Пчела революции

К веткам прилипли капли. Капли наполнены светом. Белые точки на сером. Март оттаиванием полирует сырую кошку в растаявшей снежной могиле. Тайна травы мертва. Безумие очевидно. Одиночество не упорно. Разбредается грязь. На экранах луж помехи дождя. В обрубках лесов у воды мокнут суровые барсуки. Им неведомы развлечения, значит, и скука неведома. Странно, я не вижу плохого в падших снегах, гниющих в холодной грязи. СССР больше нет. Я остался как был.

Квинтиллионы тонн праха собраны в одном шаре. Несчастье — это процесс, натыкающийся на страх. Перестанешь бояться, и вот тебе новое счастье. Люди мечтают о прошлом, жалеют о будущем. Иногда помогают таблетки.

Чуть поодаль в Хабаровске соберутся ворчащие группы выбивать гипокамп сквозь барабанные перепонки. Тысячи толп во имя одного человека. В реале живут те же люди, только здесь они притворяются, что не притворяются. Бог их знает, что они знают. А может, и он не знает.

Свежемороженый снег осторожен на варежках рыжей Русланы и неважен, как и синий свет фонаря.

Скелетированые трупы год за годом утопают в новых цветах возле бани, где бандитская бочка полна чёрной воды, нервно дергающейся, лишь ветер. Всё труднее становится отыскать для несчастья причины: сняв шубу с материальной озабоченности, находим в ней новую шубу, и так шуба за шубой сто тысяч лет. Капля степной любви приносит лесное озеро слез. Цапля с каплей на клюве стоит на ноге, воткнутой в тину и следит за следящим за ней.

На перезрелой заре пиратская каравелла в лесу отбросит рослые тени. Мы найдем бесполезное золото и опустим в болото без вести. В ресторане остеохондроза скатерти пропитаны гипсом. Акустический призрак подаст нам хруст стекла на кафельной плитке. Если всю жизнь смотреть на капающий кран, то никогда не умрёшь.

Наша армия завалена зеленым изюмом, репчатым луком и макраме американской абракадабры. В Москве на улице 1905 года в мужском VIP клубе NUAR™ студенты натягивают носки на восход бесполезного солнца. Усталость растворяет суставы и расплавляет берцовые кости, восковые фигуры тают от зноя.

Франческа расчесывает часы скучного октября, но в России велосипеды Волоколамска стремительно рассекают влажный шорох блестящей листвы палисада после поливальных машин. Синие звезды марксизма спускают в рассекреченном метеорами небе испускаемые икс-лучи и колышутся в стойкой воде водоёма заброшенной тьмы.

На Ниагаре веселые воды убедительно бьют литавры катящихся бочек без нефти. Рваный ветер Петровских времён расписывается на пространстве шарфом Айседоры Дункан. Скользящая Маргарита вальсирует среди хрустального гомона под оглушительный шум перестройки. Поезда пусты, но расписание поездов всё равно влечет их к не назначенному назначению. Надо ли говорить, что и мы...

О, пчела обратной стороны революций, больше не хочу твоего меда и жала твоего не хочу. Давай остановимся, ляжем в лодки, пусть нас вынесет на середину, уставимся в черное небо, будем молчать и не ждать, когда прибьет к берегу травяной ветер.

Другой человек, другие названия, другие значения слов.