Маньяк

Зима, январь, звезды мерцают,
Среди них парит луна,
Во мраке сумрачном летают
Снежинки медленно кружа.
Идёт по улице блондинка,
Кутаясь в тёплый пуховик,
В свете луны блестит резинка,
Приподнят кверху воротник.
Юбка короткая, колготы,
На лице модный макияж,
Сумка из кожи, камелоты,
Рука в кармане мнёт грильяж.
Сосновый сквер стоит стеною,
На плечи бросив снега шаль,
И ветер вместе с кутерьмою
Трясёт белёсую вуаль.
Зимнюю сказку созерцая,
Дама решила сменить путь,
И дальше медленно шагая,
Через парк спящий проскользнуть.
Ночной любуясь красотою,
Греясь в лучах большой луны,
Вдруг услыхала за собою,
Чьи-то идущие шаги.
Немного темп свой участивши,
Рванула в сторону дороги,
Но страх в себя успев пустивши,
Стали неметь девичьи ноги.
И тут захват, сзади рукою,
Упёрся в шею острый нож,
Холод прошёл по ней рекою,
Тело пронзила страха дрожь.
- Визжать не вздумай, канарейка,
А то прирежу в тот же час,
Меня любовью ты согрей ка –
На ухо прохрипел ей глас.
И поволок скорей блондинку,
В ночного парка глубину,
С белых волос сорвал резинку,
Швырнул в парящую луну.
Затем толкнул на наст красотку:
Юбку, колготы, стринги, прочь,
Обнажив бритую пилотку,
Начал в нутро елдой толочь.
Жертва рыдала и стонала,
Молила его отпустить,
В небе луна во всю сияла,
Маньяк не прекращал долбить.
Ладони девушки топили,
Холодный, затвердевший, снег,
Плоть наста ноготки скоблили,
Ветер гулял средь тощих вех.
А в это время возвращался,
Афганец от друзей домой,
Немного от водки качался,
С седой, густою, бородой.
Служа бойцом в Афганистане,
Душманов рвал там на куски,
С ножом в руке, стволом в кармане,
Пускал врагу кровь без тоски.
Идёт он по ночному парку,
Под подошвой скрепит снежок,
Сосёт любимую цигарку,
Из-за ремня торчит клинок.
Вдруг слышит девичьи потуги:
- Не надо, прошу, отпусти!
Мышцы в момент стали упруги,
На крик быстрей он стал идти.
Увидев даму и маньяка,
Направился скорее к ним:
- Ну всё, хана тебе, собака,
Ты будешь мной сейчас любим!
На снег швырнувши папиросу,
Поднял маньяка за грудки,
Ударил лбом его по носу,
На наст слетели вмиг портки.
Затем за шею хватанула
Маньяка воинская длань,
И блондинка стартанула
В сторону дома словно лань.
Афганец нож скорей доставши
Кромсать стал сволочь на куски,
Погремушку оторвавши,
На сосну бросил без тоски.
Затем ножом потыкал в зенки,
Грудную клетку проломил,
Повыворачивал коленки,
Нос подошвою раздавил.
Ножом обрезал гаду уши,
Засунул их поглубже в рот,
В фарш покромсал остатки туши,
Смахнул со лба горячий пот.
Родной клинок, в крови кипящий,
Вытер о хищника штаны,
Покинул парк, в тишине спящий,
Пошёл в родные Шабаны.
Луна останки освещала,
Мороз ласкал кровавый снег,
Бездомных псов свора бежала,
Ища себе в ночи ночлег.
Нарвавшись в сквере на обрубки,
Скорее принялись глодать,
Съедали плоть, артерий трубки,
Подольше чтоб не голодать.
После пиршества остались,
Лежать лишь кости на снегу,
И причиндалы колыхались,
На сосне тихо на ветру.
Ворона прилетев на ветку,
Увидев на суку чресла,
Схватила их словно конфетку
И вдаль с собою унесла.
Метель с пургою загудели,
Посыпал свежий, густой снег,
Улики в белизне редели,
Сходил на нет разборки след.
На утро всё было покрыто,
Белым, пушистым, полотном,
Надёжно до весны укрыто,
Январским, ледяным, ковром.
Очнувшись от загульной пьянки,
Не помнил ничего палач,
А дома, на груди у мамки,
Блондинки продолжался плач.