Смерть изящного века. Три взгляда времени

I

Изящный умер век. И полночью холодной
Прощальные огни зажёг последний бал.
Укрой свою печаль улыбкой беззаботной,
И в зале до утра кружись среди зеркал.
 
За звонкой пустотой, за гранью снов зеркальных
Порхают с нами в такт полночные цветы.
Они совсем как мы, хрупки и нереальны,
И вечной красотой на миг одарены.
 
Сдвигает стрелки ночь, бокалы наполняя
Шипящим соком звезд, волнением Луны.
Мы пьём себя до дна, мы вены отравляем
Последнюю мечтой в преддверье вечной тьмы.
 
Оплачут свечи нас рекою слёз янтарных,
Мутнея, воск уснёт фигурами из снов.
Уж близится рассвет, конец прекрасным тайнам.
Прощай, изящный век, ты кончиться готов.
 
И с первой желтизной проснувшегося Солнца
Вдруг брызнут на паркет цветы из хрусталя.
Заснут, чадя, огни. Рояль, осёкшись, смолкнет.
И эхом тихий смех растает навсегда.


II

Сегодня в 12 часов!
Звоном на старой башне
Прогонят изящный век
полночью в век вчерашний!

Умер изящный век!
Долой утонченность и тайны!
Теперь красота для всех.
Дешево, быстро, реально!

В топку жеманность их!
И скрипачей, и скрипки.
Рубим правдивый стих,
Шьём самой грубой ниткой.

Новый рассвет грядёт!
Башни встают из стали!
Прошлого скинем гнёт!
Будущее восславим!

Пылью с лица сотрём
Прожитых дней частицы.
И напролом пройдём
К новых миров границам!

Гоним туманы и флёр
Новой строкой чеканной.
Умер изящный век.
Да здравствует новый самый!
 
III

Собрались помянуть изящный век однажды
Художник, музыкант, ценитель и поэт
В подвальной полутьме, где винный воздух влажный,
Где липкий старый стол, и гул многоэтажный,
Тарелка сухарей и кислый винегрет.

«Я первый...», - встал поэт, одежду поправляя.
В его глазах пустых вдруг разгорелся свет:
«Уже в которой раз искусство провожаем,
С которым мы одно – живём  и умираем.
Но греет сквозь века искусства вечный свет!»

Сказав, он сразу сел. И взгляд его горящий
Вдруг снова потускнел. Поэт совсем затих.
Как будто был он сам строкой своей звенящей,
Как будто силой слов и был он настоящим.
Последней волей был произнесенный стих…

Художник водрузил подрамник с парусиной,
Неловко уронив тарелку сухарей.
Мигнул тревожно свет над странною картиной:
На ней горел рояль, скрывая небо дымом,
И мёртвый пианист в углу лежал на ней.

«Искусства больше нет, прощай же, век блестящий...», -
Художник произнёс с понурой головой.
И в тишине горел рояль его чадящий
На фоне из полей и сизой дальней чащи,
И безмятежно-яркой лазури голубой.
 
Поднялся музыкант и, расчехлив гитару,
Обратно сел к столу, задумчиво смотря
На старый тёмный лак, на гриф потёртый старый.
И приобняв её, как на банкете даму,
Он замер, как во сне, закрыв свои глаза.

А после заиграл. Мелодия летела,
И множилась стократ звенящей красотой.
Играли пальцы рук с его любимой телом
И, отзываясь, грусть в сыром подвале пела,
И тусклый отблеск глаз туманила слезой.

Ценитель помолчал, и с видимым кощунством
Монетку бросив всем, из зала вышел вон.
Остались в темноте служители искусства.
Из них был каждый нем, но переполнен чувством.
В них жил изящный век прекрасным миражом.

Редакция 26.09.2022