Слово мгновенья

«Ничто не уходило в одиночку,
А что-то уводило за собой…»
Василий Федоров

Пролог
Зло, доброта и след молвы
Берут начало с головы;
Родится в ней добра идея
И алчный замысел злодея.
Радел не для себя, людей:
В веках отметят – добродей;
Делами доброту лишь сеял,
Услышишь: - Он слуга Россеи.
Служа, князь Дмитров основал
И Русь, князей сплотивши в вал;
Народа заслоняя счастье
От ига и шляхедства страсти.
Канала память – зло вождизм
Вспять от него катил фашизм;
Судьбой лились и боль, и беды
В России звонкие победы.

1
В былые времена и годы
До нашей эры прошлый миг;
Но видят доброту народы
Со скал, папирусов и книг.
А современников событья,
В мельканье наших лет и дней –
Не клинопись о древнем быте,
А бьют порой ножа больней.
И наше время непростое,
Когда о семьях лишь пеклись;
Нас вдруг из омута застоя
В базара захлестнула жизнь.
И понесло, и покатило,
Не объясняя, не спросясь;
Жестокою разбоя силой,
Ломая всех устоев связь.
Стабильно было все, надежно,
Лишь очередь была – беда;
Купить продукты было сложно,
Травиться ими – никогда!
На все стандарты были строги,
Повсюду тщательный контроль
И контроллеры были – боги,
Так как народный был контроль.
Ни в чем не плесени, ни тины,
В научном космосе – прогресс.
Бесплатно школа, медицина
Блюла здоровья интерес.
Не модно было, но добротно,
И если где случался брак,
Критиковали так, что потным
Был бракодел от передряг.
У всех стабильная работа
С авансом и зарплатой в срок,
По воскресеньям и субботам
Здоровья набирались впрок.
Шли по театрам и в походы
Рекою, лесом с рюкзаком:
Свидание с родной природой
Дарило радости венком.

2
Беда не ходит без напасти,
Толпою лезут в ворота;
Влез в кресло властное над властью
Геншельмой дьявол без хвоста.
Жизнь перекрыв стихам и прозе,
Открыл базар с игрою в вист;
Крушить страну послал бульдозер,
Рулил в нем – пьянь-бульдозерист.
Под нож все фабрики, заводы,
Все фермы, хлебные места;
Что строилось народом годы,
Пройдохам роздано за так
И с дьявола никто не спросит,
И не горит под ним земля;
Как будто, он пленен в гаросе,
Не вправе править вне Кремля.
И в схватках, якобы без власти,
Геншельма увернулся чист;
Не видев, как людское счастье
Крушил спьяна бульдозерист.
Ломал бульдозерно державу,
Что создавал народ века
И с пьяной хищников оравой
Довел страну до тупика.
Тогда над ней проклятьем неба
Встал в полный рост алкоголизм;
Не стало в семьях даже хлеба,
Где был почти что коммунизм.
Там, где торговли шла работа –
Напорист хищников базар;
Где продают, воруя что-то
С пожарищ, что не съел пожар.
Как падаль, брошена воронам
На растерзанье вся страна:
Покуда новых нет законов,
Гуляй тюремная шпана!
Как джинна силою незримой,
Разбой страну всю охватил:
От Беломорья и до Крыма,
С Калининграда до Курил.
В разрухе все: больницы, школы,
Дет-ясли, детские сады;
Толпою пьяною, веселой
Пируют жирные коты.
В семнадцатом шли лихоимцы
Русь обобрать, убив Христа;
Со словом Божьим проходимцы
Вновь взяли злачные места.

3
Все в Дмитрове, как и в районе,
Смял перестроечный каток;
И хорошо не вор в законе
Разрухи подводил итог.
Осколки мелюзги тусовкой
Уж доедались, как халва,
И тут с хозяйскою сноровкой
Взял дело в руки Голова.
Трудится жековцев заставил,
От рук отбившихся совсем;
Чем центр города поправил,
Где грязь в глаза кидалась всем.
Понудил бизнес рынок строить,
Гостиный двор и магазин;
Зашевелились краны строек,
Дом поднимая не один.
Храм, что стоял подбитой птицей,
Ожил, как в митрах золотых;
И расширялася больница
Сверхновым блоком для больных.
Блок хирургии появился,
Центр скорой помощи при нем.
За валом князь остановился
Весь в латах, будто бы живьем:
Взглянуть на жизни обновленье,
Коррупции водоворот
И, как чиновники в томленье,
Живут за взятки без хлопот.
Как будто выйдя из-за вала,
Следит за всеми день и ночь;
И сбыть чтоб скверну, как бывало,
Главе своим мечом помочь.
А скверна буйно расплодилась,
Как одному за ней следить?
Гнилье на рынке не исбылось,
Несет оттуда вони брыть.
Но вонь скрывают шелопуты,
Гнилье обмыв и раздушив:
Творцы законов – делопуты
Позволили сей грех вершить.
Закон, суров по странной мерке, –
В полгода раз лишь проверять,
За месяц знала б день проверки
Гнильем торгующая рать.
В стране разруха с производством –
Советом Запад нам помог.
И прет нам, что догнило просто,
Перележав двадцатый срок;
Не то что людям невозможно,
Скоту скормить запрещено;
Раз по дешевке, нашим можно,
«Купи, продай» – им все одно.
Гнилье, чтоб свежим заалело,
Купают в марганцовке ночь;
Отмыть курятину добела
В стиральном порошке не прочь.
До тыщи разных ухищрений
Придумал алчный продавец –
Обмана настоящий гений
И впарить гниль великий спец.
Припудрят перчиком, ванилью
И смесью химии, и трав;
И можно ли спастись от гнили,
Фальсификат лекарств избрав.
А что Глава? Да что он может?
Один за всем не уследишь:
Пусть фальшь он чует даже кожей,
Фальшь ускользнет, как в норку мышь.

4
Причем подделки здесь, к примеру,
На фоне бед России всей?!
А выжить как пенсионеру
При нищей пенсии своей?
Как инженеру исхитриться
С зарплаты прокормить детей
Глядеть в голодные их лица,
Когда уволен без затей?
Когда жена и теща пылко
В слезах устроили правежь;
И покупает он бутылку
От горя на последний грош.
Не может объяснить по-русски
Как цены так сменили стать:
Кольцо колбас, гнилой закуски,
Столь стоит, как бутылок пять.
И, заедая яд отравой,
Он духом падает вконец:
- Да где же, русская ты слава
И покровитель Бог-Отец?!
И пали те, кто надломились,
Кормильцы Родины сыны;
Их миллионы удалились
В мир лучший, даже без войны.
Кто виноват, что без убийства
Так обезлюдела страна;
Несправедливости витийством
По миру правит сатана.

5
Всегда, где слабо, там и рвется;
Но слабых защищал закон.
Сейчас закона полководцы,
Презрев закон, идут за кон.
Была милиция народной,
В делах с народом за одно;
Полицией став полноводной,
Сама легла от зла на дно.
Бывало, зданье отделенья
Милиции – все в витражах;
А ныне, будто б подземелье,
Полицию загнал вдруг страх.
Бывало, дело накипело –
В милицию шли, как домой;
Защиты требовали смело,
Отказ немыслим. Боже мой!
Все поменялось непривычно.
Здесь не милиция теперь:
Витраж стеною стал кирпичной
Не из стекла – стальная дверь.
Неординарная, тройная,
Не ручки – видеоглазок;
Под дверь беда гнала большая,
Стучишь – взглянут: дерзнуть кто мог?!
Не видно в окна кто стучится:
Их заложили кирпичом;
Полиции сковал страх лица,
Так, страх людской им нипочем.
Но чтобы к двери той пробраться,
Пройдя из блоков лабиринт;
Рискни в ворот-сталь достучаться,
Пока поймут, что ты не флинт.
Беда полиции не властна,
Пока ворота отопрут;
Под ними гражданин несчастный
Уже давно – остывший труп.

6
Росла у деда внучка-диво;
Чиста мать-мачехи цветок;
Душою нежной так красива,
Как будто осиял сам Бог.
Стихи писала в блестках света,
Со звуками струны дружна;
Писала так глаза портрету,
Что в них сама душа видна.
Была – алмаз трехсот каратный,
Не огранен лишь в бриллиант.
И боль: потерян безвозвратно
В пожара брошенный талант.
Несправедливость не терпела:
В лицее шла с «класснухой» в бой;
В бой в молодежном центре смело,
Вступила, жертвуя собой.
Там наркотою торговали
И секс был – общая постель;
Ее с полицией забрали,
Тем центра срам, замазав щель.
Ее, успешную в двух ВУЗах,
В психушку в Раменье свезли;
А через два дня как обузу
Больницу ночью ту сожгли.
Такой пожар – не первый случай.
Увы, в порядке он вещей.
О, сколько внуков в них и внучек
Погибло по России всей!
Как деду пережить такое,
Ведь он надежду потерял:
Совсем не пил, не то запоем,
Но в этот день не устоял.
Жена в отсутствии, старуха,
Лет пять, как в «Матрице» купил
Коньяк подделку-бормотуху
Слепой он наливал и пил.
Пил, заедая цвёлым сыром,
Что в магазин со свалки лег;
Пил, со слезой, прощаясь с миром,
Всей жизни подводя итог.

7
Да, мысли, как радиоволны,
Поймают вмиг собака, кот;
А человек, тобою полный,
Беду почует за сто верст.
Жена учуяла несчастье,
Летела голову сломя.
Над дедом смерть нависла властью,
Косою льдистою звеня.
Но смерть жена опередила,
Застав уже неслышный пульс;
Во все колокола звонила,
Чтоб вызвать «скорую» к нему.
И «скорая» была сверхскорой:
Врач, фельдшер и водитель – ас;
Бригада, мастерство которой,
Отбило смерти перепляс.
Кололи в вены, в сердце прямо
И сердцу делали массаж,
А смерть не покидал упрямо
Восторга леденящий раж.
Но вот опять забилось сердце
И кровь по венам потекла…
В носилки деда, скорой дверцы,
Машина птицей сорвалась.
Спасая жизнь слепого деда,
Водитель, точно ас-пилот;
Так «скорой» разгонял карету,
Как будто это самолет.
Из «скорой» деда подхватили
Четыре ангела и… в лифт;
Не будь врач – Бог, его усилий,
Слепого деда не спасли б.
На спец-кровать его распяли,
Точь-в-точь, как на кресте Христа;
Дыханью кислород давали,
Кололи в разные места.
Дед развязаться все пытался,
Врача бездушным называл;
Со сном и смертью врач сражался,
Чем жизнь вновь деду даровал.

Эпилог
Все, что описано поэтом,
Заверить можно, точно быль;
И деда спасшая карета –
Новейший реанимобиль.
Так оборудован: в салоне,
Больному грех не выживать:
Все для него здесь как персоне
И врач Булынина, как мать.
Она внимательна предельно
И сверх заботлива с больным,
Как ангел в мире параллельном,
Сам легкокрылый Херувим.
И фельдшер – мастер медкультуры,
Мамаева, сама в поту,
И внутривенно процедуры
В машине вводит на ходу.
Булатов же ведет машину,
Точь-в-точь как пущенный булат;
От скорости сгорают шины,
Гудит сигнала звук-набат.
А Генералова-диспетчер
У пульта, деда довезла
С Булыниной, чьи слабы плечи,
В реанимацию сдала.
Сам Виктор Павлович Сергеев –
Реанимации врач-бог
От отравленья жизнь отвеял
И деду сохранить помог.
В бою за жизнь слепого деда,
Поэма утверждать права:
С врачами одержал победу
Администрации Глава.
Иной не может быть и речи:
Он коллектив сплотить помог,
Врачей, всем нужным обеспечил,
Сам – береженных жизней бог.
10.06.2013 г. – 19.01.2014 г.