ДУША -!

  Тётушке моей, Уляне Яковлевной Шпак,
самой младшей из дочерей родословной Якова
Оверьяновича Тарана, В 1943м.  году  спасшей
от  расстрела   советского,  пленённого  фашис.
тами танкиста, «узнавшей» в нем своего мужа.
Посвящение — ей!
                             I
Ни страха, ни малости дрожи.
Сказала — отрезала: — Всё!
Да так, что мурашки по коже:
Авось пронесёт... пронесло.

И вскрикнули больно салазки
От тяжести ран мужика,
Какой же он увалень тяжкий,
Обуза на бабьи бока.

А ей-то, не можится с виду,
Совсем окоснела одна.
В себе схоронила обиду
Она для себя — не она.

Волочет по просеке талой,
Салазки, к концу февраля...
Устала. Предельно устала.
В очах её — меркнет земля.

И чтобы успеть ей до ночи,
Свернула на ближний сарай,
Так вроде бы, к лиху короче,
А там, и терпению — край.

Размякла и время настало
Всю выплеснуть душу...
                                     до дна.
Такое... и выплакать мало,
Ей — мало поверить сполна.
                          II
Не верится белому свету
И толкам, что полнят село...
И в том: удивленье, и в этом,
И — он. Пронесло. Пронесло.

С рассветом, чуть день,
                                на пороге,
Чужие гремят сапоги,
Несут полицаевы ноги
Того, в ком людского — ни зги.

— Ану, (гык) скажи, Ули-ана,
Кого это (гик) — покажи!..
Дохнул и попятился спьяна,
Глазниц колобродя ежи.

— Чего наторочилась? Живо!
Не то... не пеняй! Не тужи...
И он, опрокинув «ежи»,
Хихикнул надсадно и криво.

Смекнула на что положить:
Такого бы мордой да в лужу
Солдат её — признан ей мужем,
А где мужику её быть?!

Израненный он, изувечен.
Своим не приметен лицом.
Вот так мол и так, и до встречи»!
О чём говорить с подлецом.

Спровадить бы «гостя» не споря,
Да «гык» не без умысла — гык...
Неймётся подлить ему горя,
Такой — не проглотит язык.

— А-а-а... этот?..
                постельный, одначе...
Ну, что же, жалеть тебя рад.
С тебя, причитается, значит —
Я души беру под заклад.

Слыхал я. Имею источник:
Мужик твой, лежит под Ельцом.
Прибит, (роз-такой полуночник! )
Пристрелен немецким свинцом.

Подменку себе подыскала.
Оно-то, небось, на пока.
Бабьё не найдёт мужика!
А с этим, как баба, пропала.

И рыкнули всполохом двери;
И сгинула коршуном тень.
И верит она и не верит,
Что занялся заново день.

Опомнилась. Долго-ли-мало
Вот так, к косяку прислонясь.
В раздумье прогорклом стояла,
Кляня осуждающих «власть».

Но, разве она виновата?..
Но, разве — не волей судьбы,
Собою прикрыла солдата
Она на глазах голыдьбы?
                          III
Тогда, на юру в сорок третем,
Она и душой и челом,
Забытая всеми на свете,
Пропала бы так, ни почём.

За мельницей... вон, на пригорке,
Объёмистый высится холм...
От слёз там и воздух прогорклый
От крови — накрапы на нём.

И горечь, и боль ненароком,
Её и волнует, и жжёт.
Давно миновали все сроки,
А женщина... женщина — ждёт.

Присядет у розовых окон;
Припомнит былинную даль.
В дали той, незримо-далёкой,
Её догорает февраль.

На памяти, девичье-чистой,
Глубоких снегов круговерть:
В снегах тех, холуи фашистов,
Ведут окруженцев на смерть.

Вгляделась в суровые лица,
Истомленных болью от ран.
И, Боже! Не сон ли ей снится?
Всплеснула руками: — Иван!

Нет-нет! Это ей показалось.
На памяти – небыль. «Мара*»!
И, в эту душевную малость.
Наверное, верить пора.

Не верить?..
Семь лет миновало:
Надежду душа – бережёт...
Бывает же в Вере начало.
Не верить? Неверие – жжёт.

Сегодня ей тоже не к спеху.
И снова она у окна.
Проходит за вехою веха,
А память, как прежде – одна.

В глазах её снежые дали...
И, кто это? Скрипнула дверь.
И всё! Нет ни зла, ни печали.
Что значит: в неверии — верь!.
…......
*злой демон