Тайный суд

Мудрые люди мне душу встревожили,
каждое Слово будило сознание —
слушала словно и впрямь завороженно. 
Их-то за что обрекли на изгнание?
В каждой Душе,
пусть житьём изувеченной —
голодом, страхом и болью стреноженной,
дремлет родник доброты человеческой, –
только тропинка туда
не проложена…


soon… сон…

Тёплый воск расплавленной свечи
в твоём сердце залатал пусто́ты вопреки учению природы,
обнуляя следствие причин… Твой удел — укромная обитель, –
за иллюзией мирского бытия,
там, где рвётся жизни колея, ждут нас Ангелы в чертоге, что неви́дим…
Ты предстанешь перед их судом, от смущения забыв о даре речи,
Дух небесный зажигает свечи… Ты — во сне
с окаменевшим ртом…
Но слова тут не играют роли, — Ангелам знаком словесный блуд,
им учтиво твоё сердце принесут, уложив его под пламя жирандо́ли.
Будут лики их сочувственно внимать
покаянию скитальческой души,
и в наполненной безмолвием тиши твоё сердце станет тайны раскрывать
про стремление в небесную лазурь — про желание умчаться далеко.
Как летишь — свободно и легко, не страшась опасностей и бурь…
Как упала, врезавшись в стекло, —
то, что разделяет Мир и Хаос…
Всё таким изысканным казалось!
Неожиданный подвох преподнесло направление в безбрежное пространство, –
взгляд влекло к извечной Красоте — поскользнулся... на кричащей пестроте,
оказалось, что обман и шарлатанство…
Завершился стартовый отсчёт. Навалился от беспомощности страх,
и печать — на со́мкнутых устах... был трагичен прерванный полёт.
Ты глаза свои засеешь лебедой, орошая моросью греха, –
что с того, что это — чепуха,
ты вчера обвенчана с бедой!
Плоть твою зловещий рок распял на постели — после алтаря,
не лучится про́блеском заря, чтобы ты могла её проспать…
И на алых простынях крови огненно-пульсирующих вен
ты задушена была петлёй измен,
свитой из оболганной любви…
…И увидев то, что это больно, возроптало высшее собранье, –
всё ж тебе назначили изгнанье — судьи оказались непреклонны.
Даже Ангелам бывает неподвластно
милосердно избавлять от искупленья —
не случается спонтанных исключений за последствия греховного соблазна…
Ты эфирным — невесомым ветром воспаришь к неведомым мирам, –
не навеет в тех пределах просвира́ архаичную историю о первом —
самом первом из проступков,
когда бес попутал Еву стать рабой любви распутной,
перестав быть чистой девой… 
С той поры клеймо не тленно в сердце женщины из плоти —
мученицей слыть в природе и под сводами Вселенной.




Иллюстрация — репродукция картины французского живописца Поля Делароша «Казнь леди Джейн Грей» (1833 год)



* просвира́ (др.-греч. «приношение») – церковный хлеб, состоящий из двух частей, символизирующий два начала в человеке – Божественное и человеческое


Post scriptum:
«Теперь, мне кажется, я знаю — мы не хотим быть зависимы от кого-то другого.
Когда двое любят, то делают они это по-разному: один из них сильный, а другой слабее,
и тот, кто слабее, всегда любит безоглядно… Без какого-либо расчёта…
Сейчас мне кажется, будто я пробудилась от какого-то сна, как будто после другой жизни...
По какой-то причине я всегда сопротивлялась, боролась с чем-нибудь — я защищала саму себя,
словно во мне сидел кто-то другой и говорил: не сдавайся и ни на что не соглашайся, иначе — умрёшь…»
 
(монолог из фильма-драмы Андрея Тарковского «Жертвоприношение»)

Черубина де Габриак "Исповедь"

В быстро сдёрнутых перчатках
сохранился оттиск рук,
чёрный креп в негибких складках
очертил на плитах круг.
В тихой мгле исповедален
робкий шёпот, чья-то речь.
Строгий профиль мой печален
от лучей дрожащих свеч.
Я смотрю игру мерцаний
по чекану тёмных бронз
и не слышу увещаний,
что мне шепчет старый ксёндз.
Поправляя гребень в косах,
я слежу мои мечты, —
все грехи в его вопросах
так наивны и просты.
Ад теряет обаянье,
жизнь становится тиха, —
но как сладостно сознанье
первородного греха…

(1909 год)