жидгород

Часть первая

Черствые дома,
Прокисший воздух,
Тухлая река.
Вечер поздний.
Шатаются по закоулкам насекомые
Внешне схожие с людьми.
Потолки. Стуки сердца знакомые.
Ценности уже не так весомы.
Мы загнили, потерялись мы.
 
Я видел, как кости обглоданы
Нации псевдорусской.
Я слышал, как каркают вороны
На лампочки полутусклые.
Здесь люди - одни евреи,
А улицы - людоеды.
Кругом стоят синагоги.
Мы сутками ищем предлоги
И без причины бледнеем,
Теряя былые победы.

Нас жизнь завивает в пейсы,
На вздох не давая шанса.
Кругом воздаются песни
На идише и иврите.
Мы исчезли в безумном танце,
А вы в сторонах говорите
О безымянных просителях.
 
Я жизнь проживаю в гетто
Для психически неуравновешенных,
Пьяниц, нищих и прочих унтерменшей.

Кругом сплошной декаданс:
Зима без снега, сухое лето.
А сверху прозрачное небо,
В нём будущего не видно.
И засыхают на нёбах
Глисты, тараканы и гниды.

Солнце Звездою Давида
Людей толкает на выбор,
А люди толкают друг друга
В пучину, чащу и вьюгу.
Я смотрю из окна потертого
На семитский затерянный город.
Руки мои распростёрты,
А десны кусают ворот.

Люди стали ещё уродливей,
Кругом Абрамы и Соломоны,
Смешаны все породы,
Мозги набиты соломой.

Дождь из шекелей ядовитых
Смывает правду и ложь.
Кости сломаны, лица разбиты,
И сердца разрезает нож.

Абсурд спасает планету,
Но город этот обходит.
На город наложено вето,
Запрет на мечты о свободе.
Город завален ветками
Вырубленных лесов.
Город задушен ветхими
Звуками голосов.

Не скажут мне, когда конец,
Когда на голову венец,
Когда придет моя пора,
Когда настанут времена,
Солнце сменят холода,
И запоет мертвец.

Город в обмане и жадности,
Едким окутан туманом.
В каждую дверь лезут гадости,
Сплетни въедаются в раны.
Золотое потеряно время
На решение лёгких вопросов.
Господа снова дергают стремя
И ругаются во весь голос.

Город несет свое бремя,
Поедая все новых отбросов.

Жидгород.
Жидоград.
Жидовий город.
Жидовский город.
Город жидов.

Часть вторая

- Сколько время?
- Два еврея. Третий жид На верёвочке дрожит.
Говорил антисемит
С горбатым носом и дефектом на букву "р"
- Исаак Моисеич Гешефман.
Он был известным в городе банкиром,
Одним из богатейших лиц,
С ужасным рылом,
Но прекраснейший оратор и артист.

Он начинал с торговли телом дочки,
Пока та не простилась с миром,
Встретив дозу героина,
Поставив в книге жизни точку.
Исаак не унывал,
Открыл свой банк, поднялся быстро.
Деньги с жадностью считал,
Он любил их больше жизни.

Он родился жидом стопроцентным,
Но живя в окружении жидов,
Заделался антисемитом,
Стал увлекаться Гитлером,
Тратя последние центы
На поглощение его трудов.

Исаак людей не любил,
Он с детства был мизантропом.
Выбирал он иные тропы
И по ним шел всегда один.

На улице редко встретишь
Его неказистый стан.
Он редко бывает весел,
Когда пустует карман.
Он бывает весел тогда,
Когда ввысь его капитал
Поднимается каждый год,
Пополняя частный доход.

Ему нравится врать и лукавить,
И смотреть на людскую печаль.
Люди себя пожирают,
Чтоб день начинать сначала.

Исаак веселился безудержно,
Смотря на конфликты и ссоры.
Монет возвышая гору,
Он денно и нощно трудится.

Так было с Исааком раньше.
Но теперь он добился всего
И не знает, что будет дальше.
Наверное, ничего.
И ненависть удовольствия
Больше ему не приносит.
Тоска за злобою кроется,
А смерть его ждёт на погосте.

И деньги считать надоело,
И шелест купюр его бесит.
И теперь любая неделя
Длится, как целый месяц.

"Кругом одни жиды! Жиды!" -
Он носится по комнате
И растирает в прах мозги
Дорожками наркотиков.
Горы монет на пыль и алкоголь
Еженедельно уходят.
Ненависть приносит боль,
Жестоко за нос его водит.

Антисемитизм его губит.
Ему следует город покинуть,
Однако он здесь родился.
И вот так от себя отринуть
Он ещё не решился.

Он лежит на полу под дозой,
Но яростно шепчут губы:
"Жиды - для мира заноза!
Жиды все должны быть трупы!"

Прошел уже третий месяц.
Исаака никто не видел.
А он под люстрой повесился.
Ведь был он антисемитом
И не мог жить в кругу жидов.
Но также он умер потому,
Что он - еврей...
А евреи должны умирать…

Часть третья

Я люблю свой Жидгород,
Но только в ночное время,
Когда люди в своих муравейниках,
А улицы-людоеды пустуют.
Я люблю эти дворики однотипные
И дома из крошки бетонной,
Но чувствую себя дикой,
Голодной кошкой бездомной.

Люди, да, мне не нравятся,
К ним у меня неприязнь.
Возможно, это боязнь,
Но не в чем пред ними мне каяться.
 За что мне людей любить?
Тем более люди - евреи.
Пусть кости их будут гнить,
Иль я пусть стану мертвее.

Я мелом рисую свастику
На стене и дверях синагоги.
Этот мир из дешёвого пластика,
На который плюнули боги,
Все пытается доказать,
Что он на что-то способен.
Но мир над собой не властен.
Мир чрезмерно зависим.
Мир разрушают напасти,
Несущие здравый смысл.
А Жидгород костью в горле
Стал для ничтожного мира.
Но Жидгород тоже безволен,
Лишь жертва кровавого пира.
 
Жидгород.
Жиды горят.
Жид был рад,
Что жиды горят.

Я часы потерял и минуты протер,
Откровения бросил в жуткий костер.
Душу мою ждет чугунный котел
Или последний оживший костел.

Проходимец с другой планеты,
Пришедший после заката,
Умрет с наступлением рассвета
В притоне, на ложе разврата.
Первоходец через рай
Не успеет рассказать мне,
Переступит через край,
И бетон будет кроватью.

Я брожу по кладбищу забытому.
Подхожу к могиле Гешефмана,
На надгробие смотрю разбитое,
А душа чему-то рада.

Мне Гешефмана не жалко,
Я тоже людей не люблю.
Всегда средь людей мне гадко,
С трудом я это терплю.
Гешефман ведь тоже человек.
Он умер - это его право.
Его выбор - навсегда закрыть засовы век.
Это лучше, чем блеять бараном.
Гешефман ведь человек был тоже,
Потому он для меня не исключение.
Ничем не лучше его рожа
Рож людей, ушедших без мучений.

Идут мимо трупы прохожих,
Уныло смотря в асфальт,
Идут в свои земли отхожие,
Что забвение в себе таят.
Я бы тоже пошел в эти земли,
Но путь, к сожалению, далек.
А трупы слепы и немы
И вряд ли дойдут в свой срок.

У меня есть тревога за будушее,
Не вижу я в нем перспектив.
Предаюсь я мечте чарующей -
Упасть под локомотив.

Меня все равно убьют,
И я этому даже рад.
Река Смерти примет мой труп,
Понесет до финальных врат.

С кладбища я ухожу,
Иду по дороге в трещинах,
Глаза от людей отвожу,
Для меня они - просто вещи.
Не разбираю дороги,
Иду, куда ноги идут.
Минуты мои недолги,
Напрасен мой жизненный труд.

И тут на пути мне встречается
Повесившийся Гешефман.
Ехидно мне улыбается,
Но он не входит в мой план.

"Прочь с дороги, жидяра пархатый!"-
С трудом процедил я сквозь зубы.
Труп смотрит с улыбкой и говорит,
Обдавая могильной мятой:
"Я тоже когда-то так думал.
Я с детства был жид, но антисемит
Засел в моей голове.
И теперь неказистый мертвец -
Это все, что осталось.
Пугать не хочу, но такой же конец
Грозит, увы, и тебе,
Как бы жизнь твоя ни старалась."

"Иди на х*й!" - я в страхе кричу
И прочь бегу без оглядки.
Но тут просыпаюсь в холодном поту,
И сердце упало в пятки.
Вокруг ночь и квартира старая,
Лунный свет проникает в окно.
Мне страшно, тоскливо, печально,
А губы твердят одно:
"Я больше так не могу.
Я есть не могу.
Я спать не могу.
Я жить не могу."

Часть четвертая (эпилог)

Жиды вокруг!
Жиды кругом!
Жидовское засилье!
Евреи разрушают дом.
Евреи жизнь насилуют.

Мертвецки неживой остался,
Брошенный на произвол судьбы.
Я сломался - Кто бы сомневался!? -
Не дошел до финишной черты.

Одна картина предо мной -
Печаль и покаяние.
Пилю затупленной пилой
Я древо мироздания.

Я делать это не хотел,
Но заставили боли и спазмы.
"Жизнь - лишь ****ей удел." -
Говорит Нострадамус оргазма.
Предсказатель, прошу, скажи,
В каком акте будет финал,
Ведь уши устали от лжи,
И глаз наблюдать устал,
И глас говорить устал.

Петля оборвалась снова,
Окно не разбить молотком,
И вены не располосованы
Нарочно тупым ножом.

Остается сорвать свои пейсы,
Удавку из них смастерить.
Лейся, жизнь моя, лейся,
Умри без кровопролитий.
У гроба стоят горбоносые,
Перхоть мне кладут на лицо.
Я пустил свою жизнь под откос,
Помяните меня мацой.

Мыслители больше не живы,
А практики не нежны.
Наша планета - сплошной Жидгород,
И люди на ней - жиды.
И я тоже еврей...
А всякий, Кто есть еврей,
Когда-нибудь умрет.

2019