Медведь

(фото автора)

Он появился в придонском хуторе в голодном сорок шестом году. Смоляной, обросший, в дырявой одежде чужак до смерти напугал всех женщин, стариков, детишек малых. Мужиков в селении почти не осталось, война нещадная на век оторвала их от семей. Как по команде, захлопнулись на засов перед незнакомцем все двери. Хутор словно вымер.
   
Одна Ксения, не обращая внимания на переполох, продолжала править повалившийся плетень вокруг своей убогой саманки. Вокруг неё кружились трое малолеток.
 
«А ну-ка, солдатка, дай подсоблю», - на ломаном языке вкрадчиво предложил помощь незваный гость и, не дожидаясь ответа, живо принялся за дело. Его крепкие, жилистые ручищи истосковались по работе, а душа - по женскому теплу.

"Тебя как кличат-то, сердешный?" - с жалостью спросила Ксения.
«Называй Александром», - приободрившись, отозвался тот.

Был Александр молдаванином, с непривычной на слух фамилией Урсул, что в переводе означает «медведь». В тот момент он и впрямь походил на зверя из берлоги.
   
При виде чёрного бородача шестилетние близнецы Ромка с Дениской за мать спрятались. Старшие сыны, а их ещё трое, в школе были. А совсем несмышлёная единственная дочурка Василиска, дернув мамку за подол, залепетала: «Мам, ну, мам, погляди получше, может, это наш батька с войны вернулся».

Заблестели глаза Ксении. От нахлынувших воспоминаний защемило сердце. По большой взаимной любви она с Михаилом судьбу связала. Друг за дружкой детки пошли, все мальчишки. Дочку хотелось. Но не пришлось солдату и одним глазком взглянуть на Василису. Родилась девочка уже без него, в начале сорок второго. А скоро Ксения получила на Мишу похоронку. От навалившегося горюшка безутешная вдова петлю на шею накинула. В последний миг в себя пришла от жалобного плача Василиски, которую пытались успокоить старшие братишки, едва сами достававшие до люльки и дёргавшие колыбельку из стороны в сторону. Рядом тихонько всхлипывали совсем крохи.

Встрепенулась Ксения, плачущую малютку схватила на руки, к груди приложила, а молока нет, резко пропало. Благо, коровку-кормилицу из колхоза вернули. То ли ребятишек пожалели, то ли слёзы Ксении до Сталина дошли? О том солдатка не знала.
 
Суровые были законы времени, попала под них и Ксения. В страду колосков хлеба в поле собрала, дети с голоду пухнуть начали, под покровом ночи огородами «оклуночек» домой несла, но не донесла. На полпути стражи порядка дорогу преградили.  Перед судом предстала многодетная беременная мать. В наказание тогда и свели бурёнку со двора. О случившейся беде Мише на фронт сообщила, просила через командира части послать прошение на имя самого Сталина...
   
Судимой Ксении легче было понять Урсула, лишённого права пребывания на родной земле за какую-то незначительную провинность. О том подробно рассказывать он не стал, а Ксения сильно не полезла в душу с расспросами.  Жена у него на родине осталась и двое детей. Вспомнив семью, Урсул за грудь схватился.

- Ну, будя, будя, - успокоила Ксения. - Господь даст ещё свидеться. Пожалела его по-бабьи, на ночлег пустила. А вышло так, что задержался у неё молдаванин на всю жизнь.
   
Красивой и умной казачкой была Ксения, трудно от такой уйти. Да и как уйти, когда совместные Витька с Вовкой народились.
   
О молдаванской семье Урсул вслух не беспокоился, а что на сердце держал, одному ему было ведомо.
 
Уважали молдаванина в хуторе, многие вдовы ругали себя за опрометчивость, хотели бы они теперь оказаться на месте Ксении. Промылся, побрился Урсул и с виду стал пригож, и работяга каких поискать, детей приёмных не обижал, а уж как Ксению ценил, лелеял - завидки брали.
   
Новый дом на загляденье выстроил, живности развёл целый двор и в колхозе успевал работать за пятерых. Сыновей всех в армию провожал, из армии встречал с почестями, свадьбы всем играл щедрые.
   
Кажись, Урсул всё делал честь по чести, упрекнуть не в чем. Но обидной и горькой оказалась его старость.

Урсул, похоронив Ксению, убегая от горя и одиночества, перебрался в город к Виктору. А там невестка, что змея подколодная, денежки за дом у старика выудила и давай на него без конца прицыкивать - не там ступил, не там присел, не то сказал... И сынок тоже хорош, никакого укороту не даёт жинке. Не серчай, мол, бать, ты тут житель временный, а с Настасьей мне век доживать. Лопнуло у старика терпение, подался в деревню к Владимиру. Хоть и дожил до седых волос Владимир, но для всех односельчан так и остался Вовкой.
   
Отца он на улицу не выгнал, но и толку мало от его приюта. «Закрепил» Вовка родителя за свиньями ухаживать. Самому ему, выпивохе до домашнего хозяйства и дела мало. Недосуг и супружнице его, только и знает, что с товарками на скамейке день-деньской лясы точит. Ни за что не берётся и дочка их единственная, избалованная девица на выданье. Через силу дед ходит за скотиной, но не ропщет, молчаливо, по часам кормит питомцев, несколько раз в день закути чистит. И всё ни в честь, ни в славу. Внучка грубит, нос воротит, от тебя, мол, дед, дурно пахнет. Сноха ворчит, видите ли, за уходчиком хрюшек по всему дому следы тянутся. А тут ещё напасть, поросята настилы приподняли, перегородки взломали. Взял старик топор в руки, а руки не слушаются, ушли из них былые мощь и ловкость.
   
«Ты бы, Вовк, хотя бы клетки подремонтировал», - добром попросил он сына. А тот, отматерив отца, указал ему на дверь. С расстройства у бедного старика сердце чуть не разорвалось, еле добрёл до кровати. У кого теперь искать пристанища? Кому жаловаться на родную кровь? Разве что Василисе, любившей и понимавшей отца как родного. Но она живёт далеко, да и своих проблем хватает. Не решился Урсул перекладывать свои горести на хрупкие плечи дочки. А неродных сыновей не мыслил даже беспокоить, коль свои - и те отвернулись.

Наутро старику стало ещё хуже. Превозмогая боль, «задыбал» он пешочком в больницу, километров за пять. По дороге к нему примкнула одинокая верующая старушка. Как на духу излил ей Урсул всю накопившуюся обиду.

«Не тушуйся, - утешила его случайная попутчица, - перебирайся ко мне, вдвоём будем время коротать. Домок мой на краю села, надумаешь - милости просим».

Недолго раздумывал Урсул, в тот же вечер собрал немудрёные свои пожитки в узел и со словами: «Оставайтесь с Богом»,- направился на чужой порог. Никто не остановил больного отца, не спросил: «Куда ты в ночь собрался?»   

По-христиански радушно приветила, накормила Урсула праведная женщина. На чистую постель спать положила. Зажгла лампаду перед иконами и до первых петухов молилась Богу во искупление грехов её постояльца.

А на рассвете, в благостном, спокойном сне исстрадавшаяся душа старого молдаванина покинула его уставшее, измученное тело.