Безвременник

        Прошла неделя, хворь совсем затихла, однако, слабость вязала. Лекарств казённых он не признавал, причиной были не запуки о здоровом образе жизни, а так повелось сызмальства. По радио беспрестанно говорили о страшном нашествии, будто саранчи, этой самой болезни, сколько она забрала народу. Его это не пугало, хуже смерти вот так сидеть, ждать, когда возвернуться силы. Он всегда дивился таланту людей, которые целыми днями могут просиживать без дела. Лечился усердно средствами, в которые уверовал с детства, а самое забавное даже полюбливал лёгкие недомогания. В такие дни его память без сустатка погружалась в то далёкое, и взору явственно подступали картинки, слышались голоса навсегда ушедшего.

   Шершавые, источённые повседневными заботами руки бабушки ловко орудуя рогачами доставали из печки чёрный, как у цыганка Ромы голова, чугунок с вареной боровку картохой, ставила на лавку, накрывала его над чугунком одеялом, почти шёпотом:
- Дыши милай, глыбако дыши.
Потом приносила из топлюшки баночку с бараньим жиром, растирала грудку, пятки, было нестерпимо щекотно. Узвар с липовым цветом, клюковкой, язык не поворачивается назвать лекарством, вот поди вся лечёба.

   Готовя очередную порцайку морса, за окном, в проплешинах, расплавленных мартовским солнышком снега, углядел сытно - зелёные, толщиной в палец ростки безвременника. Подумалось, это надо же так одуреть, удивляя всех поспешностью, в торопях начисто потерять голову, забыть о цветке. Под осень, опомнившись от летнего бражничества, уронив последний пожухлый листок, от самого корешка явить свету божьему, в изумительной светло - фиолетовой наготе несносной красоты цветок, что бы принял он лютую погибель от первых заморозков.

  Обронённая на пол ягодка клюквы вернула его к случившейся оказии три дня тому, она допекала простотой, на которую не было ответа. Он злился, недовольно махал рукой, но вновь и вновь возвращался к её разгадке. Всё началось с того, когда в пакете он принёс из кельи комок глины. Кельей называл переделанную из сарайки мастерскую, в которой верой и правдой служил гончарному богу. За обеденным столом работа не ладилась, руки были не послушны, игрушка выходила бездыханной. На следующий день, дабы не плодить уродцев отобрал боле менее удавшиеся, остальные на передел. Взяв в руки свистульку-птичку, понимая, что сейчас он лешит её жизни, оправдываясь, заговорил:
   - Не бойся, это тоже самое, если бы ты улетела в тёплые края, а потом вернулась обратно в родные.                Медлил, какая - то сила удерживала от пагубы, тогда взял металлическую стеку, стал поправлять. Глина высохла, требовалось усилие, сделав его, проломил маленькое отверстие.  Покаянно проговорив, не судьба- оторопел. Из отверстия выступила капелька крови, замерла на тельце птички. Посмотрел на руку, думая, что поранился стекой и это его кровь, но нет. Первой догадкой торкнувшей его, была такой же красивой и трагичной, как цветок безвременника. Обдало жаром, будто раскалённым воздухом Назарета, где маленький Иисус лепил из глины воробышков, сушил на солнцепёке, подбрасывал и они высоко парили в лазоревом поднебесье. Вторая, обдала холодным ушатом – койка в палате номер шесть свободна. Судорожно нащупал подходящую стеку, аккуратно начал препарировать.
 
   Оказалась буднично просто, как и сейчас упала ягодка клюквы, но не на пол, а в пакет с глиной. Дальше с помощью его рук перекочевала в тулово птички, высохшая глина дала усадку, образовалось давление в ягоде, когда стекой проколол кожуру, сок клюквы устремился по отверстию наружу.

  Да-да, проста и механика рычага, но вот, что поражает, за много тысяч лет до открытия Пифагора, цветок уже пользовался для продления жизни этим поздним открытием человека. Ему же не давала покоя мысль, она раздвоенным языком змеи ласкала загадочным трепетом не имеющей разгадки, хоть лоском ложись. Кто и зачем сконструировал этот капкан - замануху в которую он попал- удивительной конструкции! И даже первые робкие размышления казалось были направленны кем – то, кто остановил от простого решения бросить птичку на передел, где уже лежали пару десятков,кто заставил попытаться доработать, неужто это только для того, чтобы привести его в секундное замешательство?

Из шкафа взял когда-то много читанную книгу, полистав, нашёл искомое, стал читать вслух –«Разум нуждается в помощи всех наших сил, всех наших страстей, всех наших бессознательных переживаний, как тех, которые с ним согласны, так и тех, которые с ним враждуют.» Это был Морис Метерлинк, философское эссе «Разум цветов»