присесть?
Высокая девушка смотрела на меня сверху вниз взывая к паузе в размышлениях о светлячках.
- Да, конечно…
В ожидании заказа она повертела головой, постоянно откидывая светлые пряди в длинном каре, улыбнулась и остановила свой взгляд на созерцании улицы. Я обратил её внимание на светлячков, мне хотелось говорить, но она не имела представления о том, куда они пропадают ночью.
- Мама меня назвала Уолтером, - сказал я в надежде возобновить диалог после нелепых светлячков, сто лет никому не нужных. Она кивнула и промолчала. Смотрела на меня, как мне казалось, смеющимися серыми глазами, как бы в ожидании дальнейших банальностей. Это был откровенный вызов, призыв к таким действиям, после которых ты либо опустошён, либо вдохновлён. Третьего с этой женщиной не будет.
Пролетели длинной молнией в голове рассказы Драгана об аргентинском танго — это ритм, инстинкт, резкая импровизация, танец воров и проституток, людей без условностей.
- Давай поцелуемся! - дерзко, но спокойно сказал я и уставился такими же глазами. Такой взгляд между двумя бывал у всех. Он один такой, в паузе, он решает, определяет в секунды будущее.
- А вдруг мне понравится?
- Так, как ты говоришь тебя зовут?
- А разве тебе не хочется меня поцеловать и не узнать об этом?
- Чёрт, а говорили, что романтика умерла!
- Анна...

2020