Мы помним!

Опустилась на остров полярная ночь,
Скалы снежной пургой забелесило …
Я в каюте один, вспоминаю как жил,
И от мыслей тех как-то не весело.


Шёл по жизни не лёгким путём
И “звёзд не хватал я с неба”,
— Сколько пришлось испытать и пройти …
И кем в этой жизни я не был?!


Работал в колхозе и был пастухом,
С сумою бродил в сорок третьем …
Знал и голод, и горе, и смерти лицо,
И долго по жизни шёл с этим …


Через детство моё “прокатилась” война,
Опалила огнём, породнила с бедою,
Сколько крови и слёз и безвинных смертей
Пронесла она рядом со мною …


Я, порою, сплю плохо теперь по ночам …
Всё минувшее явью всплывает во снах,
Я кричу! - Просыпаюсь, и долго не сплю,
И ознобом бьёт давнишний страх …


У матери нас оказалось “семь ртов”,
И мы голодали отчаянно …
Не все из нас выжили в сорок втором,
А выжил кто - выжил случайно …


От смерти голодной, порою, спасал
Нас в этой, - не детской юдоли,
— Десяток картошин, в воронках от бомб,
В морозном заснеженном поле.


И в прошлом давно грозовые те дни,
А мне снится овраг - ров, туман,
И глаза тех людей, что согнали смотреть
На горящих живьем партизан …


Оккупация. Голод, Облавы. Расстрелы.
Бомбёжки ночные … Снарядов вой долгий …
— Такое приснится, проснёшься в поту …
— Такое запомнишь надолго!


Январь был холодным в суровый тот год …
— Зима с каждым днём свирепела,
И помню, в морозную страшную ночь,
Как наша деревня горела …


Дома - полыхали … Мороз всё крепчал.
И вьюгой кружась, завывали метели!
От голода ёжась, зубами стуча,
На пламя мы молча смотрели …


Не плакал никто. Слёз уже не хватало
Со страхом все ждали, что будет потом?
И только сестрёнка беззвучно рыдала,
Увидев, как рушится дом.


И вдруг, как бичом хлестнула команда,
Aufstehen! Forward! Schneller! Schneller!
На женщин с детьми шла гестаповцев банда,
И ветер трепал полы черных шинелей.
 

Зловеще штыки на свету отливали,
Белели на чёрном костей черепа.
Нас матери молча к себе прижимали,
Крестясь и молитвы шепча ...


И мы, покидая домов пепелища,
Не зная чем встретит нас завтрашний день,
Брели вдоль пожарищ, а рядом качалась
Кинжальных штыков колючая тень ...
 

Нас вывели в поле … Там вьюга такая …
— Не видно горящих окрест деревень,
И ветер, как буд-то озлившись на что-то,
— Охапками снега бросает в людей!


Брели, а узлы плечи в кровь истирали …
— Молились, дай бог не упасть!
Упасть! Нет, нельзя! Даже дети все знали,
— Упавшему больше не встать …


И падали всё-ж! Раздавалося тут же,
— Rus schwein! Затем выстрел … И вскрик …
Метель пеленала добычу потуже…
В снегу до весны схоронив!


Но мы добрели! Мы остались живыми!
С рассветом вошли в небольшое село…
Оставшихся всех кое-как расселили,
А сколько в ту ночь не дошло!


Они не дошли … В снег легли, как солдаты!
О них бы баллады и песни слагать,
Но даже простой обелиск, хоть досчатый,
Не будет на этих могилах стоять …


Не будет гранит обелиском высоким
Стоять на могилах, которых и нет …
Но память так ярко рисует картины
Военных безжалостных лет …


Нет! Мы — ничего не забыли! Мы помним!
И, кровь леденящий, матери вскрик …
И тех, кто грудных ребятишек, в снег кинув
Втыкал в них безжалостный штык …


Такое расскажешь … Не вдруг и поверят!
Но если всё было, пришлось пережить …
С тех пор, и всесильное время не в силах,
Заставить нас это забыть и простить …



Русаков Г. Ф.
Январь 1952