Старообрядцы часть 3 глава 6

                Наваждение
                Год 1952
       Венка протолкался к трибуне, обитой кумачом, смотрел, как московские гости усаживаются за стол, наскоро сколоченный из досок и покрытый зелёным сукном в чернильных пятнах. Они притягивали взоры селян не только необычностью городской одежды и причёсок, но и загадкой миссии. Председатель сельсовета Черепанов призвал к тишине мужиков, куривших самокрутки, толковавших о предстоящей пахоте, шнырявших в толпе пацанов и баб, обсуждавших последние новости. Чужаков народ принимал с опаской, ничего доброго от них не ждал. Потом поднялся председатель колхоза «Красноармеец» Нинько:
      – Товарищи, мы становимся свидетелями и участниками величайших событий. На себе ощутим отеческую заботу любимого товарища Сталина. Он далеко, но знает о заботах каждого и делает всё возможное, чтобы нашу жизнь стала счастливей и радостней. Ура, товарищу Сталину!
       – Ура!.. Ура-а-а!
       Разорвали весеннюю тишину луженые глотки и шквал аплодисментов. Овации стихли и председатель дал слово начальнику геологоразведочной партии. На трибуну поднялся коренастый человек в кепке и широком плаще. Он оглядел публику долгим изучающим взглядом и заговорил.
        – Товарищи! Среди вас стоят герои, разнёсшие славу о
сибиряках от окопов под Москвой до поверженного Берлина. Они знают, через какую разруху, пепелища и нищету лежал их путь домой. Идёт вторая послевоенная пятилетка, но благодаря мудрости вождя, круглосуточно дымят мартены. Днём и ночью бегут отремонтированные локомотивы – везут руду и уголь с оживших шахт и рудников. Залиты светом восстановленных электростанций новостройки, окантованные строительными лесами. Много надо угля, леса, электричества, полезных ископаемых, чтобы сделать Родину прекраснее, чем была до войны. Недра европейской части опорожняют с допетровских времен. Они истощаются, поэтому взор дальновидного товарища Сталина обращён к несметным сокровищам Сибири. Хватит без дела плескаться своенравной реке. Пора её мощь обратить на служение людям. Скоро начнётся строительство грандиозной электростанции, чтобы вырос на степных просторах прекрасный город с новыми заводами и фабриками. 
       Наша задача скромнее – разведка недр, замер уровня воды. Засучив рукава, в любую погоду, с лопатой в руках мы должны бить шурфы, чтобы по взятым образцам грунта составить план строительства, рассчитать смету, потребность в технике и рабочей силе. Кто будет у нас работать - бесплатно получит сапоги, телогрейки, шапки, инвентарь, ежемесячную зарплату, а на полевых работах - бесплатное питание. Кому дороги планы и решения вождя, могут записаться на работу прямо сейчас – время торопит. Ура, товарищу Сталину, нашему дорогому, заботливому отцу.
        – Ура! Ура-а-а!
       Кричали селяне, скрывая за шумом рукоплесканий мысли о предстоящем севе, сенокосе, о налогах, позволявших едва сводить концы с концами, о сомнениях по поводу обещанных благ. Но стихли овации, и многие протолкались к столу. Невысокий щупленький белоголовый Венка, который мысленно уже примерил сапоги и с гордым видом прошёл мимо обидчиков, первым проскользнул к столу и обратился к мужчине с пышными усами:
         - Дядь, запиши меня.
         Тот удивлённо глянул в широко распахнутые голубые глаза, плескавшие мольбой.
         – Сынок, подрасти немного. Наша работа тебе не по плечу.
         – Дядь, я сильный, вот увидишь, я всё могу: и дрова рубить и воду носить, и огород копать. Запиши, а?
          –  Нет. Я не мироед-эксплуататор. Заканчивай семилетку, и отправим тебя учиться хорошей профессии, раз такой бравый. Правда, Сергей Иванович?  – обратился он за поддержкой к председателю сельсовета.
          – Ох, Венка, Венка! Если б отпустила отца братская могила, что бы он сказал? Школу бросил, мать не слушаешь, на работу возьмём - и там фортелить начнёшь.
       – Сергей Иванович, но вы же знаете! - с отчаянием воскликнул Венка.   
       – Знаю, сынок, знаю. Если дашь крепкое мужское слово, что не пропустишь в школе ни одного урока, то работа для тебя найдётся.        – Да я… Я всё смогу, только обувки нет.
       – Обувь сегодня не та беда, из-за которой стоит судьбу ломать. Всё необходимое для изыскательских работ будут доставлять по реке, а она у нас с норовом, значит, надо, чтобы бакены всегда были в порядке. Зажигать фонари надо каждый вечер - значит, гулять не придётся, а тушить рано утром, до занятий в школе. Справишься ли?
       – Справлюсь, обязательно справлюсь, а на сапоги заработаю и в школу стану ходить! - срывающимся от волнения голосом воскликнул Венка, вытирая рукавом неожиданно отсыревший, нос.
       – Тогда, вот тебе накладная на обмундирование. Закончатся каникулы, будешь с утра в школу ходить, пока ледоход не схлынет, а после школы на пристань – надо просмолить лодки, подшаманить моторы, чтобы никаких срывов, когда пойдёт вода. Пропуски в школе приравниваются к прогулам на работе, а прогульщики нам не нужны. Завтра свободен, а послезавтра с партией пойдёшь в тайгу, поможешь обустроить стан.
        – Я - как штык! - заверил Венка, взял протянутую бумажку, распрямил плечи и деловой походкой выбрался из толпы.
       От распиравшей радости, ему хотелось скакать козлёнком, бодаться, кувыркаться, но гордость рабочего человека заставляла шагать чинно, неторопко. Получил одежду и обувь, деловито свернул полученное богатство и пошёл к Енисею. Там присел на валун, наполовину погружённый в воду, и стал смотреть на величественное, завораживающее зрелище ледохода. Где-то в низовьях лёд ещё не тронулся, поэтому движение было грозным, замедленным. Подпираемые с верховьев льдины ворочались, теснились, со скрежетом наползали одна на другую, «становились на попа», с грохотом разламывались, пробивая дорогу к вечному царству зимы. В мыслях Венки громоздились картины минувшего дня, обещавшие пробить дорогу к вольной жизни, но постепенно сознание переключилось на другое событие.
         В конце учебного года, когда заканчивал третий класс, директор школы объявил на линейке о двухдневной прогулке к верховьям Енисея пароходом, на котором поплывут изыскатели. Там, в Черёмуховом займище будет вести разведку места для строительства ГЭС. Пока Венка добежал до дома, успел представить себя и отважным капитаном, и умирающим от ран кочегаром, который из последних сил поддерживал огонь в топках, и матросом, у которого судно сияло чистотой. Исполнялась его заветная мечта: он вступит на палубу белоснежного парохода с необъятной трубой, опоясанной красной полосой, пыхающей густым и чёрным дымом. Шлейф его тянется далеко позади судна, которое борется со стремительным течением, задорно хлопая по воде лопастями огромного колеса.
       Унизительная сцена с пьяной матерью грозила оставить мечту неосуществлённой, но выручил председатель сельпо Иван Иванович. Пристыдив мать, забрал Венку ночевать к себе, дал денег и сумку с продуктами. С трепетом, поднявшись на палубу, Венка обследовал и нежно погладил всё, к чему можно было прикоснуться: и поручни, и стенку капитанского мостика, и шершавые спасательные круги с надписью: «Ермак», и шлюпки. Потом присоединился к группе ребят, которые слушали рассказ учительницы.
        - Ребята, мы проплываем над Кибик-Кордонским мраморным месторождением. Обратите внимание на эти, исхлёстанные ветрами, обласканные солнцем и омытые дождями величественные скалы. Та, которую проплыли, была белоснежная, точно присыпанная блёстками инея. Вот нежно-розовый утёс, как рассвет, в причудливом орнаменте прожилок, а на левом берегу – светло-голубая скала с разводами цвета первой весенней зелени. Саянский мрамор имеет около 20 расцветок. На левом берегу месторождение занимает гору высотой до 200 метров и предгорья длиной до 2 километров. На правом – мрамор уходит вглубь Саян на 18 километров. Под килем судна тоже мраморное плато. Сохранились свидетельства, что при Екатерине второй,  из нашего мрамор строили Петродворц в Санкт-Петербурге. Вся страна гордится Эрмитажем, его красотой и богатством, но мы можем гордиться вдвойне тем, что одна из колонн не склеена из кусков, как остальные, а целиком вырезана из наших гор, и по воде на баржах доставлена в Петербург. В середине 19 века камень использовался и для строительства церкви в Красноярске.
        Сейчас мы проплываем мимо Лубсанова Вала – древней хакасской крепости. На левом берегу была Майнская стоянка, там археологами обнаружена глиняная статуэтка, возраст которой 16 тыс. лет! Уникальность её в том, что она сделана из обожжённой глины. До этого считалось, что обжиг глины был освоен намного позже, в эпоху неолита. Статуэтка хранится в Эрмитаже…
      Перед мысленным взором Венки встали многометровые каменные исполины, доверчиво раскрывшие людям сказочную красоту. Вдруг, он  с ужасом осознал, что скалы, веками омывавшие подножия в чистых струях Енисея, никто не будет спасать от всесокрушающих взрывов, когда будут прокладывать дорогу к месту строительства. Памятником им останется та единственная колонна.
       Почему они должны умереть?!!
       Венке сделалось зябко, неуютно. Другими глазами он смотрел на трудягу-реку, которая веками боролась с порогами, поила прозрачной, как слеза, водой, кормила тайменями и налимами, а их, пацанов, баловала у костра ухой из ершей, ельцов и другой мелюзги. Зимой по ней торили санный путь, летом спасались от жары в прохладных струях.
       И она должна умереть!!!
       Венка вдруг почувствовал, что льдины, которые ворочаются и скрежещут у его ног, не борются за обладание простором, а мечутся в страхе, умоляют о пощаде. Он вскочил и бросился бежать. Венка бежал, а в такт его колотящемуся сердцу метались, бились строки Лермонтова: «Не мог щадить он нашей славы, не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал…».
      Он бежал долго, пока не упал на ошлифованную волнами гальку. Драгоценный свёрток отлетел в сторону, рассыпался, и перед глазами Венки улеглись кирзовые сапоги, чинно красуясь новизной. Наваждение исчезло…