Гусь

Зеленовато-белесое, холодное небо. Резкий утрений солнечный свет, неожиданно сменяющийся полусумраком – это плотные клочья облаков стремительно несутся, то и дело накрывая тенью тротуар с полупросохшими лужами, спешащих людей и темные, буро-коричневые и серые дома, облепленные карнизами, колоннами и тяжелым рустом. Фасады их подобны изрытому глубокими бороздами свеже-вспаханному полю, только вставшему почему-то вертикально. Далеко-далеко впереди торчит, поблескивая время от времени, игла Адмиралтейства.

Лёва не первый раз приезжает из Москвы в Ленинград. Где-то на дне памяти застряло видение какой-то «квадратной» (ширина улицы равна высоте домов) ночной улицы и слова «Васильевский Остров» - там жил брат бабушки. И еще запомнилась жестяная игрушечная лодочка с заводным матросом, который гребет веслами – ее тогда подарили Лёве взрослые…

А теперь он уже сам почти взрослый, ему четырнадцать лет, и он собирается стать художником, как папа и мама. И сейчас он идет по Невскому с родителями, как в прошлом и в позапрошлом году. Это своего рода ежегодное художественное паломничество - они приезжают в Ленинград прежде всего ради Эрмитажа. А к святому месту надо обязательно идти пешком – хотя бы от Московского вокзала до Дворцовой площади. По дороге заходят в гостиницы - и в «Октябрьскую», и в «Неву», и в неизвестную широкой публике гостиницу ЛОСХа (Ленинградского отделения Союза художников) на Мойке – родители Лёвы хоть и не члены союза, но там порой останавливались. В этот раз мест нет нигде…

До открытия Эрмитажа еще час. Его хватит на то чтобы наведаться в «Пирожковую» рядом с «Военной книгой», выпить там чаю, съесть кривой алюминиевой ложечкой вкуснейшей сметаны, разложенной в толстые граненые стаканы, и купить пирожки – с морковкой, луком и яйцом, саго. Ну и, разумеется надо потом бабушке домой позвонить – из переговорного пункта возле арки Генштаба. Наконец, все трое на Дворцовой, продуваемой сквозным ветром с Невы, и Зимний встречает их торжественным и громогласным (но внятным лишь внутреннему слуху) аккордом - словно это не дворец вовсе, а орган - с раскинувшимся далеко вширь двумя ярусами труб-колонн. А вот уже и парадная лестница. Золото с белым мрамором. Ощущение восторга, от которого перехватывает дыхание.

Эрмитаж. Сколько же тут сокровищ, но лишь малая их часть открывается людям. Все посетители бегут, спешат – словно утром по Невскому, на работу или по магазинам – и все в одну сторону: к Рубенсу, к Рембрандту, к Рафаэлю, к импрессионистам. А между тем с каждой стены, из каждой витрины к ним молча взывают добрые духи прошлого: поверни голову, подними глаза, улыбнись! Вот и тут, в проходном коридоре, ведущем из Зимнего в Эрмитаж, на левой стене две старинные фламандские шпалеры-вердюры, разденные окном. И на одной из них – о чудо! – Гусь… Здравствуй! И он отвечает молча: здравствуй! Круглые перышки, трогательные лапки с перетяжечками, смешной хохолок, круглый глаз, и клюв как будто улыбается. А сзади таинственный и величественный пейзаж. И хочется уйти туда, под сень дерев, в этот прекрасный Элизиум, уйти и не вернуться. В мир красок, которые жизнью и природой во услаждение человеку созданы, – коричнево-охристых, серебристых и мягко-изумрудных. Они сами в душу проникают, привораживают - глаз не оторвать. Долго еще стоит Лёва перед шпалерой, и папа с мамой тоже шепотом восхищаются. А потом они идут дальше по залам и коридорам, и еще много чего им в музее открывается. Но Гусь – это, наверное, самое яркое впечатление.

И вот, после блужданий по Эрмитажу являются они наудачу в гостиницу – ту, где мест нет и не предвидится – и почему-то оказывается, что из одного номера жильцы неожиданно съехали, и можно туда поселиться. И не раз еще будет так: после разговора с Гусем проблемы как-то сами собой разрешаются.

А когда Лёва стал действительно взрослым, он и жене своей, Ане шпалеру показал. И Аня – человек от изобразительного искусства далекий – с Гусем подружилась и его полюбила. Ну и дочка их, Лизочка тоже, разумеется, ему была представлена. Много было всяких чудесных случаев, со шпалерой этой связанных. Даже если попасть в Эрмитаж возможности не было – в музее выходной, или страшная очередь за билетами - достаточно было мимо Зимнего пройти, вообразить себе Гуся и ему свое почтение засвидетельствовать. Как-то раз, например, приехали они трое в Питер в страшный дождь и холод, и по прогнозам синоптиков предстояло им целую неделю под зонтиками гулять. Но сразу после разговора с Гусем солнце откуда ни возьмись выглянуло, воздух потеплел, и все время, пока они в городе жили, стояла чудесная погода.

Меж тем, годы шли своей чередой. По-прежнему дул ветер, и облака неслись, отбрасывая свои тени. И в Эрмитаже тоже все было как и раньше. Но однажды Лёва оказался в том музейном коридоре без Ани. Она болела, и он знал наверняка, что они никогда больше не придут сюда вместе. Однако все равно очень хотелось верить: чудо свершится и на этот раз, судьбу можно как-то переломить. Гусь, как всегда, смотрел своим круглым глазом, но ничего нельзя было угадать в его странной улыбке. И так же торжественно, как всегда, возвышались над ним купы деревьев.

Прошло еще несколько месяцев - полных ужаса, почти безумия… Снова Эрмитаж. Знакомый поворот. Окно. А вот и он – Гусь. Стоя перед шпалерой, Лёва понял: чудо действительно свершилось. Его Аня ушла туда - в переплетение шерстяных разноцветных нитей, в серебристо-изумрудные дали, и там они с ней когда-нибудь обязательно снова увидятся.

2009