Поэту Михаилу Кузмину

В тусклом небе что-то синее затевалось,
что-то сильное, весёлое высевалось,
да так и не проросло:
тоньше детской ручки в руке осталось
кипарисовое весло,

да уключины всхлипывают сонной скрипкой.
Мой преступный брат, гений зыбкий,
обознаться, прости, боюсь!
За тебя, бесследного, как улыбка,
над зелёной водой молюсь.

Я тебя не знаю. Мы все уходим,
точно воры тайком из чужих угодий,
и выносим, кто сколько смог,
скорби скудный скарб, навсегда природе
оставляя сердце в залог.

Что там было? Крылья зачем мерцали,
что осенние пифии прорицали,
в золотом экстазе биясь?
С мёртвых лбов обменивались венцами
и плели хрустальную вязь.

Вот и пальцы – мои – изрезаны. Разум
подо льдом. И страсть – тяжелей проказы,
бальзамических смол верней.
Не смущай! Я не мальчик зеленоглазый
плодородных нильских кровей!

Я не помню, о ком, почему тоскую,
пересаливая и без того морскую
пересоленную, как в бреду
времена перепутав, форель с трескою…
Не зови, я и так – приду.