После любви

Собаки не любят кости. Мясо любят собаки. Но всякий раз смысл убивает истину, спрятанную в абсурде. Освещенные витражами ледяные страусы через витрины беззвучно скандалят со стеклянными фламинго, если слушать под капюшоном шум бубнящего ветра и ледяной шуги, шорох собственной куртки и наплывы разговаривающих людей. О чем говорить, если кончились темы, «…это наглость с его стороны…», «…а потом она рассказала мне такое, что…».

Скажи, ты хотел, чтобы каждое твое слово, буквально: каждое, все люди запоминали навсегда?

Вчера в пять вечера я влюбился в Наташу. Ночью снились угрызения совести, было страшно. Господи, что ж такое-то? Почему я такой ничтожный?! Вот скамейка, бомж, бомжиха, опухшие лица, оплывшие глаза, звук медленной речи: «Мне плевать!» Манипуляции мультипликацией. Думаешь, они видят тебя, а видят карикатуру, исполнителя роли в спектакле их жизни. Значит живи: усваивай равнодушие к отношению всех, и в особенности себя к себе.

Наш народ разжалован в мульти-пульти, потому что не переизбрал президента. За неправильный бюллетень нас убьют американские негры в высокоточных скафандрах. Армагеддон дробит барабанами барабанные перепонки, выбивая пыль гражданской войны из партийного гиппокампа. Скоро ракета, как Ник Вуйчич состоящая из туловища и боеголовки, опишет баллистическую арку в божественной тишине божественной высоты немыслимой красоты, и если тебе повезет, не успеешь испытать страха, когда нас накроет волной жара лесного пожара. Для созерцательных иностранцев мы не букашки, мы – картинки букашек, мелькнувшие в луче пропаганды.

Я был бы хорошим деревом, доведись мне родиться деревом. Стоял бы себе и стоял. Ко мне бы прибили скворечник, лазали кошки и белки. Когда в моей кроне стали бы щебетать птицы, мне покажется, что в голове мысли. Вот сейчас хорошо сороковую минуту стоять в тихом доме. В подъезде лает энтузиастка. Коммунальный шум наверху, струя бьет чугунную ванну.

Где ты, девочка, верившая в моё волшебство? Даша, звёздочка? Хрустальный гроб Белоснежки засыпали битым стеклом. Потрясающий, как копилка московский симпозиум искристых скворцов в апреле обсуждает всероссийскую грязь, чтобы забыть босиком свои мысли через три с половиной секунды. Лучи лучших мыслей весны закрыты суровой вороной, и снова открыты, и снова никому не нужны. Андижан со скрипом и скрежетом ищет рифму к цирконию в церкви, но в итоге выкручивает только ржавый шуруп.

Закрой глаза, не смотри на мое тело. Полюби красоту души. А как заглянуть в твою душу? Вот. Что это? Оцени. Это великолепные результаты теста MMPI.

Джек не вкладывался в отношения, он приглашал понравившуюся девушку в парк посидеть на скамейке, и если понимал, что девушка не айс, расставался с ней. Он считал, тратить деньги на девушку надо после первого поцелуя. Иногда он думал, кем бы стал, если не был миллионером. "Мне приятно бродить по развалинам и собирать полу-мусор. Вчера — пластиковое сердечко, сегодня — эластичный бинт. Иногда находишь хорошие вещи. Тёрку. Нож. Банку свежего майонеза. Есть его сначала противно. Надо сделать усилие над собой и как бы забыть". Это так же, как оплакать любовь: сначала страшно, надо сделать усилие и как бы забыть.

Слушал Saint-Saёns, Дебюсси. Второй концерт Сергея Васильевича. Но сувениры не помогают забыть, они назойливы, и напоминают. И если слушать Рахманинова, чтобы горечь слышала свой аккомпанемент, так ведь она станет горше. Божественно одаренные люди гениально рассказали, как страшно быть человеком. Ну так я это знал и без них. Беда, что слышишь только громкие мысли — не даешь тишине шанса. Оглушительно пролетарские ритмы кузнечного цеха и есть эти громкие мысли, что возвращает популусу популярная группа Placebo. Именно что не лекарство. Позволь тишине шептать, и она скажет: артишок, шампанское, свирель пузырей, ласкающий аквалангист, Паскаль, летающее колесо…