письмо двадцать первое

я давно поняла, что мы все мазохисты отчасти.
когда жизнь преподносит действительно важные вещи, мы говорим,
что не трогает, мало страсти,
не того разряда, не той масти,
мы давно и совсем безрассудно больны другим.

мы фанатики ярких эмоций до тряски, до крика.
уважаем лишь то, из чего в состоянии выжать
хоть пару строк.
ток, понимаешь? мне нужен ток.
а твоя безусловная нежность совсем безлика,
какой от нее может быть минимальный прок?

пусть я буду последним на свете несчастным героем,
пускай мое имя приводят в пример того, как не надо,
нельзя, неправильно, аморально.
я не дам, ни за что не позволю нутро повести под конвоем,
под контролем людей, которые (если подумать) всего лишь стадо,
давно определивших и твердо знающих, что такое «нормально».

я не спорю с тобой, не виню, и прошу того же.
дорогой, мы ведь были близки, неужели не припоминаешь?
людям (когда-то родным людям) вести себя так совершенно негоже.
мне же не нужно отныне быть в курсе того, кого ты находишь, кого теряешь,
в чем не уверен, а что точно знаешь,
где витаешь,
к кому питаешь…
безразлично.
и будет отлично,
если ты мне ответишь тем же.

ты дал мне святое право
выбора, слова, свободы.
давай без обиды, давай налегке и здраво,
чтоб сердце не знало, насколько ты мыслишь лукаво.
все просто, тебе - налево, мне - направо.
ты все равно никогда не заберешься
на
мои
небоскребы.