***

Я давно не пишу стихи (так, как их о тебе писал). Угасает в окошке свет, а точнее – моя душа. По февральскому снегу вдаль убегают синицы-дни. Мне давно ничего не жаль, а особенно – что один. Все дороги ведут вперёд, в серо-белую зиму-ночь, под ногами искрится лёд, да и в сердце осколки звёзд – я не чувствую ничего, ни о чём уже не болит. Спустя вечность из беспокойств я, наверное, заслужил.

Расскажи мне о том, где ты остаёшься, чтоб зимовать. Там, где я никогда не жил, с тем, кем мне никогда не стать? Расскажи мне, что лёд сцепил твой прохладный гранитный мрак, но там всё ещё где-то жизнь – на аллеях и во дворах, а по окнам мерцает свет, но не греет, а лишь горит каждый день из десятка зим глубоко у тебя в груди. Все дороги ведут вперёд, повторяй себе, повторяй, независимо от невзгод не ходи ко мне зимовать, независимо от всех чувств не ищи меня никогда. Я теряю тебя – и пусть, ведь взамен нахожу себя, собираю по строчкам слов и по колким комочкам льда, пусть проносится день за днём и пусть в каждом не будет нас.

Я давно не пишу стихи (у меня не осталось чувств), я, как прежде, совсем один, но по-новому чист и пуст. Угасает в окошке свет, а точнее – моя печаль, убегают синицы-дни по февральскому снегу вдаль. Расскажи мне о ниочём, посвяти мне лишь пару строк, я писал тебе, сколько мог – так, наверное, как никто. Но теперь не осталось слов и совсем не осталось сил – может быть, это значит, что я нисколько и не любил.