Кали-юга, или приз - Россия, часть 7

57.Гавгав. Жертвоприношение



 «Лидеры Атмоды руководствовали возвышенными идеалами, но им не хватало понимания хозяйственных механизмов. "Во время Атмоды многие воровали, безбожно воровали. Воровство превратилось в целую отрасль, которая многих сделала богатыми. Днем определенные национальные круги ругались и дрались с советской номенклатурой и милитаристами, а ночью они вместе делили награбленное… Один предприниматель мне сказал: «Пока вы поете на берегу Даугавы, мы возим из Польши джинсы и порнофильмы",— признался Петерс.  - писал впоследствии один местный земной портал.»



- ...еще  недавно, помнишь, за что русскому ставили «два», латышу ставили «пять»,отсюда и произросла их гордыня. Они рождены,  чтоб сказку тут сделать черной былью-болью... Каратели...   -  говорила Тата. - Поехали в Саратов,  Там ты будешь читать лекции, а я работать в банке… Или – наоборот... - Перед глазами у меня живо предстали эти детские непристанные драки и склоки... «Хуже, чем кошки с собаками... - подумал я»

- Нет,- сказал, - Ты же знаешь, я хочу уйти в лес.

 Что я ухожу в лес, я твердил ей не перестовая, но до леса мне тогда было очень далеко. Потом я подумал, что к тому же, на чужбине, в дымящихся остатках империи, у меня не будет  ни родного леса, ни близких знакомых, ни друзей, ни родителей, ни леса, и мне негде и не у кого будет от их всех зашухериться, и я буду сидеть, как джин,запертый в бутылке, чтобы служить тому, кто меня выпустит. Хотя сейчас думаю: "Да какая разница!"

  Она звонила ещё несколько раз, «Счастья тебе,- говорил я, и вешал трубку." Телефон стоял на трюмо, и в зеркале я видел блики. Даже не блики — её облик.

 
  Потом я шел  такой нетрезвый, что даже тень, шатаясь, не перестовая отделялась от меня. Я пил  «рояль» с горла и даже не кашлял.  Пьянка, как огнетушитель,  гасит боль и печаль, чтоб мне  от них не сдохнуть, чтоб забыть все, забыться, ничего не понимать,  не раздеваясь, упасть на мятую постель или рядом,  и потом, на утро топить  похмельный синдром.

  Перед рассветом я очнулся и разбудил «рояль». Оставовалось меньше полбутылки.  Мои руки дрожали от нетерпения.  Хоть от чего-то есть лекарство и - сразу становится легче.  Я закурил, слегка опять выпил, потом вдруг отправился на пробежку в лес. Он тут, рядом, теперь — с подснежниками. Встреча с ним меня всегда водушевляет. Так захотелось глотнуть воздуха с золотыми лучами солнца, но солнце теперь здесь выглядывает лишь на миг.

  На улице под карканье ворон люди уже шли по работам, скоро их уже почти не останется: ни вторых, ни третьих.

  Только я вступил в лес, очень захотелось пить, и я стал пригоршнями есть наст вместе с ароматом весны. Внезапно голова и тело начали жить раздельно, потом — осталась только голова,  и та закружилась так, что я рухнул.Мир на мгновения стал с копеечку, затем на пару секунд непроглядно черным, потом все-таки восcтановился. И я тоже захотел встать, но не смог даже  пошевельнуться; я хотел крикнуть, но из меня вырывалось только мычание.

  Бездвижный, я лежал на отшибе минут десять, потом  заметил приблежающихся мальчишек лет десяти-двенадцати, человек десять, по виду цыганят. «Они-то мне и помогут, а я им денег дам,  потом надо выпить и все забыть! - с облегчением решал я.»       

  Те же, возбужденно залопотав что-то друг другу по-своему,  подобрали   с земли толстые длинные сучья, примерили... Потом осторожно крадучись приблизились ко мне на их длинну, внимательно рассмотрели  меня — я  уже догадался, что ничего хорошего мне не грозит - окружили, словно зверя какого, и начали дружно изо всех сил  лупцевать меня своими палками,  подзуживая друг друга  и вереща на своем цыганском от охватившего их восторга. Детишки били так усердно, как играли в любимую  игру, не оторваться. Потом все-таки уставали, по очереди отдыхали немного и опять били... Удары так и сыпались, а я -  живое бревно - лежал  и только мычал бессильно. Каждый цыганенок наровил  посильней ударить в голову, чтобы  прибить насовсем своим ловким молодецким ударом. "Это тебе за немого, - вдруг понял я, а потом  пронеслось: «Как собаку... » Полное безразличие охватило меня, и я перестал чувствовать боль.

  Вдруг цыганята кинулись в рассыпную. Через мгновение надо мной склонилось усатое лицо. Оно смотрело на меня светло и печально, как ангел.

- ... белого человека палками забивают!- цензурно закончил он,  поднимая меня.

- Больно? - спросил , -  На тебе места живого нет... Слава Богу, глаза уцелели!

  Я хотел ответить, но испугался, что слова  не вернулись. Вдруг неожиданно для себя сказал совершенно нормальным голосом:

- Нет! -   и как гора свалилась с моих плеч.

  Так, вися на нём, я поволочился волоком сначала  мимо сосен, потом через шоссе, потом — мимо машин, потом — мимо соседских домов, к своему, пять кварталов... Всё это время, он меня практически нес.

- Хоть бы подвез кто-нибудь... - сказал он.
 
  Как мы пришли, он усадил меня за столик. Это ближе всего было. Там  недопитая бутылка стояла. И я предложил:

- Выпьем ?  -   всё несказанно  радуясь своему нормальному голосу.

- Нет, и тебе и советую... Судя по всему, у тебя инсульт,  - сказал он, осмотрел с коридора  часть библиотеки, удивленно вскинул брови:

- Ну я пошел...

  Мы даже не познакомились, даже не попрощались, я даже денег не дал, как дурак. Я и опомнится не успел, так быстро всё происходило.  Хоть сам бежи вдогонку... Но я почему-то не побежал, а уставился в окно на кухоньке, очухивался. Бывает хуже, конечно, но реже.  Хуже и и больней произошедшего  в моей жизни было только мамино сумасшедствие...  Но где опасность, там спасение, - так я с легкой руки  Гельдерина думаю. Подождем... А сейчас: вот он я,  и - дома, жив пока, умею  говорить, двигаться, как захочется...  и — никому не в обузу. Меня отпустило, будто бы крылья выросли, только потолок мешал.

  Я налил себе, закурил, снова налил... И тут позвонили в дверь, я открыл. Приехала мама, ну а я весь синий и выпиваю.

-  Изяслав! В наркологии твое место! - сказала она решительно, тяжело вздохнула и взялась за телефон, звонить в наркологию.

  Приехавшие трое санитаров меня в требуемую  инстанцию не взяли по причине отсутствия нужной  стадии опъянения.

- Она тебя так? - насмешливо спросил один из них.

- Она бы сильней... - пошутил и я.

- Не сомневаемся! - сказали они.

  Маму  их решение сильно растроило и она, пытаясь перубедить их, всё спорила, переругивалась, нервно дергая их за белые халаты, покуда они  не ретировались спешно. В наркологии я никогда не был, но это меня  не расстраивало.

  Маму такой результат  очень не устраивал, и она отправилась к своей подруге, главврачу нашей дурки, где и ютилась искомая наркология. Я об этом ничего не знал. Но на всякий случай запер двери изнутри и вздохнул с облегчением,  у мамы ключа не было. Так я думал.

  Но ключ у нее всё-таки оказался,  она открыла, и с ней зашли свежие санитары во главе с командного вида женщиной, наверное, главврачом.
 
- Собирайся! - приказала мама, - Это Олимпиада Сергеевна,  чудесная женщина и замечательный врач.

- Тебе же легче будет! - успокаивала меня главврачиха. Связывают меня с дуркой какие-то плотные невидимые нити, бикфордовые шнурики, наверное. Как там у А.С.?

- Может не надо...- спросил я без надежды — Я же совсем трезвый. - Я твердо знаю обратные свои приметы: лед во рту и валидол под язык... чтоб не сохло, когда больше нельзя. Или наоборот.

- Надо везти! - сказала мама.

- Давай, давай... - приказала мне алкоголистический доктор.


- Щас...-  пообещал я и, расстёгивая штаны, зашел в туалет; они недоуменно и, вместе с тем торжествующе, посмотрели друг на друга. Там у меня на полках было. И я  спешно засосал бутылку «Белого аиста» из горла. Тут, только я вышел с сортира, меня и забрали санитары. В «скорой» я накурился и меня развезло.

  Мы приехали. По сумеречной реке коридора плывут  застиранные серые шлюпки санитарок и, побелее, врачей; в палатах стоят унылые крашенные железные кровати с пожухшей никелировкой и лежат бледной растительностью горемычные алконавты. Двери завсегда закрыты, ключи у врачей и санитаров по вахте. Весна, грачи прилетели...



                ***




  Шпилька имела на маму влияние, умела она забивать на её волне "мики баки". Недавно она пришла ко мне на фирму с достаточно высокой должности при городской управе,  покинула по своей инициативе обильную кормушку, купив меня при этом тем, что будет вести и бухгалтерию. Мы были раньше знакомы. Я раньше её по судебным делам зачастую консультировал, а она их потом выигрывала, естественно, под своим флагом.
 
- Если мы будем плотно работать, то и у пня вскочет. - сказала она почти в сложную скрытую рифму. - Как ты думаешь?

 Я внутренне содрогнулся и неприятно насторожился: она не помещалась в  двойные двери, на что не сядет, то трещит или ломается. Но мужики из нашей местной власти и госконтор от нее тащились, какой-то шарм в ней все-таки был. Впрочем,  теперь во власть идут как правило одни извращенцы. И с ее легкой, как бы сказать, руки, мы стали обслуживать практически все местные некоммерческие предприятия и иже с ними связанные тоже.

 Так вот мама мне приносила пожрать варенную картошечку с квашенной капусткой и соленными огурцами с дачи, а Шпилька в больших количествах тащила курочек, телятинку, красную рыбку, икру и миндаль в шоколаде и всё такое...

- Мы же на это заработали,- говорила она с лучезарной улыбкой на лице в полнеба и непринужденно поясняла,  - Я из нашей кассы деньги беру.

  И после отбоя, мы всей нашей алкоголистической палатой пировали в красном уголке, еще под запыленным Лениным, правда с только с чаем, как на перестроечной комсомольской свадьбе.

  Умудренные в тонкой кухне товарищи по несчастью до хрипоты спорили, надо ли под красную рыбу маслом хлеб мазать и можно ли на ночь миндаль в шоколаде есть. В общем, вечеринки удавались.


                ****



  Старшая медсестра посмотрела на меня.
 
- Спит, - сказала она шепотом другой сестричке. - Я с его матерью раньше по работе сталкивалась... еще та цаца! Неудивительно, что он здесь. Без цветов и коробки конфет вообще не подходи!  А потом у нас на верху лежала... Не удивительно, что он здесь!

  Я почувствовал, как они прям изучали меня.


- Просыпайся! - толкнула она меня. - Будем капельницу ставить.

 
    А в это время Танька со своей матерью строили планы, как  им меня из наркологии сподручнее выкрасть, чтобы там меня дурными уколами в овощ не превратили.





               

  Потом  ко мне в дурку прибыла Тата.

- Ты что прямо из Саратова?

  Она кивнула. Я даже не удивился: с развалом империи всё происходило неожиданно  и оставалось навсегда. Разговор не вязался,  да и разговаривать было больше не о чем и место совсем не то. Я ощутил себя полным побратимом сакральному слову «прощай».  И она уехала, а я пошел курить. Когда вернулся в палату, меня  парализовало.

  Ленка стояла в сером халате в изголовье. Там же стояла мама с Олимпиадой Сергеевной.

— Я Ливии сейчас позвоню, она как раз здесь, - сказала Ленка.

- Звони же скорей... - сказала Олимиада Сергеевна.

 Через полчаса появилась Ливия, поколдовала надо мной под сосредоточенные взгляды публики, через минут десять я встал. Удивился. Курить опять захотелось. Я пошел.


 "У него случился инсульт, а мать положила его к своей подруге в наркологию, для излечения алкоголизма, хотя он пьет не больше, чем все... Но и не меньше,- рассказывал впоследствии Мао."


   



                ****




  В суды меня  выпускали по требованию мамы, регулярно ведущей строгий учет моих судебных дел и, практически, за ручку с ней. Полный конвой, только браслетов не было. Потом так же доставляли обратно. Жить-то  на что-то им было надо: пенсий-то  мало... За месяц судов прицепом было  штук пять. Новых судебных дел  я не брал: и не мог, и не хотел. Не нужно мне ничего было.

  По выходу я каким-то чудом решил здешнюю Саввину проблему. Друг его бывшего друга-компаньона, оказался близким сродственником видного члена городской властной верхушки. Который и помог  по родственному забодать микрорайон Шмургели нашему самоуправлению, которое уже перепродала его гражданам поквартирно, с  нехилым наваром, естественно. Теперь, перепугавшись за свой теплый стул и небо в клеточку, немного помявшись для приличия, родич согласился вернуть половину кэшем.

- Ну  я же говорил...- сказал Саввушка, складывая деньги в два дипломата. - А  это тебе...

  И оставил на столе несколько пачек зелени, чтобы в руки не давать - примета дурная.

 Теперь я был свободен от обязательств, оставил несколько сотен на столе маме, взял лыжи и сделал ноги  в Гудаури.  Там сказка:  весна, загар и бабочки на снегу. Правда лица от солнца у чичаков облезлые, как после атомной бомбардировки.            

                (Продолжение следует)