Глава 17. После Победы

Автор - Владимир Иванович Соколов

     Утром 9 мая 1945 года, когда наш эшелон стоял на станции Лида, радисты принесли радостную весть: по английскому радио они услышали, что в предместье Берлина Карлсхорст 8 мая 1945 года подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. По нашему радио никаких сообщений ещё не было.

     Что тут началось!! Крики «Ура! Победа! Конец войне!». Началась пальба в воздух из всех видов оружия. Появилась откуда-то водка. Все чокались, поздравляли друг друга. Прибежал с вытаращенными глазами замполит майор Станишевский — «рама». «Немедленно прекратите! Никаких указаний от командования относительно окончания войны не было!» Какое там! Кто-то нахлобучил ему фуражку на нос: «Брось, майор, дурака валять, выпей с нами за победу!» Майор скрылся. Веселье продолжалось.

     Это надо понимать, чем для нас был конец войны. Мы избавились от постоянной угрозы гибели, которая висела над нами, как дамоклов меч. Как прекрасна жизнь! Ты победитель, ты молод, здоров, всё у тебя впереди!

                1. Лагерь под Ровно.

     10 мая около полудня эшелон прибыл в Ровно (Западная Украина). В лесу под Ровно находились танковые лагеря, которыми командовал генерал Чернобай. Мы сгрузились и двинулись в северо-восточном направлении по дороге, ведущей в районный центр Тучин. Дорога шла по прекрасному весеннему лесу. На восемнадцатом километре от Ровно мы остановились, и нам было объявлено, что на этом месте нам предстоит обустроить свой лагерь.

     Это было чудесное место. Майский лес благоухал весенней свежестью недавно распустившейся листвы. Лес был смешанный: сосны и ели чередовались с берёзовыми и дубовыми рощами. Были и ещё какие-то деревья, названия которых я не знал. Рядом протекала речка Горынь. Погода была безветренная и тёплая. Стояла какая-то особенная тишина, нарушаемая лишь щебетаньем птиц. Казалось, что вообще не было никакой войны, — это был просто дурной сон. Мы оказались в давно забытом благословенном мире чистой природы.
     Этот райский уголок мы сразу же принялись ковырять лопатами. Прежде всего надо было соорудить землянки для жилья и обустроить парк для танков, т.е. расчистить в лесу площадку, огородить её колючей проволокой и построить там караульное помещение.
     Затем мы принялись за генеральскую дорожку. Для этого естественная лесная дорога в зоне нашего расположения была расширена, выровнена, засыпана песком и окантована камнями. На въезде в расположение был устроен деревянный шлагбаум и поставлен часовой. Он должен был открывать шлагбаум только «своим» и не пропускать в расположение «чужой» транспорт без разрешения начальника караула.

     Однажды у шлагбаума стоял на посту старший сержант Митька Бабухин, радиомастер. Это был смешной толстощёкий парень, маленького роста, восемнадцати лет от роду. Ещё в Тапиау он прославился тем, что в ответ на замечание незнакомого капитана в авиационных погонах: «Почему не приветствуете офицера?», гордо ответил: «Броня фанеру не приветствует», за что и угодил на городскую гауптвахту. Так вот, Митька стоял у шлагбаума с автоматом на шее, когда к нему приблизился незнакомый трофейный «Мерседес» в сопровождении «джипа» с военными. Из машины высунул голову капитан и закричал: «Открывай, не видишь, что генерал едет!» «Не вижу», — отвечал Митька. Капитан (это был адъютант генерала) выскочил из машины и попытался открыть шлагбаум. Митька повис на шлагбауме животом, и у капитана ничего не вышло. Из машины вылез человек в штанах с красными лампасами и генеральскими погонами, но и это не произвело на Митьку никакого впечатления. Он выполнял инструкцию. Конфликт был прекращён прибежавшим начальником караула. Дрожавшим от волнения голосом он представился генералу Чернобаю и велел Бабухину открыть шлагбаум. Митьку на время отстранили от шлагбаума, чтобы не раздражать генерала на обратном пути. Никаких последствий для Бабухина этот инцидент не имел.

     Без дела солдат может начать безобразничать. Поэтому после создания генеральской дорожки мы занялись подметанием леса берёзовыми вениками. Выкладывали на земле, очищенной от сухих листьев и опавшей хвои, клумбочки с изображениями пятиконечной звезды и различных орденов. Материалом для этих произведений искусства служили разноцветные камни и обломки кирпича.

     Однако не надо думать, что мы только трудились. Много времени мы проводили у реки — купались, загорали. Появилась своеобразная форма оплаты труда: сделал работу — отдыхай оставшуюся часть дня. Помню, нам с Серёгиным поручили сделать стол для проведения занятий. Начальство предполагало, что на это нам потребуется не менее половины дня, и охотно согласилось на вышеуказанные условия оплаты. Оказалось, что ушлый Серёгин присмотрел в лесу готовый стол, принадлежащий другой части. Мы украли этот стол, раскачав и выдернув из земли ножки-столбики. Установив стол в указанном месте, мы доложили изумленному начальству о выполнении задания и пошли на речку.

     На берегу реки стихийно возник рынок, куда женщины из окрестных деревень приносили на продажу молочные продукты, яйца, овощи, фрукты и, конечно, самогон. Расплачивались либо деньгами, либо «трофеями», привезёнными из Германии. Это могли быть отрезы ткани, женские туфли и прочие вещи. Так что можно было не только искупаться, но также выпить, закусить, а потом и вздремнуть в тени под дубом.

                2. Бандеровцы.

     Всё было чудесно, пока не начали проявлять себя, скрывавшиеся в лесах бандеровцы. Наших офицеров отпускали по воскресеньям в Ровно для развлечений. Многие из них обзавелись там подружками. Среди офицеров был командир танка лейтенант Заливной. Однажды он отправился в Ровно и не вернулся в полк ни вечером, ни утром следующего дня. Из городской комендатуры Ровно командиру полка поступила телефонограмма о том, что лейтенант Заливной ранен и находится в госпитале. Командир полка с несколькими офицерами отправился в Ровно в госпиталь. И вот что выяснилось со слов самого Заливного.

     Однажды он возвращался вечером из Ровно. Его обогнал и остановился «Виллис» с офицерами. «Товарищ лейтенант, садитесь в машину, мы вас подвезём». Когда он сел в машину ему скрутили руки за спиной, надели на глаза повязку и пригрозили пристрелить, если он попытается сбежать. Ехали долго. Его привезли в лесной лагерь бандеровцев, сняли повязку с глаз и привели в штаб. Там его допросили и предложили, поскольку он украинец, работать на ОУН — Организацию украинских националистов, которую возглавлял Степан Бандера. Чтобы сохранить жизнь, лейтенант подписал бумагу о согласии сотрудничать с ОУН. Его предупредили, что если он сообщит о случившемся в НКВД, то это станет им известно (у них, якобы, везде есть свои люди) и он будет казнён. То же самое ожидает его, если он попытается уклониться от «работы» и не будет выходить на связь. С повязкой на глазах его вывезли на знакомую дорогу и отпустили.

     Напуганный и запутавшийся лейтенант вернулся в полк и никому ничего не рассказал. Пропустив два воскресенья, он к третьему воскресенью осмелел и поехал в Ровно, чтобы навестить свою подругу. Перед тем, как лечь в постель, он снял ремень с пистолетом и положил его на стул рядом с кроватью. «Подруга» попросила разрешения посмотреть пистолет. Он разрешил. Она разрядила всю обойму ему в живот и скрылась. Соседи слышали выстрелы, но до утра боялись выйти из своих комнат, а утром сообщили о случившемся в комендатуру. Лейтенант Заливной умер в тот же день.
     Мы усилили охрану лагеря. Помимо часовых в парке боевых машин был дежурный танк с экипажем, постоянно находящимся внутри танка.
     Были и другие случаи убийства военнослужащих. Бандиты носили форму советской армии, поэтому, даже случайно столкнувшись с ними в лесу, опознать их было невозможно.

     Мы участвовали в прочёсывании лесов. Как-то утром нам было приказано под звёздочки на пилотках подложить кусочек белой бумаги. Потом нас построили в цепь, и мы прочесали лес на глубину десять-пятнадцать километров. Всех людей в форме советских военнослужащих, но без бумажки под звёздочкой, было приказано задерживать. То же происходило и в других частях. Никого мы не поймали.

     В сельских районах Ровенской области никак не могли установить советскую власть. Приезжало из города начальство, проводило выборы председателей сельсоветов, привозило участковых милиционеров. Через день-два этих местных представителей советской власти убивали. Приезжали из города следователи в сопровождении отряда милиции, но найти убийц не могли. Снова выбирали председателя. Снова назначали участкового. Результат был тот же. Так и жили сельские жители без местного начальства. Население поддерживало бандеровцев, обеспечивало их питанием. Не исключено, что некоторые жители днём были мирными крестьянами, а ночью — бандитами. Как я узнал позднее, советская власть в этих местах была установлена после того, как все жители были перемещены куда-то в Россию, а сюда переселены наши крестьяне.
     Так мы жили до тех пор, пока в конце июля не поступил приказ снова погрузиться в эшелон, чтобы следовать к новому месту дислокации.

                3. Проскуров.

     1 августа 1945 года мы прибыли в город Проскуров на Южном Буге (в 1954 году Проскуров был переименован в Хмельницкий). Шла реорганизация армии для мирного времени. Мы перестали быть отдельным полком и вошли в состав танковой дивизии. Нас разместили в Раковском военном городке, расположенном в нескольких километрах от Проскурова, где находился штаб дивизии. Жили мы теперь в казарме.

     Люди остались теми же, соответственно сохранились и взаимоотношения. Те офицеры, которым предстояло оставаться в кадрах армии, желали поскорее избавиться от нас, фронтовиков, т.к. от них требовали восстановления уставных взаимоотношений с сержантским составом и ужесточения дисциплины, а с нами это практически было невозможно осуществить. Пока нас не демобилизовали и не набрали новых людей, нельзя было перестроить армейскую жизнь.

     Так что мы жили по-старому. Самым ярким впечатлением от пребывания в Проскурове было обилие фруктов. Никогда больше в жизни я не ел столько фруктов и ягод. Не говоря уже о том, что год был урожайный, жители деревень не имели возможности продавать фрукты, так как еще не были восстановлены нарушенные войной транспортные связи с другими регионами страны, а здесь у каждого был свой сад.
     Приходишь в деревню и спрашиваешь у хозяйки: «Можно у вас купить вишни?» А она отвечает: «Да берите сколько хотите, только деревья не ломайте». Заходишь в сад, а сапоги по щиколотку утопают в опавших абрикосах. Местные жители гонят из абрикосов самогон, чтобы добро не пропадало. Я перепробовал все фрукты и ягоды и даже научился различать сорта. В конце концов, я остановился на грушах. Грушу, сочную и мягкую, такую, что когда её откусываешь, сок течёт по подбородку, можно есть в любом количестве. При этом не наступает насыщения и удовольствие длится бесконечно. Не то, что яблоки, от которых возникает тяжесть в желудке.

     Не пренебрегали мы и возможностью выпить самогоночки. Однажды мы с Серёгиным хорошо «посидели» вместе с хозяином за столом, поговорили о том о сём и в самом благодушном настроении отправились домой. Вдруг на деревенской улице появляется какой-то младший лейтенантик, совсем мальчишка, и начинает к нам придираться. По-моему, он тоже был под хмельком. Мы пытались уговорить его мирно разойтись, но он всё больше распалялся и даже потребовал предъявить увольнительную. Это переполнило чашу терпения Серёгина, и он неожиданно ударил его кулаком. Лейтенант потерял равновесие и упал, а мы дали дёру.

     На другой день, на утренней поверке, командир полка объявил перед строем: «Вчера два пьяных негодяя осмелились поднять руку на боевого офицера…» Я посмотрел на Серёгина — он стоял бледный. Я, наверно, был не лучше. Но вскоре всё выяснилось, что речь шла о происшествии в соседней части. У нас отлегло от сердца.

     Тем временем началась демобилизация. Людей вызывали на медкомиссию, и всех, кто оказывался не пригодным для военной службы в мирное время, демобилизовали. Подлежали демобилизации также «великовозрастные» военнослужащие. Я не относился ни к тем, ни к другим. Кроме того армии были нужны опытные, достаточно образованные кадры для обучения новичков, призванных на службу. Меня как раз можно было использовать для этой цели. Однако оставаться в армии мне не хотелось. Пришлось проявить инициативу. Я сказал, что плохо вижу, и попросил направить меня на комиссию.

     Я придумал тактику для обмана окулиста. Проверка зрения производилась в то время только по таблицам. Чтобы окулист, меняя стекла в очках, не запутал и не разоблачил меня, я каждый раз для себя определял, какую строку я вижу в действительности, а называл номер строки на три ступени выше.
     Тактика оправдала себя. Я получил заключение, что зрение у меня без коррекции 0,6 и не корректируется очками. Это было очень важно, потому что обучающий персонал мог носить очки. Началось оформление моей демобилизации. Всё это происходило в декабре 1945 года.

     После «помывки» в бане я должен был, по моим понятиям, получить новенькое обмундирование, чтобы в нём явиться домой. Каково же было моё удивление и возмущение, когда вместо сапог мне выдали ботинки с обмотками, шинель БУ (бывшую в употреблении) и стираное бельё. На моё возмущение старшина ответил, что таков приказ заместителя командира полка по хозяйственной части майора Шевченко.
     Одевшись, я направился в Проскуров в штаб дивизии и разыскал дверь с надписью: «Начальник политотдела дивизии»».

     Надо сказать, что всякая система, даже самая плохая, всегда имеет свои достоинства. В армии существовало правило: военнослужащий все вопросы должен решать «по инстанции». Если твой непосредственный начальник не может решить какой-то вопрос, он разрешает тебе обратиться к следующему по уровни начальнику и т. д. Но существовало одно исключение огромной важности: каждый мог, минуя нижние инстанции, обратиться к политработнику любого уровня. Этим я и воспользовался.

     Постучав в дверь и услышав «Войдите!», я вошёл и представился сидящему за столом полковнику. Он пригласил меня сесть и изложить суть вопроса. Я рассказал, что меня взяли в армию из студенческого общежития, и никакой гражданской одежды у меня не сохранилось, так что первое время, пока не заработаю денег на новую одежду, мне придётся носить армейскую форму. Кроме того, я же победитель, а не оборванец какой-то, а для меня не нашлось даже новых сапог — ботинки с обмотками выдали!

     Полковник внимательно выслушал меня и спросил, кто у нас заместитель командира полка по хозчасти. «Так вот, — изрёк полковник, — скажите вашему майору Шевченко, что он мудак. Если он не оденет вас во всё новое, то будет иметь дело со мной».

     Радостный я вернулся в часть. А тут как раз навстречу мне идёт сам майор Шевченко. « Товарищ майор, разрешите обратиться!» Получив разрешение, я с огромным наслаждением выпалил: «Товарищ майор, начальник политотдела дивизии приказал передать вам, что вы мудак и, если не оденете меня во всё новое, то будете иметь дело с ним». Майор покраснел, как рак. Я думал, что его хватит «кондрашка». Он не нашёл, что ответить и ушёл. Через некоторое время меня позвал старшина: «Соколов, иди в каптёрку, получи новое обмундирование».
     Мне оформили все необходимые демобилизационные документы, выдали воинский железнодорожный билет, и 30 декабря 1945 года я сел в поезд и поехал домой.

*****
ПОСЛЕСЛОВИЕ: http://stihi.ru/2019/05/13/7431
*****
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: http://stihi.ru/2021/03/18/8557