2018 09 30 Па-па

Автор:  Кир Илландре  (псевдоним).

Пометка: читать, как прозу.

«Па-па»

До сих пор.
До сих пор не проходит во мне бесконечный, тревожный сентябрь.
Я стою у окна и в осеннюю пропасть смотрю.
Я дышу на него и зачем-то пишу: "Пусть хотя бы…"
Я встречаю здесь осень, а папа – встречает свою.

И желтеющий лист упадёт и отмеряет время. –
Так теряет себя по крупицам любимый мой клён.
Его время - пришло. И мне кажется, что он - растерян.
Изо всех своих сил для меня разгорается он.

Удивляясь тому, что любовь безгранична под старость,
Я тебя обниму и вдохну в свою память без слов.
И, врастая в тепло, я подумаю: «Всё, что осталось, –
Это слушать и слышать». И я – запоздало готов.

Никуда не хочу. Ни за что не покину. – Останься!
Посмотри на меня! Я люблю тебя – слышишь? Постой!
Задержись! Я прошу. Хоть немного. Пусть несколько станций!
Сколько сможешь. Останься! Оста-анься. Останься со мной.

Разве можно сейчас? Ты - прислушайся. Слышишь - щебечет?
Кто-то. Где-то. Вдали. В вы-со-те. "Свысо-ка" ещё можно сказать.*
Так послушаешь – как-то развеешься. Станет полегче.
Улыбнешься всему вопреки. Наплевать. На-пле-вать. –

Пусть течёт это время и пусть ничего не тревожит.
Думай лучше о том, дорогой мой, что время – твоё,
Пока ты этим временем дышишь. Дыши. И чуть позже
Ты заметишь и вспомнишь, что мы тебя любим - вдвоём.

Молчаливо. Прости. Так – привычнее. Глупо, конечно.
Ты на нас не сердись. Мы – такие, как есть. Но – твои.
Не всегда реагируем. Да. Это право быть в чём-то неспешным.
Или, может быть, право – беречь от избытка любви.

Ты же знаешь деревья – в избытке воды загнивают,
А когда её чуть не хватает, то корни – растут
И устойчивей дерево. Ты не сердись. Так бывает –
Когда тихо любим. Это – славно. И в этом – не лгут.

Ты всё чаще ложишься. От этого сердце слабеет.
В новом завтра устанешь ты больше от меньших шагов.
Но мы, всё же, пойдём – по той самой, любимой, аллее,
Высекая тропинки из мыслей и смысл из слов.

*Намеренно лишние слоги в некоторых строках для внесения дополнительных штрихов.

Стр. 2

Уже нет той березы, в которую врезался в детстве.
Здесь на велике нёсся. Очкастый дурак! Я ж смотрел!
Красный велик пылится – от дедушки мне по наследству. –
Прокачусь, когда будет поменьше отложенных дел.

Помнишь, ты объяснял циферблат на покрашенной двери?
Объясняя про время, его в это время терял.
Я – не слушал. Ведь надо гулять, пока время – не девять.
А теперь я не помню, как именно ты объяснял.

Что-то смог донести до меня. В основном – чувство счастья.
Ты и мама. Спасибо. Спасибо за это тебе.
За твою доброту и за душу, открытую настежь.
Я за это одно уже так благодарен судьбе!

Удивительно – как-то давно мы с тобой не ругались.
Поумнели? – Навряд ли. Но выдержки всё ж набрались.
И упрямство моё и твоё – не слабей, чем вначале,
Но направлены так, чтоб ругаться всё реже могли.

От навязанных правил хотелось мне отгородиться,
Проявлять свою волю и делать нарочно не так.
Не хочу быть заложником формы, клише и традиций,
Но, при этом, всегда надеваю привычный пиджак.

Что сказать мне сейчас для тебя? Я – не знаю. Не знаю.
Здесь, возможно, не нужно и вовсе каких-либо слов.
Мы идем по аллее. И каждому точно хватает
В настоящий момент этой жизни – без вечных основ.

По пути мы решили считать только рыжие кроны.
Обнялись – так внезапно, когда возвращались назад.
Нам не жалко минут. Обнимаясь, мы ловим синхронность,
А ещё – что-то большее. Что-то, что не рассказать.

Поздним вечером – чай, когда хочется не торопиться.
Разойдёмся поспать, проживая наследие дня.
Ты, трехногий, дойдёшь до своей колыбели из ситца,
И Святой Алоис** поцелует тебя – за меня.

Ты уснёшь раньше, чем. И с улыбкою первопроходца.
И угаснут созвездия памяти – тихо. Одно за другим.
Где-то там – твоя мама. И детство. И свадьба под солнцем.
Наша первая встреча, где ты был едва возмутим.

Мы – рабы своей памяти. Помним и то, что не надо.
То, с чем больно нам жить, но неправильно нам позабыть.
Как красивый твой папа от голода умер в блокаду,
И как сын твой погиб – не забыл ты и смог пережить.


**Алоис Альцгеймер.

Стр. 3

Я не знаю тебя до конца. И принять это сложно.
А сейчас от того, что ты стал совершенно другой,
Невозможно принять "невозможность секундою позже".
Когда эта возможность утрачена только что мной. –

Твоя память уходит. И завтра – ты станешь манкуртом.
Здесь возможно лишь чувствовать, будто ты что-то забыл.
Что-то неуловимое, то, что мерещится смутно
И всегда ускользает, каким бы ты цепким ни был.

Это даже не память – следы от касаний на хлопке.
Хлопок явно манкуртен и оттисков он не хранит. –
Он хранит первобытную форму и можно лишь только
Удивляться тому, как стремительно тают они.

Я так долго тебе говорю! – Мне не выкинуть слова
Ни того, ни другого. Ни третьего. Всё – не сказать!
Я хочу, чтобы ты позабыл из того, что не ново,
Всё, что страшно тебе, что тревожит опять и опять.

Описать это трудно – как именно ты вспоминаешь:
Ворошится, колышется что-то внутри, как камыш.
С этой хлопковой памятью ты не идёшь, а ступаешь
По расставленным вехам, оставленным памятью мышц.

Ты всегда отставал, но теперь, не спеша, будешь первым –
Я в тот день невзлюблю геометрию ям и холмов.
И звенящая память прольётся ручьями по нервам
У холодной ограды, когда я не буду готов.

Разжимается боль, как пружина. И хочется – сжаться.
И прижаться к земле. Хоть к чему-то чтоб быть прикреплен.
И забиться в тот угол, которого нет, и – остаться,
Расщепляя в себе свою боль до скончанья времен.

Тук! Тук! Тук!    Тук! Тук! Тук!   Тук! Тук-тУк! Тук!

Тук-тУк!          Тук-тУк!         Тук-тУк! –

Перестукивается четырехкамерное в своей одиночной
Многоточием прожитого и непрожитого.
Тук!     Тук!     Тук!..

Ближе к сердцу Земли всё теплее и точно не тише.
Ведь в сейсмической кузне в достатке пока что угля.
Пробудившись, встаю на борьбу с притяженьем и нишей –
Всех, кого породила, к груди прижимает Земля.

И, последний мой химик, она расщепит и разложит,
Трансформирует в новое чудо частицы тебя,
Разнеся их по венам своим и вдохнув непохожесть,
Красоту сочетания, цельность, что ты растерял.

Стр. 4

Теплый ветер тебя разнесёт по местам и местечкам.
Ты окажешься там, где ты, прежний, еще не бывал,
И в цветах, что взойдут, напитавшись затерянной речки,
Возродишься, как Феникс, как символ бессменных начал.

Ты взойдёшь новой рожью, в которой зерно есть сестерций. –
Испечён будет хлеб, опечатан беспечным огнём.
И кормящая мать съест кусочек для сына под сердцем.
И ты будешь с тех пор атомарно присутствовать в нём.

Не смотря ни на что, поначалу он будет банален,
Прорастая сквозь общие правила. Те, что ничьи.
Размышляя по кругу, но жизнь проходя по спирали,
Ощущая себя под воздействием новых причин.

Когда горе заполнило, заполонило и вышло,
И по руслам лица незабытое вновь не течёт,
Неизбежно вернусь я к простому. И будет нелишним
Прогуляться в красивом пальто и шарфом за плечо.

От бесцельной ходьбы с каждым шагом я будто бы шире.
Погружаясь в бесцельность, я что-то в себе разбужу,
Почему-то, вернувшись, включу «Сотворение мира»
И ушедшему Гайдну «спасибо» я в мыслях скажу.

Ощущение времени – то, что рождается после
От замеченных мной изменений внутри и вовне.
Не хочу становиться сейчас "окончательно взрослым",
Но я знаю, что скоро им стану. И холодно мне.

Я закрою окно. Консервируя время как будто.
Не вдыхать чтоб из воздуха эту осеннюю взвесь.
Ты – пока ещё спишь. Я сыграю на клавишах утро,
Чтобы помнил и чувствовал ты: я с тобою, я – здесь.


***
Смотри, папа, какой несовершенный, кривой каштан!
Надо же, какой гладкий!..


Бесконечный сентябрь, 2018 г.


*Посвящается моему приёмному папе, которому на момент написания стихотворения было 80 лет.

#КирИлландре