Просто о жизни

     Я приехал в глушь, к дяде,  на все лето. Улица, на которой стоял его дом, называлась странно – Одинаркой. Собственно, какая тут улица.  Дома стоят по одному, далеко друг от друга.  Но в этом названии  было все: и одиночество, и характер, и сам стиль жизни. Даже дорога на улице вся  заросла травой.  Это была  не дорога, а скорее тропинка, от которой к домам шли малозаметные проплешины. Природа брала свое, узкая тропочка к домам зарастала быстро. Мало кому приходило в голову гулять по ней: она имела чисто утилитарное назначение. Иногда здесь проезжали машины – то дров привезти, то сено.  Поленницы  дров во дворе. У многих сено было сметано в стога сзади огорода, и по зиме, по снегу его перетаскивали во двор, кормить скот.

   Я поднимался рано. Солнце только что  взошло, и мне захотелось встретить   летнее утро  в лесу, благо лес был  близко, начинался сразу же за  огородами.
    Мои родные были уже на ногах, и дядя уже придумал для меня заделье.
 - Я около бани сучья оставил,  вчера сушняка нарубил. Сегодня, перед тем, как с работы вернусь, баньку истопишь. Воды в баню наноси.
Я обрадовался. Баня в деревне – одно из самых приятных развлечений
- Ты, Семушка, сам ее затопи. Летом это дело опасное, спалит он ее по неопытности. –вступила в разговор тетя Глаша.
- Ну, ты что говоришь, спалит...
- А как Андрей спалил?
- Какой Андрей? –спросил я
- Сосед наш. Посмотри, у них в огороде баня новая.  Прежняя сгорела  в единый миг. Полыхнула на Богоявление. Как  спичка вспыхнула. Не удалось  спасти, соседи погоревали, новую пришлось ставить.
-  Так ведь вроде тетка Дарья одна жила.
- Давно же ты у нас не был. Неужели  про Андрея  не знаешь?  Последний раз ты у нас, помню, был еще  шпингалетом.  Года четыре, как Андрей с Дарьей живет.
- Вон, слышишь, он уже на дворе тюкает.  Конюшню  затеял,-  улыбнулся дядька.
- Конюшню? Какую конюшню? С чего?    
Дядька хмыкнул: -  Мы здесь все старорежимные. Здесь  до революции сплошь староверы жили. Все коней держали. Андрей из такой семьи. У его родителей всегда лучшие кони были.  Вот он и хочет старую жизнь возродить.

    Мы сели за завтрак. Поход в лес откладывался.  Дядька ушел на работу, а  я, взяв ведра, пошел к колодцу за водой. Тетка Глаша уже ждала моего возвращения. Ей не терпелось поговорить со мной.
  - Расскажу тебе все. Семен теперь не помешает. Он вечно в разговоры встревает. Садись, слушай. Мимо соседского дома я без молитвы не прохожу. Темное это место. Там раньше чернокнижник жил. Богобоязненный старичок, а в Бога не верил. Все про темные силы говорил, какие-то книжки читал. Дарья тоже что-то знает, приворот какой-то.
     - В молодости были мы  все люди верующие.  Про  чернокнижника того  говорили, что   в огороде  он книгу свою со страшной тайной закопал. Видно там, где баня стояла.  Вот она и сгорела. Теперешнюю на другое место переставили.
   Я старался, слушая ее рассказ, не улыбаться.
-  Неспроста все это. Часто теперь я того бабая чертова, соседа-то, во сне   вижу. Старый, морщинистый, черный такой. Будто к нам, ко мне с Семеном на базаре подходит, и просит Семена долг отдать. А разве мой Семен должен  кому?  А другой раз сказал, что эту баньку он сжег. Я уж сколько раз милостыню подавала на помин души.
 -  А как Андрей к Дарье пришел? –продолжила она, - тоже  без нечистой силы не обошлось. Он года два без жены жил. Детей растил.  Дарья тоже одинокая.  Первая жена у Андрея лет шесть как померла, царство ей небесное.   Ушел, детям дом оставил,  выросли детки. У Дарьи поселился. И теперь он все одно талдычит: Дарья, да Дарья, Дашенька моя, Дашенька. Околдовала она его, приворожила.  Шутка ли дело, они и по деревне за ручку ходят, как будто им по восемнадцать обоим.
 -Да что ж тут плохого? 
- Плохого тут нет, да и хорошего мало. Не стоит друг друга напоказ выставлять.  Она сама его к себе позвала. Будто бы что-то ей в доме сделать приспичило. А в доме даже иконы нет. Нечистое дело, думаю. А ты как рассудишь?
 - Не мое дело, людей  судить. 
-  Вот он один раз, другой пришел. Бутылочка на  столе: - Устал, Андрей, полежи, отдохни, -вокруг него вертится. Ну, так и остался он у нее жить. Любовь у них вспыхнула, Без колдовства, думаю, не обошлось. Какая уж там любовь?
   - Смешная ты,  тетка  Глаша. Столько лет живешь, а то, что поменялась жизнь, не видишь. Другой ведь век.
   - Век-то другой, а Бог прежний.
   Я посмотрел на тетку Глашу ошарашено: -  А ты что, дядю Семена не любишь?
-   Семен, он мой. Я с ним всю жизнь мучаюсь. А тут взяла себе Дарья мужика неведомо как. Без Божьего благословления.
-  Да ведь не старая одна. И Андрей, говоришь, ее любит.
-  Да Бог с ним,  было бы все по-христиански. Мы же с Семеном в церкви венчаные. А  без божьего благословления  какая это любовь?

  И следом она сказала свое, накипевшее:
  -  Вот вы молодые. Нельзя до венчания друг к дружке и пальцем касаться. У вас в городе парни с девками прямо при людях целуются.  Стыд-то где?
    Тетка Глаша ушла на кухню удовлетворенная. Спасла она меня от греха.

  - Теть Глаш, а как вот с этим: если не согрешишь, то не покаешься, а если не покаешься, то не попадешь в  царство небесное? – стал наступать я
 -  Охальники  так говорят. Не греши, без греха будешь и в рай попадешь.
 -  Лучше уж покаяться.
 -  Да ну тебя, прости Господи!  И ты туда же, городской.  Небось, не зря здесь  люди про тебя  говорят.
 - А что говорят?
 -  Слушай, что говорят. Неправды не  скажут.
- Ну и хорошо, плохого не скажут. Нет в любви ничего плохого.

     Вечером дядя Семен пришел с бутылкой и спрятал ее неприметно в предбаннике.
    Жара спала, воздух был  совершенно особенный, наполненный ароматом меда и неведомых цветущих трав. Мы собрали быстро вещи и нырнули в баню
  - Стакашки я давно  здесь припас. Сядем, посидим после купания в предбаннике. Летом я часто на речку хожу,  но такой сладости как баня, на белом свете ничего лучше нет.
     Баня была устроена чистой и парной. Дым уходил вверх через трубу. Возле  сваренного из толстой стали чана  глыбились крупные камни. Вода из ковшика, попадая на них, взрывалась струями обжигающего пара. Дядя то и дело соскакивал с полка и плескал на каменку. Я выскакивал отдышаться  и вновь залезал вверх. Густой пар быстро выедал все плохое в душе, мы разнежились, дядька с огромным наслаждением глядел, как с меня вода лилась. Как с гуся вода, -удовлетворенно говорил он,-  как с гуся.
 - Чего во мне гусиного? У кошки боли, у собачки боли, а у Коленьки заживи,  так?... Ну ты даешь...
      Уже прошло первое любопытство, мы были свои, родные люди. Примерно по одному шаблону сделаны. И в мысли не  приходило ничего постыдного, было радостно видеть своего дядьку полного сил, такого близкого, такого родного. Это было неведомое мне чувство глубинного родства, которое можно понять в каких-то особых обстоятельствах -  в горе, в радости, и вот здесь, друг перед другом.  Так бывает еще на речке, когда рядом с тобой бултыхается родной человек.
 Дядька весело улыбался. Разглядывая меня со всех сторон, сказал:
- А у деда тоже  родимое пятно  тут же на животе было, с левого боку.  Это нашенское. Ты, поди-ка уже все  испытал. К девкам-то ластишься?
- Ну, дядя, давай не об этом.   Ты же не поп, чтоб тебе исповедываться.
- Да уж.  Да  ведь я и молодой-то был, колобродил, любовь-то в крови живет. Эх вернуть бы годочков двадцать  пять!
- А ты и сейчас не старый.
- Ну, теперь хвост-то я прижал.   Глафире моей ведь не расскажешь.

   Вечер не гас долго. В предбаннике  мы продолжили разговор про Андрея:
-  Хороший он мужик. Умный. Есть  у  него одна мысль: хорошего коня завести.  Раньше кони были ездовые.  Запрягут в сани, а он на иноходь перейдет. Вот, есть у него такая мечта завести иноходца.  Конюшню поставил и жеребенка купил.  Я ему ставить конюшню помогал. Завидую  ему. Моложе он меня лет на пять.  На вас, молодых вся надежда. Былого  всего не воротишь, да  старое бы вам  не потерять.
   Я молчал. Дядька не оставлял вечную тему.
 - А любовь-то штука самая главная. Как дерево, сохнет человек без любви.  Пропали бы мы все  в тар-тарары, если бы не любовь. Не было бы на земле человеков. Не наградил нас Господь детьми. Чтобы не было нам переводу. Вот ты за меня  троих сыновей роди.
     Мы оба были друг перед другом как на сцене,  не могли наглядеться. Прекрасный теплый вечер. Дядька добавлял  раз за разом в маленькие стакашки, которые всегда здесь  хранились в шкафчике на стене. И потихоньку мы перешли к песням. Уж я, никакой  не певец, но я тоже затянул  про Волгу, которая течет долго, про то, как ямщик замерзал в степи, и про Байкал. Хорошие песни. Пели мы самозабвенно, и не пугало нас, что слышали все, как  со стороны,  от бани  несутся нестройно наши  голоса. Добрые русские мы люди!