Яма. гл. 15

15

В гостиной остались лишь Люба и Женя,
А с ними – Лихонин и друг репортёр,
Им нужно свободное выбрать бы время,
Весь дух проституции свалить на простор.

О ней, этой гниде, рождённой природой,
В неё вовлечён даже сам человек,
Когда она сгинет, с какого же года,
Привьётся ли, не; прекращая свой бег?

Об этом, и собственно, шла их беседа,
Решили и Женю в свой диспут вовлечь,
Казалось, одна она чуяла беды,
И на;д этим чудом поднять нужно меч.

Так что же такое, она, проституция,
Зачем она пачкает нашу мораль,
Иль нужен запрет на неё конституцией,
Иль нужно признать её в обществе роль?

Природой заложено чувство интима,
Она позаботилась род продолжать,
Оно – это чувство и не;погрешимо,
Коль нам наших деток придётся рожать.

Но, кроме рожать, это чудное чувство,
Оно – лучше душа, любого вина,
А вместе они воплощают искусство
И жизнь этим чувством должна быть полна!

Пока человека пленили и жадность,
И ненависть, зависть, злодейство и ложь,
А также и лень, необъятная праздность,
Свободный интим – ему вынь и положь!

Но все эти вредные чувства, привычки
На нет сводят нашу святую мораль,
И быстро сгорают, как тонкая спичка,
Желанья толкают мораль нашу вдаль.

Мораль – не природное это явленье,
Её же придумал-то сам человек,
Любовь и семья, наше всё поведенье
Вмещают в себя в жизни множество вех.

Наследство и собственность – вот два понятья,
И их охраняет вся наша мораль,
Мораль же и чувства – вот два неприятеля,
Но их совместить не удастся, а жаль.

Когда же свершатся утопии в жизни,
Земля станет общей и просто ничьей,
Но, если случится, на нашей уж тризне,
Возможно, любовь станет чище, светлей.

На данном этапе мораль – это средство,
Желания держит немного в узде,
Соития в жизни – так это не бедствие,
Оно всем нам нужно, всегда и везде.

Интим весь полезен и для здоровья,
Приносит он радость и бодрость души,
Для роста, конечно же, и поголовья,
Для счастья в семье, в одинокой глуши.

Ведь много людей – одиночек по жизни,
По разным причинам они – без семьи,
Живут одиноко, до самой их тризны,
И без окруженья, женой и детьми.

Бывает, что люди находят друг друга,
Раздельно живут, но интим сохранён,
Бывает, что замужем даже подруга,
Но с мужем их брак уж давно искажён.

Бывает, что оба гуляют свободно,
И знают об этом и он, и она,
Хотя жизнь такая ни к чёрту не годна,
Мораль в этом случае, явно больна.

А что делать женщине, да одинокой,
Больной, симпатичной, профессии нет,
Ей жизнь достаётся совсем однобокой,
Достойной ей жизни потерян и след.

Нужна ей работа с достойной оплатой,
Ей нужно жильё и тепло, и уют,
Она неспособна работать лопатой,
И дом содержать… просто – нужен приют.

Но, кроме того, у неё есть и гордость,
Ей нравиться нужно, вниманье привлечь,
Бельё и косметика, свежесть и бодрость,
И хоть ненадолго, здоровье сберечь.

Ей нужно и денег скопить бы в достатке,
Своё одиночество чтоб сохранить,
Остаток бы жизни не жить ей в палатке,
А просто достойно её и прожить.

В отелях им платят довольно прилично,
Товаром являются тело, душа,
Бывает, любовник проявится личный,
Тогда там и жизнь ей уже – хороша!

У каждой девицы витают надежды,
Быть всзятою замуж в приличный ли дом,
Иль стать содержанкой, меняя «одежды»,
Приличною женщиной стать ей потом.

А в общем, за деньги иль даже с согласья
Нельзя упрекать беспорядочный секс,
Он людям приносит здоровье и счастья,
И он развивает культуру, прогресс.

-- Выходит, как было всё, пусть так и будет,
Пусть гной любви платной затопит весь мир,
Борьба за мораль этот мир не пробудет,
А превратит лишь в какой-либо тир;

Где только мораль, есть одна из мишеней,
Она же – с пружиной, идёт на возврат,
Пока существует мир с уймой лишеней,
Пока будет собственность, брак и разврат;

Тогда цвести будет и проституция,
Садовники в ней – благородный наш люд,
Найдут они путь узаконить ту функцию,
Иначе потоком рванёт в их уют.

Он хлынет в их спальни, в их личное счастье,
Разрушить он может семейный очаг,
Семье принесёт он немало ненастья,
Так лучше законом умерить сей шаг.

Частенько почтенный папаша семейства
Не прочь в тайне сам был свершить моцион,
Жене изменить, совершить фарисейство,
Он жизнью спокойной давно удручён.

В семье всё «обрыдло», жена подурнела,
И некому взгляд его глаз оживить,
И чувство интима в нём так закипело,
Неплохо бы было его обновить.

-- Но я не хочу созерцать эту гадость,
Противно звучит лишь названье одно,
Хочу подарить кой-кому здесь и радость,
Забрать тебя, Женя, с собой, заодно.

Но Женя ответила громким отказом,
Неверье вкатилось в студенческий пыл,
На Любу скосилась она зорким глазом,
И взгляд её Любу насквозь, как пронзил.

-- А вот тебе Люба, она здесь недавно,
Она – молода неиспорченный нрав…
-- Ну, Любу, её с удовольствием взял бы!
-- Так это прекрасно, так это так славно! --
Таков был ответ, как воскреснувшей Любы,
И в руки студента впили;сь её губы.

Охваченный подвигом друга студента,
Пронзённый стрелою, его добротой,
Дождавшись в конце своего же момента,
Решил репортёр тоже дать дому бой.

Вдруг глянув на Женю, увидел он слёзы,
В смягчившихся жёстких девичьих глазах,
Спросил её ласково: «Что за курьёзы,
Тебе здесь противно, ты вся уж в слезах;

Могу ли помочь тебе я, в твоём горе?»
-- А впрочем, как мне бы тебе написать?
-- В бюро «Отголосков», Платонову, вскоре,
Мне сразу письмо твое смогут отдать.

Вдруг громче рыдая, закрылась руками:
-- Да, я непременно тебе сообщу,
Тепло наших мыслей, скользнув между нами…
Возможно, я шанс этот не упущу.