Спи, малютка...

«Спи, малютка...»
(авантюрный детектив с мистическим сюжетом)(пишется)


Пролог
Меня нельзя назвать авантюристкой,
когда во мне есть дерзость и упорство,
с младенчества имею любопытство
в загадочность мистического свойства.
С чего начать? Конечно, с детектива,
с невероятным в повести сюжетом,
в замысловатой хронике событий,
хоть нелегко рассказывать об этом.

Часть первая

I
Ещё ребёнком я любила слушать,
зарывшись в складки юбки милой няни,
рассказы о волшебниках могучих,
о колдовстве на ведьминой поляне,
о сумрачных огнях вокруг деревьев,
что завлекают путников в болото,
притягивая сущности из бездны
в наш хрупкий мир, пугая до восхода;
о привидениях в старой круглой башне,
что высится, как стражник, на утёсе,
куда мне строго-настрого, допустим,
запрещено ходить. В простом вопросе
мне няня толком объяснять не стала,
лишь губы плотно сжала, словно утка;
перекрестилась; отнесла в кроватку;
и тихо прошептала:«Спи, малютка...».

II
Мой папенька был капитаном в отставке,
ушёл со службы после сложной раны
в ноге, теперь прихрамывает грузно,
постукивая тростью в такт. Карманы
всегда полны безмерно всякой снеди:
разложены в пакетиках конфетки,
орешки в пудре, вафельки, печенье.
Значки, открытки, бусинки, монетки
вытаскивал, как фокусник из шляпы,
и весело подмигивал. С восторгом
я хлопала в ладоши (будто в трансе
душа ребёнка грезила о многом).
А маменька моя, строга некстати,
ему грозила пальцем, удивлялась,
когда на платье, над высокой грудью,
брошь-бабочка чудесно приземлялась.

III
Ах да, теперь о доме. Дом-усадьбу
приобрели родители на средства
от распродажи, то ли ценных акций,
или вступив в семейное наследство.
Дом окружён каким-то диким садом,
аллея в тень уходит и к воротам,
оградой окаймлённой повторяя,
выходит на дорогу с поворотом.
А там вдали видны дома соседей,
песчаный пляж вдавило к краю моря,
где лодочки под парусом мелькают,
с волной неугомонной точно споря.
В самом же доме запах розмарина
теряется в жаккардовых портьерах;
портреты в рост, пейзажи, статуэтки —
всё то, что выставляют в галереях.

IV
Есть комнаты похожие на спальни,
в них тишина и взбитые подушки;
есть комнаты «ничейные» — сквозные —
два стула у стены, на них игрушки;
есть комнаты (их величают гордо —
«гостиные») для шумных разговоров;
есть комнаты (зовут их «кабинеты»)
для писем и газет, для визитёров;
сам кабинет с тяжёлыми шкафами
вгоняет в трепет детскую незрелость,
а книжный ряд в объёмных переплётах
напоминает мне окаменелость;
напольные часы, бой слышен дважды,
стоят, как часовой, по стойке смирно;
старинный стол и кожаные кресла,
сейф-секретер — на вид декоративно.

V
Но самый вкусный — это запах кухни,
где стряпает добрейшая кухарка.
Без опасения, что меня накажут,
оказываюсь там, где впрямь запарка;
как развеваются растрёпанные кудри
на голове, подобно адским змеям,
и, кажется, сейчас они проснутся
и подползут к укутанным коленям.
А рядом мальчик, подперев ладонью
своё лицо, мой профиль изучает.
И трёт глаза, когда я с неохотой
пытаюсь оглянуться. Замирает.
И я смеюсь. А он краснеет густо.
«Ах, Мэтью!» — так зову его сердито.
И между нами вспыхивает дружба,
которая в дальнейшем не забыта.

VI
Он сын кухарки. Разве в этом дело?
И что меняет в нашей жизни тесной,
когда устои общества размыты,
не приведут к баталиям словесным?
А я — Кристин, упрямая девчонка,
мне вечно что-то надо, доискаться
в какой-нибудь запутанной интриге,
в каком-то происшествии дознаться.
И папенька, поняв мою наклонность,
скорее шлёт в газеты объявления,
что очень хочет видеть гувернантку
для моего, простите, обучения.
Внизу приписка:«...за двойную плату
ещё мальчонка обучить предметам,
которые могли б вдохнуть, примерно,
стать моряком, зато с приоритетом.».

VII
Её приезд не стал слепым орудием,
не треснула земля, гремя стенанием,
не сжалось Солнце до микрочастицы,
не помутнел рассудок предсказанием.
Всё было так же, точно с распорядком,
достигнутым согласием совместным,
как только сели за обед в столовой,
все увлеклись занятием полезным...
Вбежала няня, доложила смутно
о даме у дверей, в пальто и шляпке;
багаж простой: в руке большая сумка;
сама дрожит, как будто в лихорадке.
Все изумились. Папенька присвистнул.
А няня в руки вкладывает что-то.
Я присмотрелась: сжатая записка,
бумага из дешёвого блокнота.

VIII
Мой папенька, перечитав записку,
зовёт войти к нам трепетную даму.
Она вошла. По описанью схожа —
разыгрывать пред всеми мелодраму.
Мне сразу показался скрытый вызов
и в то же время напускная скромность:
потупив взор, в руках держала шляпку,
выказывая нам стальную твёрдость.
К обеду пригласили сесть напротив
меня, что я рассматривала смело
её лицо, а ей мешала дерзость
уверенной быть так же, как хотела.
Расспросы шли. Она сдвигала брови.
Но о себе рассказывала чётко,
где родилась, какой имеет опыт,
и как нужна ей эта подработка.

IX
После обеда час сна — всенепременно —
кто в кабинете, на природе, в спальне;
не пристаём, не требуем, не просим, —
расходимся, как было изначально.
Мне сон положен — снова невезение,
что хочется рыдать под одеялом,
что хочется бежать от этих взрослых,
как Мэтью, к уплывающим причалам.
Как часто вижу, как его сноровка,
преграды обходить, вселяет смелость.
Прислушалась: дом тихо засыпает.
И я, вскочив, сама... переоделась.
Открыла дверь: ни звука и ни скрипа,
лишь собственное слушала дыхание;
через перила лестницы, прижавшись,
увидела мелькнувшее мерцание.

X
Знакомый край пальто, ведя, взлетает
и исчезает прочь, как ящер древний,
сквозь дверь, на выход, точно поражая
простым движеньем мир высокомерный.
Туда спешу, где солнечные краски
выстраивают сеть живых полотен,
где от теней, из разноцветных пятен,
проходит день, покуда плодороден.
Как гончая гналась за диким зверем,
меняя шаг на бег, почуяв хватку:
не упустить, не потерять в погоне,
не разгадав в случившемся загадку.
Ещё рывок... И я уткнулась носом
в матерчатую ткань потёртой куртки.
Кричать хочу, но голос застревает
в чужой ладони, меря промежутки.

XI
Просил молчать, нашёптывая в ухо
(узнала голос Мэтью) с придыханием;
на всё про всё ушло за полминуты,
дивясь недетским самообладанием.
Я отстранилась, как велела гордость,
но мысленно сдержалась, без причуды
прошла вперёд, хоть след уже потерян, —
не обсуждать же чьи-то пересуды?
Куда идти? Где перелив мерцания
чешуйчатой спины, драконьей кожи,
блеснёт на солнце? Вроде у ограды,
чуть отойдя, проследовал прохожий.
И тут же шорох ног, и взлёт подола
пальто, и тишина — во власти склепа,
и ощущение, чтоб выразить словами,
не выглядело зрителям нелепо.

XII
Пропал и Мэтью, словно испарился.
Не ожидала странность в поведении:
сперва пугать, удерживать, как куклу,
потом пропасть по мере отчуждения.
А в доме что? Тревожное затишье?
Переполох? Должно быть, суматоха?
И маменька мне в назиданье скажет,
что было ей «неважно», даже «плохо».
И папенька накрутит ус на палец.
И монолог прочтёт о воспитании
молоденьких девиц, их безупречность
во всём, чтоб оградить существование...
Дом впереди не выглядел тревожным,
но на ступеньках встретилась угроза:
стояла та, под маской гувернантки,
не учинив с пристрастием допроса.

XIII
В обычный день моргающая кукла
спокойно спит в кроватке из картона,
сегодня ей понадобилось срочно
скатиться вниз «звездой» аттракциона;
немного посидеть в углу гостиной,
понаблюдать за взрослыми вначале;
сходить на кухню (Мэтью не вернулся?);
пройтись по коридору; на привале —
у кабинета отдохнуть на стуле;
вступить в оранжерею (в полудрёме);
цветы понюхать (только осторожно!);
полюбоваться видами в проёме.
На маленьком диванчике приткнётся,
забывшись в полусне, — и не расстроясь,
что, кроме куклы, спит её хозяйка,
нисколечко, ничуть не беспокоясь.

XIV
Успею ль я достигнуть сна границы?
Иль пробужденье станет отраженьем
душевных грёз, обманчивость сознанья
в период созреванья? Опустошеньем?
Почувствовать полёт чудесной силы —
её прилив волнообразных линий
или, напротив: искривлённость мира,
непроницаемость пугающей пустыни?
Приблизит ли меня к заветной цели
случайный друг и добрый покровитель?
Заплачу ль я потом о той планете,
которая представилась как усилитель
всепроникающей Любви? её источник?
её процесс сверхсветовых созвездий?
И пробуждение не станет продолжением
невероятных в будущем предвестий?

XV
Пока я сплю — действительность вела
в заросший сад, под тень пустой аллеи,
к высоким тисам, к розовым кустам,
переплетённых вместе, без затеи.
К воротам, где сомнительный «субъект»,
чеканя шаг, прохаживал полмили,
надвинув котелок на эту часть лица,
чтобы его случайно не раскрыли.
К томительному времени, к его часам
с цепочкой золотой: из-под жилетки
он доставал, где странный циферблат
выписывал круги, как если б по разметке.
К его карману, где неброский портсигар
лежал, но иногда вытаскивал поспешно,
где серый терпкий дым его разоблачал,
и что ни говори, достаточно небрежно.

XVI
Пока я сплю — стремительность прыжка
равна броску, подобна дикой кошке,
опередить могла любого, кто ловчей
и изворотливей, достойнее подножки.
Был изумлён, кто видел в первый раз
молниеносность правильных движений,
был потрясён бесшумностью шагов,
к кому отнёсся без предубеждений.
А тот «субъект», пожалуй, господин,
смахнув с себя напыщенность и важность,
преобразился полностью в того,
в ком проявилась с блеском гениальность;
слух навострил сквозь зелень и кусты,
чтоб зренье стало чуточку острее;
довольно хмыкнул, словно бы тотчас
словил удачу в картах, в лотерее.

XVII
Пока я сплю — сентиментальность рук
чертила знак, на тайный символ схожий,
понятный тем, кто мог его прочесть,
как крест и круг, как многогранник тот же.
Он, тот «субъект» (следя со стороны),
глухонемым прикинулся при встрече.
Она (я всё ж позволю повторить:
та «гувернантка»), вне противоречий,
к нему прильнула с лёгкостью крыла,
придав себе какую-то влюблённость,
непозволительно целуя «не при всех»,
непроизвольно чувствуя покорность.
И... всё. На том закончился порыв:
она исчезла, прячась за кустарник,
он — отошёл, прохожим притворяясь,
похлопывая там, где был бумажник.

XVIII
Теперь, представьте, в принципе, должна
продолжить повесть от себя условно.
Да, я ведь сплю, но разрешить вопрос
поможет Мэтью, выждав хладнокровно,
став в лучшем случае моим поводырём,
моим помощником в необычайном деле:
самостоятельно проследовать пешком
за незнакомцем, в смысле на прицеле
его держать за семьдесят шагов,
перемахнув (впрямь смело!) ограждение,
открыто двигаться, по ходу повторять
за ним последовательно перемещение.
Так поспешу за Мэтью — тенью — в путь,
где пропустив, где скрыв наполовину,
всей осторожностью, присущею не всем,
пересмотреть по признакам причину.

XIX
Дорога шла сквозь рощицу, за ней
она, как ветвь, послушно расходилась
к домам, к усадьбам жителей окрест —
то тут, то там, то твёрдо углубилась
вдоль побережья, чувствуя прибой
морской волны, предупрежденье шторма,
метанье чаек, тягостный призыв
на то, что скоро будет много корма.
И снова вверх, немного в стороне
оставив порт, строенья, чьи-то склады,
и снова вниз — по улицам стремглав,
чуть заплутав, преодолев преграды,
толпу людей; автомобилей ход —
всегда зевак притягивает сытость;
особняки и скученность домов
передают друг другу нарочитость.

XX
Мелькнула площадь с мэрией, вокзал,
участок полицейский, многорядный
открытый рынок — узенький проход
пересекал насквозь. Пренеприятный
стал сам момент запутаться среди
пальто и шляп различного фасона,
средь толкотни достаточно отстать —
не оберёшься в мыслях лексикона...
Кому-то гавань шлёт морской привет:
стотонный лайнер высится гигантом
над мелкотой судёнышек и яхт,
за безопасность выступит гарантом.
От хижин рыбаков тропой прошли
к двум валунам. Когда-то легковерно
под вывеской «Весёлая вдова»
расположилась мрачная таверна.

XXI
Моим глазам позволено смотреть
на красоту, как равную возможность,
но то, что я смогла узреть без слов,
поколебало в истинную скромность.
Сама таверна встроена в скалу,
как чьё-то тело, втиснутое чем-то,
застрявши там, практически на век,
застыв, как зверь в капкане, перманентно.
Нельзя сказать, что архитектор был
немного пьян иль чокнулся от славы,
но то, что он поверх нагромоздил,
повергнет в шок любого; для забавы
пробил проход в скале наверх: этаж
замаскирован камнем, приставная
к нему тянулась лестница, на страх
по ней подняться можно, убирая.

XXII
Внутри, кто был в подобных кабаках,
не удивится маломальским сходством,
став посетителем, по-свойски представлять
себя среди — с таким же превосходством.
Свободных мест в избытке. Завсегда
закажет ром иль виски по примеру,
в чём поразится в правильности, где —
соотнесёт по смыслу к интерьеру.
Вот так и Мэтью, сжавшись, про запас,
отважно сел в углу без промедления,
на всякий случай рядышком держа
одну монету, как для дополнения.
Казалось, здесь прибежище нашли
в ненастный день, терзаемые в бурю,
все те, кого представить я боюсь,
как опустившуюся клиентуру.

XXIII
Зачем мне здесь описывать приют,
кто мог всерьёз застрять для возлияний,
где постоялец, загнанный нуждой,
страдалец тощий, в час воспоминаний,
ведёт рассказ иль спорит о былом,
как о какой-то значимой проблеме,
тогда мне лучше выставить пробел,
повествованье выдержать по теме.
Где ж незнакомец? След его простыл.
Его не видно ни среди пропойцев,
ни среди тех, играющих в триктрак,
в который раз на пригоршню червонцев.
Ни со спины не видно, ни en face,
у стойки бара, с теми, кто горланит,
ни с теми, кто, припрятав в рукаве
стальной стилет, при стычке испоганит.

XXIV
Служанка обернулась на дерзкий стук,
а юбка натянулась вточь упряжка.
Своим глазам не веря — за столом
сидел малец. Ну вылитый бродяжка!
Но Мэтью был непуганый зверёк,
отбился сам, без грубых возражений,
наоборот, потребовал учесть
приятный нрав для этих заведений,
причём он здесь окажет интерес
к любым напиткам, кушаньям в придачу,
есть у него, что ценится всегда...
всегда пускать по делу, наудачу.
В руке монетка юркнула ребром,
весь номинал показывая сбоку,
перевернулась в воздухе, сверкнув,
соприкасаясь частью к диалогу.

XXV
Шутливый разговор о том о сём
переходил до лестных замечаний,
перетекал — как в речевой поток,
так в тихий шёпот. Из упоминаний
отмечу то, что вкупе со средой
предугадала: зреет напряжённость;
что в атмосфере, ставшею стеной
во много раз, покинет утончённость.
Перевести бессмыслицу в игру,
и с каждым словом — выигрыш в кармане,
ведь раз за разом следует хитрить,
как в лживом, неудавшемся романе.
Служанка села, видимо сочла
сидеть удобней, нежели повиснув
всем телом над облупленным столом,
кулак с монеткой вожделенно стиснув.

XXVI
Всем заправляет в нынешний сезон
мадам Буше (или Элен), к несчастью,
год с небольшим ей выдалось предстать
уже вдовой; наполнив новой страстью
ночной досуг, сняв одинокость с плеч,
к ней зачастил ловкач и проходимец.
Преступный сброд шатается за ним,
проговорился пьяный очевидец.
А нынче что? Ей вздумалось в турне,
в морской круиз отправиться намедни,
начать маршрут с полезных тёплых вод
или в поход — безумный, кругосветный...
Сожителя (чтоб имя не сболтнуть)
вместо себя оставила на страже.
Сей прохиндей, любитель крепких вин,
нацелен на дрянной перепродаже.

XXVII
Супруг усопший — сам отъявленный злодей,
скончался, как вчера, скоропостижно:
когда под утро приоткрылась дверь,
сидел, как идол, в позе, неподвижно.
Полиция, как штык, шныряла по углам,
искала часть улик убийственного яда,
перетряхнула всё, до нижнего белья,
спускалась в погреб, вниз, или ещё куда-то.
Застенчивости нет, по-хамски, без стыда...
Похоже собрались в таверне душегубы,
наверно, каждый день справляют ритуал
и прячут второпях растерзанные трупы.
Свидетели? Их нет. И нечего искать!
Подкупленный судья закрыл послушно дело.
Наследством невзначай утешалась вдова.
Проныра тут, как тут, воздействовал умело.

XXVIII
Тревожный сон... Чудовищный расклад
издалека привиделся нескладно.
Какой же «пазл» попробую собрать,
предполагая в домыслах изрядно?
Наметки есть. Набросок точно лёг.
Но в чём же цель коварного внедрения?
Как защитить уютный милый дом
от дерзкого и злого нападения?
Служанка смылась. Мэтью запоздал
наверх подняться к комнатам украдкой...
Как кто-то с силой дёрнул за плечо,
за воротник рванул, зажав в припадке.
Стоял викарий, вроде — «духовник».
Один из тех, кто предан прохиндею,
кто иногда, прикинув скромный вид,
подкидывал злодейскую идею.

XXIX
Во всех злодействах, тяжких на Земле,
всегда бывает замысел коварства:
пока не ждёшь подвоха от людей,
не замечаешь в деле шарлатанство.
Любой обман поставлен на успех,
имея цель — унизить добродетель,
изображая искренность как факт,
и делать вид, что просто не заметил.
Подмена чувств, фальшивость бытия —
всё к одному приносится на блюде,
переворачивая подлинность вещей,
разоблачая истинность по сути.
С намёком лгать нет смысла; на виду
произносить, чего хотят услышать,
казаться всем доступным, а потом
с доверчивых по капле крови выжать.

XXX
Как из гнезда придавленный птенец
был выброшен другим — птенцом кукушки,
так за порог таверны «вышел вон»
упёртый Мэтью, скинутый с горушки.
Скатившись вниз (как позже подчеркну),
разбил лицо, поранил плечи, спину,
намял бока, что охнул столько раз,
сколь разодрал на лоскутки штанину.
Мир помутнел от крови и от слёз,
залив лицо, смешав с песком и грязью:
сквозь пелену (не различить сперва)
смотрел в глаза викарий с неприязнью.
Казалось мне: занёс с трудом кулак,
а в кулаке заметен камень тёмный...
Мир полетел, вертясь скорей волчком,
и падал вниз... в провал упал бездонный...
2021г.


Часть вторая

I
На третий день насилу собралась
спуститься вниз, как требует учтивость,
причём упорство няни не впервой
укоротило глупую строптивость.
В гостиной маменька сидела за шитьём,
её пример всем праздностям наука,
что для меня — усердствовать иглой —
скорее нет, чем да, — какая скука.
Мне ближе то, что в пору постигать
ценнейший труд людей в библиотеке,
а в будущем надеюсь поступить
в Университет, как раз, и в кои веки
свой выбор сделать в пользу; на дому
начну с азов грамматики и чтения;
достигнуть в математике вершин
я также обязуюсь без сомнения.

II
На пятый день изволила пройтись
по коридору — к угловой пристройке.
Две комнаты закрыты. На замок.
К одной из них я подошла тихонько.
Прильнула ухом к двери. — Ничего?
Доносится как будто вздох тяжёлый?
Сквозь скважину замочную (всего)
пытаюсь рассмотреть без своеволий.
Притягивает замкнутость к себе,
как многие предметы из металла,
как кроликов дурашливых в силки
поманит в предвкушении финала...
Пришедший страх умножился на звук
шагов и скрип старинного паркета,
на взгляд живой, ведомый по пятам,
со стороны фамильного портрета.

III
За день седьмой не вышло улизнуть
из-под объятий цепких гувернантки.
Задание мне выдала за сам урок:
из книги переписывать в тетрадки.
Том первый по себе не малый вес
весьма имел, а блеклые страницы
состарились от времени и кое-где
оказывались ветхостью тряпицы;
а кое-где, оставив рваный след
(отсутствие ничем невосполнимо),
их извлекли, припрятали от глаз,
что, вероятно, так — неоспоримо.
У книги было имя — уж в чём в чём
мне удалось сообразить по смыслу:
что не смогу без помощи прочесть,
то попросту фантазией домыслю.

IV
В семье незнатной, зато благопристойной,
родился мальчик — третий сын; особо
рос обособленно, ничем не примечательный,
характер скрытный, в чём-то недотёпа.
В тень уходил — не лез в большую драку,
чурался игр — на силу и выносливость,
любил бродить по скалам в одиночестве —
в чащобу, в глушь его гнала настойчивость.
Сам находил вещицы, вроде — камушки,
похожие, как есть, на драгоценности,
случайно обронённые по милости,
там дожидались в неприкосновенности.
Сокровища он прятал в башне каменной,
что на утёсе высилась, как стражник,
где обвалилась полностью, где запросто
плющом покрылась — немощи причастник.

V
Прошло немало лет (так в книге сказано).
Два старших брата, достигшие учёности,
вернулись поскорей к себе на родину,
в чудесный край, для умиротворённости.
Отец и мать от неподдельной радости
накрыли стол да по такому случаю
принарядились, — знать, живёт традиция,
а не приносит скорбь, хандру ползучую.
И старший сын (представился философом)
многозначительно заговорил о долге
сыновнем, к ближнему, из-за благоразумия
решил обосноваться здесь надолго.
А средний сын, как брат ему подмигивал,
пел в унисон. Он, ставший обладателем
почётных грамот (знаки благодарности!),
просил именовать... естествоиспытателем.

VI
Где младший сын? Он постоянно прячется;
он часто там — в лесу, где пахнет зверем;
заросший, как дикарь (детей пугать, и только),
заделался бог весть заядлым браконьером.
И не в чем упрекнуть — не пойман, не сидит
в темнице, на цепи, подобно зверю в клетке;
хитёр, как рыжий лис, не заманить приманкой;
затихарится сам сычом на старой ветке.
Для жителей он нем, не разговорчив, хмур;
для домочадцев глуп, неряшлив за столом, —
таким его нашли два брата на просёлке,
когда пошли гулять по местности вдвоём.
Зачем ему мешок? Поймать решился белок?
В карманах прячет что? Огрызок колбасы?
Зачем ему штаны? Башмак и тот — дырявый.
А скоро ли обед? Посмотрим на часы...

VII
По времени обед давным-давно как кончился.
А братьев нет и нет; опаздывать не в их
характере, не в их привычке, и, как правило,
раз братья неразлучные, как принято у них,
держаться вместе сызмала, кой-где в учении,
на поприще, в компании, на деле — в кабаке,
но если надо загодя, всегда заблаговременно,
предупредить родителей, хотя бы в дневнике...
Пропал и ужин сытный... (И ниже неразборчиво.
Здесь полстраницы стёрлось в причудливый узор:
нет, не узор — а башня, как стражник, одинокая,
над пропастью возвысилась живым наперекор.)
(И дальше.) Ближе сумерки. Уставшие родители
бегут во двор, торопятся: не видно ль сыновей?
При звёздах им мерещится. И даже подозрительно,
как ветер тени выделил из камня и ветвей.

VIII
На следующий день распространилась новость
с щемящею тоской, прогнав весёлость с лиц,
на поиски откликнулись и потянулись жители
обшаривать, осматривать до ночи, до границ.
Искали, где пришлось: в канавах дурно пахнущих,
в колодцах мутных, илистых; в пустующих домах
простукивали палками, прощупывали копьями,
прочёсывали в точности в забытых тайниках.
На следующий день, приподнятые решимостью,
по смелости продуманно, возобновились поиски.
Собак спустили бешеных по лесу; чуя запахи,
теряли след прерывистый, указывая на происки
всё тех же сил магических; петляя за деревьями,
остановились в ступоре, завыли при опасности —
в крови трава примятая, и, необычно, в зарослях
мешок валялся порванный, изобличая в частности.