13. Поварово. Июнь 1948 - август 1951

Летом 1948-го  года мама, всё-таки уговорила меня поехать на одну смену в пионерский лагерь. Это был другой лагерь, насколько помню, если не ошибаюсь, он был расположен недалеко от платформы Дубосеково, рядом с железной дорогой. Условия в этом лагере были более комфортные, чем в лагере у деревни Поповка. Жили мы не в палатках, а в летних деревянных домиках, каждый отряд в своём домике. Были прогулки в лес, походы, игры. Ходили мы к памятнику Героев-Панфиловцев. Но я, всё равно, скучала о маме, о бабушке, о собаке Динке. Мама и бабушка приезжали в лагерь в родительские дни. Как мы все в эти дни ждали своих близких! Те, к кому, почему-то не приехали, лили горькие слёзы. Мы делились друг с другом гостинцами, наверное, дружили. Но, я, почему-то не помню никого, с кем я тогда была в лагере. За неделю до окончания смены (это была вторая смена), в воскресенье, мама в очередной раз приехала меня проведать, и я уговорила её забрать меня домой.
31-го августа в школе было общее собрание, впрочем, как всегда перед началом учебного года. Наш классный руководитель, Коган Роза Исаевна рассказала нам, какие предметы мы будем изучать в пятом классе, как зовут наших новых учителей, какое у нас будет расписание занятий. Мы были рады снова встретиться  друг с другом, с некоторыми  мы не виделись всё лето. В классе появилось насколько новых учеников из дальних деревень, где работали только начальные школы, среди них и Лида Майорова, хорошенькая беленькая девочка. Роза Исаевна учила нас математике. Она была тоже, как Софья Сергеевна, «строгой, но справедливой» и умела очень доходчиво объяснять новый  материал. Литературу и русский язык нам  преподавала Ольга Антоновна Белова, очень добрая и сердечная пожилая женщина, хороший, знающий педагог, влюблённый в свой предмет. Как она нам рассказывала о творчестве писателей, как артистично, красиво читала отрывки из программных произведений! Но мы, пользуясь её добротой, не всегда хорошо вели себя на её уроках и порой не очень внимательно её слушали.  Историю ( в 5-ом классе была, кажется, История Средних веков, а в 6-ом» «История Древнего Мира», а, может быть, и наоборот) вёл директор школы Фёдор Емельянович, немецкий язык – Николай Логинович Мамонтов, совсем молодой, ещё неопытный преподаватель. Как он старался научить нас, но мы часто баловались на его уроках, стыдно, даже вспоминать. Кто преподавал нам ботанику и географию, я совсем не помню.
Не смотря на тесноту школы, после второй смены, вечером в школе работали кружки. Был кружёк рукоделия, мы учились вышивать, изучали разные красивые декоративные швы. Был музыкальный кружёк,  симпатичный молодой человек, недавно демобилизовавшийся из армии, учил нас играть на гитаре. Мама купила мне гитару, и я с удовольствием училась на ней играть. Наша небольшая гитарная группа даже участвовала несколько раз в районных конкурсах школьной самодеятельности в Солнечногорске.
Осенью, в октябре и ноябре вечера были длинные и тёмные. Но после школы хотелось погулять на свежем воздухе, конечно, если не было дождя. Ала, Ира, я, Люда бродили по тёмным улицам, разговаривали, пересказывали друг другу содержание прочитанных книг и т.д. Но нам не хватало активного движения, и некуда было девать свою детскую неуёмную энергию. Осенью, когда мы учились в 5-ом или 6-ом классе, проходили по истории «Крестовые походы». Фёдор Емельянович так интересно рассказывал о крестоносцах, что нам захотелось в них поиграть. И чего же мы придумали – хорошие девочки и примерные ученицы? Мы завели толстую тетрадь (дневник крестовых походов), и стали в неё записывать рассказы о своих «подвигах», с рисунками и, порой, если получалось, в стихах (конечно, самых примитивных). И «подвиги» были самые примитивные, мы просто хулиганили.  Мы могли опрокинуть бочку с дождевой водой, повалить плетень, если он был не очень прочный, повалить пожарную лестницу и т.д., и нам было очень весело. Это продолжалось с месяц. Когда, став взрослой, я наблюдала, порой, не совсем адекватное поведение подростков, то вспоминала наши «художества» и думала что в 10-12-ть лет, это бывает у многих, наверное, от недостатка ума, и почти у всех быстро проходит, как прививка от глупости. Прошло это и у нас. Куда потом девался этот дневник, я не помню.
 В те, далёкие для современной молодёжи времена, после окончания войны, тоже проводились выборы в органы власти.  Выбирали депутатов в Верховный Совет СССР, в республиканские, областные, районные и местные Советы Депутатов Трудящихся. Выбора, как такового, практически тогда не было, голосовали за кого велено все, как один, но день выборов объявлялся всенародным праздником. Люди на улице, встречаясь, поздравляли друг друга с праздником и обязательно спрашивали: «А вы уже проголосовали?» Избирательные участки, как и сейчас, обычно, располагались в школах. Голосование продолжалось с 6-ти утра до12-ти ночи.
 Агитаторов назначали, обычно, на работе, в вузах и т.д. И – попробуй, откажись, наживёшь кучу неприятностей. Агитаторы до выборов по несколько раз обходили дома и квартиры жителей своего участка, составляли, потом уточняли списки, внушали людям, что надо обязательно выполнить свою почётную обязанность и пораньше проголосовать за  блок «коммунистов и беспартийных», т.е.  правящей партии. Других партий, кроме ВКПБ (позднее – КПСС) в стране тогда не было.   Считалось очень престижным проголосовать, как можно раньше.
К открытию избирательных участков у входа собиралась очередь. О тех, кто проголосовал первым, писали в газетах и говорили по радио. Это было почётно и люди долгие года гордились своим поступком. Во сколько надо было придти к избирательному участку, чтобы первым опустить в урну свой бюллетень, я не знаю. Агитаторы были обязаны быть на избирательном участке с 6-ти утра, и пока все его подопечные не проголосуют. Если к контрольному сроку (обычно 10 часов утра) на участке агитатора проголосовали не  все избиратели, он опять бежал по домам. Я это хорошо помню, потому что, мама (она же была членом партии), пока работала в Поварове, всегда была агитатором или руководителем группы агитаторов. Для нее день выборов был всегда тяжёлым днём.
В Поварове выборы проходили в нашей маленькой школе. Все парты переносили в один из классов и ставили друг на друга. Освободившиеся классы украшали плакатами, бумажными гирляндами, флажками. В одном из классов люди голосовали. В  другом классе организовывали буфет, где продавались вкусные бутерброды с дефицитными колбасой и сыром, сладкие булочки, пирожные, и, конечно, газировка в бутылках. Наверное, продавались и другие продукты, возможно, и алкоголь. Цены были относительно низкие. В буфете стояла очередь почти до вечера. Дешёвый буфет был тоже стимулом к тому, что бы придти пораньше голосовать, пока самое вкусное не раскупили. Некоторые приходили в буфет несколько раз за день. 
Ещё один класс превращался в концертную площадку, на которой часов с 10-ти утра и до вечера, наверное, каждые два часа ученики школы читали стихи, пели, танцевали.  Ученики под руководством своих учителей заранее готовились к выступлениям на выборах. Люди, проголосовав, оставались посмотреть детскую самодеятельность или приходили ещё раз – зрителей всегда хватало. Я тоже участвовала в этих выступлениях, чаще всего читала стихи.
На улице весь день звучала музыка из развешенных на столбах громкоговорителей, и периодически сообщался процент проголосовавших, хотя обычно к 12 часам цифра приближалась к 100 %. Окончательные  результаты выборов  объявляли по радио и публиковали в газетах на другой день. Результаты отличались каждый раз на десятые доли процентов, явка на выборы и голоса «за» варьировали от 100% до 99,5%. К радости школьников в понедельник после выборов в школе занятий не было – школу приводили в порядок.
Время шло, конечно, не так быстро, как оно летит сейчас – чем старше становится человек, тем стремительнее несётся время. Уже в студенческие годы я заметила, что институтский семестр (их всего два в учебном году) проходит быстрее, чем школьная четверть (в учебном году их четыре).
Отменили карточки на продукты питания, пережили денежную реформу, которая, кстати, ударила по карману простых людей, кого больше, кого меньше, в зависимости от размеров накоплений и, особенно тех, кто держал деньги дома, а не в сберкассе. Ежегодно, ещё с начала войны, а может и с довоенного времени (это я не могла помнить), государство брало взаймы деньги у населения на длительный срок, кажется, 20 лет. Каждый работающий должен был подписаться на сумму, равную месячной зарплате и попробуй, не подпишись, неприятностей не оберёшься. Членов партии призывали подписываться на большую сумму. Выдавали облигации государственного займа на сумму подписки. После этого в течение года постепенно эту сумму равными долями вычитали из зарплаты. Правда, каждый год (очевидно, вместо выплаты процентов) публиковались таблицы с номерами облигаций, на которые полагался выигрыш. Время от времени кое-кто выигрывал более или менее приличные суммы.
Зимой 1947-48 года, не помню – до или после Нового Года, скорее всего к весне, дядя Боря с семьёй переехали в отдельную двухкомнатную квартиру на улице 12-ая Парковая, в Измайлово. Дом был новый, кирпичный, 5-ти этажный, без лифта. Тёте Кате, жене дяди Бори, которая работала в ВИАМе (Всесоюзный Институт Авиационного Машиностроения) и к этому времени защитила кандидатскую диссертацию и получила, в составе коллектива, Сталинскую премию за создание нового сплава для самолётов, дали большую комнату в двухкомнатной квартире. Маленькую комнату в этой квартире получила подруга тёти Кати, которая с ней вместе работала.
Дядя Боря и тётя Катя уговорили бабушку поменяться комнатами с этой подругой. Мама была против этого. Мама надеялась, что эту комнату, когда-нибудь, когда я поступлю в институт, бабушка отдаст  мне.  Но, бабушка не смогла отказать в просьбе своему единственному из четверых детей сыночку. Таким образом, подруга тёти Кати получила бабушкину комнату на Большой Якиманке в доме 50, а семья дяди Боли въехала в отдельную двухкомнатную квартиру. Это было счастье. Бабушка, конечно, осталась жить у нас. Квартира была на первом этаже, но это никого не огорчало. Наоборот, когда летом 1948-го года тётя Катя родила второго ребёнка – дочку Таню, ей было удобно гулять с ребёнком, не надо коляску таскать по лестнице вниз и вверх. В квартире имелась ванная комната с газовой колонкой. Вода нагревалась через несколько минут после включения колонки – такая роскошь по тем временам. Когда мы с мамой приезжали к ним в гости, то обязательно мылись в этой ванной. Метро в районе 12-той Парковой тогда ещё не было. Ездили на трамвае от станции метро, которая тогда называлась Измайлово, была конечной и располагалась недалеко от центрального входа в Измайловский парк.
В это же лето у старшей маминой сестры Веры родился третий ребёнок – сын Виктор. Когда тётя Вера узнала, что у неё будет ещё один ребёнок, она испугалась, жили-то трудно, на одну зарплату дяди Миши, особого достатка не было. Она хотела было избавиться от ребёнка, но аборты тогда были запрещены, а мама побоялась в этом посодействовать сестре. Но всё сложилось к лучшему. Родился, наконец, сын. Дядя Миша был счастлив. В скором времени он получил от  работы отдельную двухкомнатную квартиру (на семью из пяти человек) – такая была радость.
Мама старалась помочь сестре. Мы часто к ним ездили, и мама всегда привозила что-либо из продуктов, часто покупала для Вити одежду, обувь. Вообще все бабушкины дети жили дружно, часто встречались, помогали друг другу, чем могли. Летом, когда мы приезжали (обычно в воскресенье), дядя Миша гулял с подросшими  детьми. Мы   шли гулять в парк, часто он катал нас на лодке по каналу, тогда это было можно, и в Химкинском парке была лодочная станция.
В конце 1948-го года мы опять переехали в другую коммунальную квартиру, всё в этом же доме и в этом же подъёзде. Теперь нашей стала самая большая комната (около20-ти кв. метров) в трёхкомнатной квартире на втором этаже. Мы были счастливы.  Кроме комнаты у нас имелась ещё большая открытая (метров 10-12 квадратных) терраса, с крышей. Летом на террасе можно было пить чай, играть или читать, если шёл дождь. В средней комнате этой квартиры (в такой, как мы жили на первом этаже), жила семья из трёх человек – мама, папа и дочка Зина, лет на 5 моложе меня, кажется, их фамилия была Вукерт. В маленькой комнате жила пожилая женщина. 
Все удобства, по-прежнему, были во дворе, воду привозили в бочке. Это всегда было маленькое событие. Пустые  вёдра заранее выносили и выстраивали в очередь ещё утром. Часов 11-12  кто-то с улицы кричал: «Воду привезли!» – и все опрометью неслись к своим вёдрам. Активное участие в этом принимала наша собака Динка, она выскакивала вперёд всех, бежала и громко, радостно лаяла. Воду быстро разбирали и несли полные вёдра домой. Иногда воды кому-то не хватало. Бывало, что воду привозили второй раз, но чаще приходилось идти за водой на колодец, который находился за школой, метрах в 500-ах от дома. В этой комнате мы прожили два или три года.
Я долго не любила сама читать книги, предпочитала слушать, как читают вслух мама или бабушка. Почти каждый вечер, после чая, мы усаживались за наш круглый стол, и мама, примерно час, читала, какую ни будь интересную книжку. Иногда вместо чтения мы играли в лото. Ранней осенью, когда   училась в  5-ом классе, я заболела и почти неделю лежала в постели. Было скучно. Я взяла у мамы с тумбочки  послевоенный роман («Кавалер золотой звезды») и стала читать. Мне понравилось, и я его быстро прочитала. С тех пор я стала много читать, в основном, взрослые книги: Голсуорси, Драйзера, Толстого (и Льва и Алексея), очень увлекалась Лермонтовым. Читала и романы того времени, например, «Далеко от Москвы» Ажаева и т.д., которые приносила для себя мама.
Каждое лето на каникулы, которые продолжались у него всего месяц, приезжал Рудик. Он выглядел уже почти взрослым, очень красивым молодым человеком. Я смотрела на него и гордилась братом. Рудику мама разрешала ходить вечерами на танцы в клуб, который находился за заводом. На Рудика заглядывались девушки и постарше него, тем более, что он прибавлял себе года и в 15 лет говорил, что ему 17. И мы с мамой и даже с бабушкой иногда ходили в этот клуб в кино, и не только летом.
После шестого класса, летом 1950-го года, я опять поехала в пионерский лагерь, мне было уже 13-ть лет и, на этот раз мне в лагере понравились. Этот  лагерь располагался недалеко от Рузы. Жили мы в хорошеньких домиках по 10-12 человек в комнате.  Пионервожатая назначила меня старшей по  комнате, в которой я жила. Я должна была смотреть, чтобы все вовремя ложились спать, вовремя вставали,  являлись на зарядку и в столовую (на завтрак, обед и ужин). В общем, я справлялась. Вечером, когда мы укладывались спать, и вожатая гасила свет, я потихонечку пересказывала девочкам содержание взрослых книг, которые  прочитала. Они слушали и постепенно засыпали.
В лагере работали разные кружки. Я с удовольствием посещала занятия кружка по рукоделью и танцевальный кружёк. У меня всё хорошо получалось. На занятиях кружка по рукоделью мы в основном занимались вышиваньем, нам показывали разные декоративные швы, и к концу смены надо было вышить небольшую картину. Я уже многие швы знала, и кое-что умела, моя мама хорошо вышивала и понемногу учила меня. Моя работа на выставке  в конце смены оказалась одной из лучших. На занятиях в танцевальном кружке мы учились танцевать и бальные и народные танцы. Мы успешно выступили на концерте в день закрытия лагеря, нам долго хлопали зрители.
Были в лагере и спортивные мероприятия, соревнования, дальние походы и военная игра. Ну, спортивные соревнования я не любила, только «болела за наших», когда проводились межлагерные футбольные игры. А в военной игре и в походах участвовала с удовольствием. Самым интересным был поход в Петрищево, к памятнику Зое Космодемьянской. Мы вышли очень рано с рюкзаками за плечами, которые собрали ещё с вечера и со свёрнутыми в рулоны одеялами через плечо (как у солдат), строем с горном, барабаном и флагом. Часа через полтора был привал. Мы немного отдохнули, позавтракали сухим пайком, который нам выдали. У каждого с собой была бутылка питьевой воды. По пути, когда мы проходили через деревни, пополняли у колодцев запас воды. На обеденный привал устроились в тени на лесной опушке. Разожгли костёр, сварили суп и картошку, вскипятили и заварили чай. После еды полчасика отдохнули и пошли дальше. Небольшие привалы устраивались каждый час. Шли мы по красивым лесным и полевым дорогам, пели песни.
В Петрищево мы пришли  вечером, поужинали, попили чаю и усталые легли спать на большом сеновале, закутавшись в свои одеяла. Утром состоялась торжественная линейка у памятника Зои. После завтрака отправились  в обратный путь. Обратно идти стало тяжелей, сказывалась вчерашняя усталость, но мы мужественно шагали вперёд. Вернулись в лагерь почти перед отбоем, темнело. Нас в столовой накормили ужином и мы быстренько, помыв ноги, руки и лицо улеглись спать.
На прощальном вечере, посвящённом закрытию лагеря (окончанию смены) зажгли шикарный костёр, устроили карнавал, концерт (наш кружок тоже выступал) и танцы у костра часов до 12-ти (младшие отряды, конечно, отправили спать раньше).
Осень 1950-го года, когда я и мои подруги учились уже в 7-ом классе, нас начали принимать в комсомол – небольшими группами, постепенно, тех, кому исполнялось 14-ть лет. Это было уже серьёзно. В райкоме комсомола, который находился в городе Солнечногорске – районном центре – проходило собеседование. К собеседованию надо было готовиться. Надо было знать имена руководителей партии и правительства, в том числе всех членов президиума ЦК КПСС, основные решения последних съездов партии и т.д. Мы были так воспитаны системой, что принимали всё это, как должное.
Мне 14-ть лет исполнилось в конце октября, и я была очень горда, когда в конце ноября или в начале декабря (точно уж не помню), в торжественной обстановке в маленьком зале для совещаний райкома комсомола меня приняли в комсомол. Появилось ощущение причастности к чему-то великому. В самом конце учебного года, мне кажется, в комсомол приняли всех выпускников, и тех, кому 14-ть лет должно было исполниться только летом (кроме злостных двоечников и хулиганов, которые оставались на второй год или вообще покидали школу со справкой без аттестата, но таких были единицы и не каждый год). Скорей всего, это надо было сделать для того, что бы в отчётах стояли хорошие показатели.
В 7-ом классе в наш класс пришёл Рудик Каминский. Его семья приехала в Поварово ещё в конце 1949-го года, но  Рудик учился вначале в 6 «Б» классе. Это был высокий, очень симпатичный юноша (язык не поворачивается назвать его мальчиком). Семья Рудика жила в «Баласе», в маленьком двухквартирном, деревянном домике, не далеко от дома, в котором жила Ала Халепо.
Семья Рудика состояла из четырёх человек: мама, папа и два сына, младший – Игорь – на четыре года моложе Рудика. Мама, её звали Галиной Николаевной, работала на заводе инженером в химической лаборатории. Папа был главным инженером завода, но он приехал в Поварово уже нездоровым, часто болел и подолгу лежал в больнице. Почему-то в 7-ом классе Рудика звали Толей. Видно, ему не нравилось немецкое имя Рудольф, и он пытался изменить своё имя. Кстати, в 30-ых годах 20-го века имя Рудольф и другие немецкие имена были модными в СССР, так часто называли детей (и у меня, ведь, брат Рудик).
Рудик Каминский учился очень хорошо, был  общительным, приветливым и быстро завоевал уважение в классе. Кроме того, Рудик прекрасно играл на фортепиано и дома у них было пианино, его мама, кроме технического, имела и музыкальное образование. Она учила своих сыновей музыке. Как-то зимой, мы с Алой (а, скорей всего, и ещё с кем-то – не помню) были у Рудика Каминского в гостях.
Наверное, это был его день рождения. Рудик долго играл нам на пианино и даже немного пел, мы с удовольствием слушали, потом Галина Николаевна поила нас чаем с чем-то вкусным. На год раньше Рудика к нам в класс пришёл Гена Гончаров, тоже рано выросший и симпатичный юноша, его папа был военным, а старший брат уже учился в военном училище. Жили они в соседнем доме. Гена не был отличником, но учился вполне прилично. У нашей девчачьей компании сложились добрые, товарищеские, уважительные отношения и с Рудиком и с Геной.
Весной 1951-го года мы очень серьёзно готовились к выпускным экзаменам, наша школа была семилетней и давала не полное среднее образование. Сдавали тогда после седьмого класса семь экзаменов, русский и литературу – письменный и устный, математику – письменный и устный, физику, химию и, кажется, историю – устные экзамены. Была довольно толстая книжка экзаменационных билетов, по 30 билетов по каждому из пяти предметов, сдаваемых устно (в каждом билете по три вопроса). Экзамены проходили с 20-го мая до середины июня. Насколько помню: Ира Костюк, Рудик Каминский и я все экзамены сдали на пятёрки. У Алы Халепо и Зои Колобаевой, кроме пятёрок, в аттестате стояло по одной или по две четвёрки. У  Люды Савельевой и  Гены Гончарова четвёрок было больше, но троек не было.      
 Учителя и родители устроили для нас настоящий выпускной вечер. В  помещении нашей малюсенькой школы сложно было организовать выпускной бал. Стояло лето, и погода была прекрасной. Взрослые нашли очень удачный вариант.            
Примерно в 1947-ом году не далеко от школы, за прудом на поляне построили маленький, простенький пионерлагерь. Завод ли это сделал, или какая-то другая организация – не помню, а может, и не знала. Построили большую столовую – застеклённая деревянная терраса с кухней и дровяной плитой. Устроили на улице умывальник, деревянный туалет, спортивную площадку и «гигантские шаги», которые  представляли собой высокий столб, прочно врытый в землю, с надёжно закрепленным наверху вращающимся диском с отверстиями для крепления четырёх канатов. Внизу на канатах были петли. Продеваешь одну ногу в петлю (все четыре участника игры должны были продевать в петлю или левые или правые ноги, но обязательно одинаковые). Все дружно разбегаются, диск начинает вращаться и потом надо только изредка отталкиваться от земли свободной ногой и летать. Это было забавно и весело. Мы бегали кататься на «гигантских шагах» когда в лагере не было отдыхающих. Лагерь функционировал всего несколько лет, и бывало в нем всего по две укороченные смены с 1-го июля по, 20-ое августа. Перед заездом  отдыхающих устанавливали большие палатки и завозили кровати и постельные принадлежности. Всё это было огорожено невысоким штакетником. 
Вот в этой столовой-террасе и организовали нам праздничный банкет. Родители скинулись, что-то закупили, что-то приготовили дома, накрыли красивый стол. Я уж не помню, что там было. Наверное, на столе были бутерброды, пироги, огурцы, помидоры, какие-то фрукты, конфеты, пирожные и много-много бутылок фруктовой воды. Было очень весело и вкусно. Перед банкетом нас, оба выпускных класса, построили на поляне и в торжественной обстановке, в присутствие всех учителей и родителей вручили нам аттестаты об окончании семилетки. Все были нарядные, в праздничной одежде. Многие мальчики надели костюмы и некоторые, даже с галстуками. Многие девочки красовались в новых, специально сшитых к выпуску мамой или местной портнихой, светлых, нарядных платьях. После банкета на спортивной площадке устроили танцы под патефон, танцевали до самой темноты.
В конце учебного года, да и раньше, не всем рекомендовали идти в 8-ой класс, а только тем, кто хорошо учился, и собирался после окончания десятилетки поступать в институт. Тогда ещё, обязательным было только неполное среднее образование. Многие после семилетки поступали в техникумы, в ПТУ, на разные курсы или, даже, сразу шли работать. Десятилетки были в Солнечногорске, куда надо было ездить на пригородном поезде. Обычно, выпускники Поваровской школы подавали заявления в  Солнечногорскую среднюю школу №1, которая находилась на улице Почтовой, совсем близко от железнодорожной станции.
Летом 1951-го года мы хорошо отдохнули. В жаркие дни ходили купаться на пруд, который располагался рядом с деревней Гончары, примерно в километре от моего дома в сторону Ленинградского шоссе. Катались на велосипедах, ходили в лес за ягодами и просто гулять, вечерами играли в волейбол на площадке, которую соорудили на поляне, недалеко от дома.
Я неделю или чуть больше провела в гостях у тёти Шуры в Пушкине. Погода стояла хорошая. Мы, Галя, Валера, я, Боря по многу времени проводили на речке, которая протекала совсем рядом: купались, загорали, играли в волейбол. Там я встретила приятеля брата Рудика из Абези, Артура Бизяева, его семья жила в соседнем доме. Артур стал уже студентом, перешёл на второй курс, не помню какого, института, выглядел совсем взрослым мужчиной, прогуливался по бережку под ручку со своей девушкой ровесницей, а я  с детской завистью на неё поглядывала. Мне шёл пятнадцатый год, и в моей голове начали появляться романтические мысли. Пару раз в это лето я по несколько дней жила у дяди Бори в Измайлова. Один раз мне мама купила путёвку на несколько дней в дом отдыха дневного  пребывания в Измайловском парке. Там было весело и интересно, ночевала я у дяди Бори.
Этим же летом умер отец Рудика Каминского. Я присутствовала на похоронах, вернее на процедуре прощания с телом, которая проходила у дома. Рудик стоял такой бледный, какой то, потерянный, мне стало его очень жалко.
Ещё осенью 1950-го года в Поварове началось строительство. Вырубили небольшой перелесок за нашим огородом. Наш огород ликвидировали. Огородили большой участок земли забором и начали строить кирпичный дом. За большой поляной, в лесочке тоже началась стройка, там  пробурили глубокую артезианскую скважину и на дней построили высокую кирпичную водонапорную башню. К концу лета 1951-го года и дом, и башню были готовы.. В доме шли отделочные работы, кругом рыли глубокие канавы, прокладывали трубы водопровода.
Поздней осенью, или в начале зимы, но точно, до Нового Года,  мы переехали в новый дом. Маме дали двухкомнатную квартиру, общей площадью примерно сорок квадратных метров на втором этаже с балконом в большой комнате. Комнаты в нашей квартире были смежные, маленькая девятиметровая и большая, проходная – четырнадцать квадратных метров, кухня метров семь, небольшая прихожая и настоящий туалет с унитазом и раковиной с краном, из которого шла чистая холодная вода. Раковину повесили и в кухне. Кроме того, в кухне была большая кирпичная плита с конфорками и духовкой, которая топилась дровами. Между комнатами стояла высокая, до потолка печь для обогрева квартиры. Печь топилась из большой комнаты, а выходила в маленькую, занимая около квадратного метра её площади.
В этом же доме, но в другом подъезде, получили квартиры, семьи Алы и Рудика. В семье Алы было восемь человек (я уже писала об этом раньше), и они получили трёхкомнатную квартиру, общей площадью не более шестидесяти кв. метров. В отдельной  комнате поселились девочки (Ала с тремя сёстрами), в дальней, маленькой была спальня родителей, самая большая (метров 14), проходная стала столовой. Дедушка с бабушкой  поселились в довольно просторной  кухне (около 12 кв. м).
Маме Рудика и Игоря дали однокомнатную квартиру, по площади, наверное, не меньше нашей, комната была большая и кухня большая. Ала и Рудик жили теперь в соседних квартирах. Все мы очень радовались новым квартирам, в те времена жить в отдельной квартире считалось большим счастьем.
Дом был двухэтажный, двухподъездный, по четыре квартиры на каждой площадке. На одной с нами площадке в одинаковых двухкомнатных квартирах, чуть больше нашей,  поселились директор завода Горюнов Андрей Дмитриевич с женой Марией Фёдоровной, и главный инженер завода Беркович с женой Еленой Николаевной и детьми. Правда, может быть, я немного ошибаюсь, и семья Берковича въехала несколько – позднее, и до них там недолго, кто-то жил другой,  я не помню. Рядом с нами, в маленькой (метров 50) трехкомнатной квартире, жила семья Матросовых. Кажется, они тоже въехали через несколько лет после нас.