История любви. Глава 8

 
 
И вдруг вскинула руки вверх и запела.

– Ах, Агнесса, Лёлька, Эсмеральда. Как глаза твои сияют! –

Вспомнились слова, тётушки, когда она учила её танцевать. А здесь уже пошли из сердца слова, которые она пропела с печалью. –

От чего стучит так сердце, очень буйно, вновь покой в душе нарушен.

Производя танцевальные движения. Ольга увидела себя вначале в образе маленькой Агнессы, затем образ перерос в Эсмеральду.
Вспомнилось, как её учила тётушка Соня этому танцу.

Танец Эсмеральды, как он захватывал Ольгу. Она с восхищением смотрела на тётушку, как та танцевала,совсем как Джина Лоллобриджида. Даже наряд Ольге сшили такой и с удовольствием за тётей повторяла, разучивая движения этого восхитительного танца. А тётушка Лера и сестра Майя танцевали вокруг неё.

Когда она разучила танец, и уже сама восхищала им всех родных. Даже у её отца так и захватывало дух. Он гладил её по голове и говорил,

– Ах, мой воробышек, сколько мужских сердец разобьёшь, красавица моя. Танцуй, танцуй крошка моя. Танцуй, у тебя безоблачное детство, надеюсь, и жизнь сложится безоблачно.

– Воробышек!? – Переспросила тогда маленькая Ольга.–
Что знакомо отдалось вот тут, папа. – Она показала ладошкой на сердце. –
Как, что-то хочется вспомнить, но никак.

– Придёт время вспомнишь. так назовёт тебя твой любимый.
– Папа, откуда ты знаешь?

– Я твой папа, родитель твой, а значит всё знаю о тебе, крошка моя. Я тебя знал давно, ещё там, в том большом доме за небесами.

– За небесами? –
В удивительном восхищении каком-то спросила в тот раз Ольга. – Расскажи папа. Очень интересно послушать. Ты знаешь кто мой жених? Папа расскажи.

– Как-нибудь расскажу, Лёленька, но позже, пока же, расти и не забивай себе красивую головку такими пустяками. Живи и радуйся, придёт время, вы встретитесь. Ты узнаешь его, он узнает тебя. Просто живи.

– Но мне интересно, папа. – Бегала она за отцом и просила рассказать.
– Рано ещё, доченька, рано, сантии, веды лучше читай, пора тебе знать и полезнее будет, чем никчёмные развлечения.

– Никчемные развлечение ребёнку тоже нужны, полезно сопоставлять ей будет по жизни, распознавать верные пути. – Говорила её мама. – Идём Оленька букеты составим. Не волнуйся. – Говорила мама отцу. Девочка вырастет такой, как надо вселенной. тебе подобной.

Но не успел ей отец рассказать о доме за небесами и о любимом её, а сантии читать, читала, и любимого встретила.

И она в данный момент затанцевала.

Танцуя, у неё перед глазами замелькали какие-то образы, и пришли в мыслях слова, которые она вновь пропела.

– Озарил свет мою больную душу. От чего в вышине дрожат мои руки?

А дед Егор замер, зная, наступил последний штрих, и главный перелом, растворения всего негативного прошлого и не только в этой жизни. Так и остался стоять, внимательно всматриваясь в Ольгу.

Ольга танцевала, а счастливая публика из трёх собак, сидели чуть в стороне, участвовала в её танце.
Кузя, сидя на задних лапах, перебирал в воздухе передними в такт песни и танцу Ольги, затем встал на задние лапы и поворачивался, вращаясь.

Она танцевала с воодушевлением, увлечённо в таком возбуждении, что сердце того и смотри и выскочит из груди. Не замечая никого и ничего, даже не слышала тревожного поскуливания собак.

Танцуя, полностью ушла в себя. И вдруг у неё вновь пошли образы, и она увидела себя, в том далёком прошлом, где были радость и счастье.
Смех сестры и тётушек ясно слышался ей.

«Молодец Лёленька, теперь тебя можно и на сцену выпускать. Так и быть возьму тебя в свою труппу, такой талант прятать нельзя. Будем танцевать Лёлька». Обнимая её, говорила Соня.

А любимого встретила, неожиданно встретила. Встретила , встретила любимого, красивого солнечного, высокого, стройного.
Ну, просто мечта!
Вот только он оказался на целую её жизнь старше неё, даже больше, на целых восемнадцать лет.
Как же она плакала. А солнце затмила туча, это её любимый не обращает на неё внимания.

– Он старше, на целую жизнь старше меня. – Плакала она.

И вот видит, она с сестрой на танцах, а он, красавец в белом костюме, строго посмотрел на неё, для чего она здесь в толпе взрослых, и ушёл танцевать с сестрой. А у неё болело сердце. Криком кричало.
А чем заглушить боль?

И сама не осознавая, почему, стала танцевать, даже и не знала, что танцует Эсмеральду. А внутри, мысленно пела.

«В сердце моём любовь, как же хмельно мне и пьяно».
А её сердце кричало,
«Он мой, а я опоздала, на целую жизнь опоздала. Вот, посмотри, какая я».

Ах, эта детская любовь!
Чистая любовь, хрустальная, в радужных мечтах. Почему так происходит?
Это подарок Бога?
Соединение душ?
Но почему такая разница в рождении? Сладость мечты тревожит детское сердце. Зачем? Для чего?

Какой смысл в такой любви, пришедшей так рано? Не объяснимо.
Или всё же объяснимо?
Знает Исток Творящий, когда и кому посылать любовь.

Знает, что за этим подразумевается и следует и последует ещё.
Рождённое целое от вспыхнувшей творящей искры, в момент мечты Творящего, поделилось пополам.
И эти половиночки пронизывая собою своей искрой и светом всё Мироздание.

Мужское и женское начало, не могут жить друг без друга, тоскуя, и ища друг друга, сливались, порой не найдя друг друга вновь и вновь рождались, чтобы найти и проявить любовь.
Процесс творения любви продолжается, не останавливается.

Порой бывает больно, трудно, но сильным душам подвластно воспроизвести гармонию любовью по всем мирам.

Танец в этом времени её захватил, танцевала со страстью. Дед Егор так и стоял не двигался с места, всматривался в Ольгу, ждал момента, чтобы вовремя помочь ей и лишь прошептал.

– Выдержит, выдержит твоё сердечко, выдержит.
Танцуй, девочка, танцуй, голубушка, танцуй. Танцуй, чтобы боль ушла, проживи её, голубушка ясная, ещё раз.

Окончательно и безповоротно решишь все узлы боли и страха, вплоть до древности. Все токсины воспоминаний сейчас и растворятся, и с настоящего, и с прошлого.

И старая энергия и боль и страх больше не смогут находиться в тебе, в твоём подсознании и сознании и в этой реальности и на всех планах бытия и сознания.

Нигде более не спрятаться ей, всё высветится. Разбились все зеркала и осколки утилизировались, никакого отражения более не будет.

Вот сегодня ты окончательно исцелишься. Танцуй доченька и себе и другим поможешь этим танцем, этим деянием сразу в нескольких пространствах.

Жаль, Юрий не видит такой красоты, глядишь, и его сердце скорее оттаяло. Когда всё пройдёт, успокоиться, станцует и для него, и уже без боли, а в радости.

Красиво танцует голубка, красиво, словно сама Эсмеральда.
Красиво, красиво, принцесса цветов. Танцуй, не поддавайся страху, уйдёт боль, засияет любовь.

А Ольга увидела в танце, драку. Дрались, наверное, чуть ли не все находящее здесь на танцах, мужчины, парни.
Славий загораживал Веру, старались обходить драку. А как обойдёшь?
Они возле машины и окружили, как специально. А может и специально. Уже кто-то падал в драке.

Видела, как её, Ольгу, Юрий толкает в машину, протягивает руку Верочке, но врывается в толпу какой-то черный мужчина с орлиным носом, бросается с ножом на Юрия, а Верочка, маленькая улыбающаяся его сестрёнка, не так уж на много старше Ольги, с криком закрывает его.

Это видение было таким ярким и чувствительным, и осязаемым, словно в реальности, что Ольга, закричала.
Закричала и замерла на месте с поднятыми руками. Она увидела там Верочкино красивое личико искажённое болью.

Ужасом сковало её, Ольгу, и она стояла и кричала с надрывом и неистово.

Дед Егор, с резвостью молодого парня, подбежал к ней и во время, она падала на землю. Ноги её подгибались, и он поддержал её, укладывая на траве.

Крик перешёл в стон протяжный и мучительный, словно сердце разрывалось, словно это ей попали ножом в сердце, и она замолкла.

Подбежали сенбернары, и легли рядом с ней. Кузя подполз, дед Егор приподнял голову Ольги и удобно положил на живот Кузи, а Ольга выдохнула и прошептала.

– Опять бред ужасом терзает сердце моё и душу, опять. Свет озарил мою больную душу, но нет, опять догнал меня ужас. Боже! Как же больно.
Из глаз её потекли слёзы.

– Всё пройдет голубка наша, все пройдёт, это последняя твоя боль, сейчас она растворится. Улетит. Поспи доченька, поспи. Земля сыровата, сейчас принесу плед. Альфа, Амур лечить.

При этих словах, Альфа положила голову на грудь Ольги. Дед ушёл, и вскоре принёс два пледа, сложил их и постелил, и уже хотел передвинуть Ольгу на расстеленный плед, но раздумал.

– Ни к чему делать прослойку между ней и Землёй Матушкой, но убрать её с того места надо. Пусть то место восстановится, уничтожит тот её ужас, его уже Земля вытянула из неё.

Он поднял Ольгу и отнёс в другое место, положил её на возвышенность среди цветов, под деревом.
Могучий дуб здесь рос, даже дед не знал, сколько ему лет или уже столетий. Солнце светило сквозь крону,

– Вот так. – Произнёс дед Егор. – Здесь ей в самый раз. Земля и солнце, и вся приРода произведут для неё своё лечебное действо.

Собаки, все три несколько раз, стоя на том же месте, встряхнулись, отбежали и вновь встряхнулись.
Стряхнули с себя вредную энергию, подошли к Ольге и вновь легли с ней, как лежали, а Кузя под головой.
Дед прощупал у неё пульс, он был уже в норме, ровное и тихое дыхание говорило о глубоком сне.

– Матушка ПриРода, Матушка Сыра Земля, растворите в дочери нашей Ольге боль душевную и физическую, восстановите её здоровье, наполните радостью, раскройте её любовь, что закупорилась, остановилась тем временем.

Затем наклонился, положил ей свою ладонь, подержал на темечке, и произнёс.
Вот и всё, теперь всё будет хорошо, восстанавливайся голубка наша ясная.

Чуть постояв возле неё и оставив её на попечение пращуров под дубом, знал, там мощные энергии идут, и они восстановят девицу, дед Егор пошёл в дом.
Он был уверен, всё сложится наилучшим образом и для старшего правнука и его возлюбленной голубки.

Прошли они испытания, хоть и трудные были. Труден путь был до счастья в познании истины, что у правнука Юрия, что у Олюшке, голубки ясной. И вскоре они соединятся, возможно, уже сегодня.

И расцветёт наше пространство, засияет счастьем. Глядишь и в скором времени, будут бегать и правнуки, а ещё лучше правнучки. – Думал радостно дед Егор, шагая в дом. – Нет, праправнучки.
Это, какое же поколение я вскоре дождусь?

Ох, так давно живу здесь в этом мире, сколько пережил детей и внуков. И вот ещё посчастливилось мне вести этих светлых правнуков.
А может праправнуков?
Сам уже забыл, но нам надо девочек. Девочек надо в наше мужское царство, радости. Вот он уж будет девочек лелеять, и холить помогать растить настоящими богинями.

Вскоре приехал Юрий.
– Дед, я приехал. – Произнёс он, заходя в дом. – Ты, где дедуль?

– Здесь я, Юра, здесь на кухне.
Юрий вошёл на кухню, увидел, как дед убирал со стола еду.
А я убираю со стола, готовил для голубки нашей, но не удалось накормить её. Может, ты будешь кушать?

– Что случилось? Дедуль? Она где? Ушла? Пропала? –
Нервно задавал вопрос за вопросом. – Славий сказал, что хорошо уже с ней, поправляется.

– Не волнуйся, Юра. – Улыбнулся дед. – Всё действительно хорошо.
– А что молчишь? Что сразу сказать нельзя было?
– Так ты не давал вставить слово. – Рассмеялся дед.
– Где она?
– Спит.
– В комнате? – И он шагнул к двери, где была Ольга, пока выздоравливала.
– Нет, в саду.
– Почему в саду? Где там спать? Гамак, так и не повесили.

– Там? Да в любом месте можно отдохнуть. Везде состояние благости будет, а она за садом, на лугу, под дубом пращура.

– Под дубом? А что случилось? – Вновь с тревогой спросил Юрий деда.
– Теперь уже всё хорошо, по всей вероятности, это было последнее.
Эсмеральду танцевала.
– Эсмеральду!? Ох, ты!
– Ты знаешь этот её танец?
– Знаю дед, знаю, с него-то всё произошло.

– Так она в тот раз этот танец танцевала? Ох! Но и не мудрено, что всех так зацепило, если так, как сегодня танцевала, то страсти-то сколько было.
Славий потом, когда ты был уже далеко, за колючкой, он всё же, мне рассказал. У него самого был стресс.

– Но тогда она была малышкой и в обиде на меня, разве можно её винить за это? А я-то, думал уже всё, прошла, всё осталось позади.

– Никто её и не винил. Славий сам освободил своё сердце от тяжести. Он тоже винил себя, почему не он, а Верочка защитила тебя.
Удар тебе был направлен и он бы всё равно произошёл не в тот раз, так в другой. Верочка просто попала в этот инцидент. – Дед вздохнул. –
Она тебя очень любила, я так думаю даже больше остальных братьев.
И немножечко по-другому, но подавляла ту любовь, знала кровь родную смешивать нельзя, ты брат для неё.
Ох, как всё же, жизнь складывается, и тут уж ничего не поделаешь, видно так и замыслено было.

– Кем замыслено? Дед?
– Развитием, Юра, Истоком творящим. Сам знаешь, понимаешь, что такое здесь человеческая жизнь.

– Да, прекрасно понимаю, осознаю, но всё равно больно.

– Так и должно быть Юра, так должно быть, истина познаётся больше всего в боли, разлуке и страданиях, но потом происходит чудо.
Юра, истина разворачивается в сердце, любовь наполняет сердце. Ведь главное любовь в себе не растерять, а давать возможность накапливаться, чтобы заиграла всеми красками в принятии и согласии.
А удар тот, нападение на тебя произошло бы, не тогда, так позже. И он произошёл ведь, сколько раз на тебя нападали, но, видать, ты здесь нужен, раз ещё жив.
Ты хоть видел, понимал, кто твои ангелы хранители?

– Да, дед видел. Видел всех, а эти глаза моего нежного ангела вели и вели, и выводили меня на истинный путь.

– Вот и будешь жить счастливым. С таким ангелом – то! Ох, а танец красиво она танцевала. Умм!
– Ты видел, дед?
– Видел от начала до конца, и помог ей, чтобы уснула.

Дед посмотрел на внука, и с лукавой улыбкой продолжил. –
Может когда-нибудь и покажет тебе, когда будет в радости, чтобы счастье осветило танец для тебя.

– Ох, дедуля! А с ней, правда, всё в порядке?

– Правда, правда, с ней собаки, все трое. Так приняли её, прямо настоящую хозяйку. Для них она уже настоящая хозяйка и для дома, и для пространства. А для тебя как? Полностью осознал? Есть будешь?

– Буду дед, буду, только вначале пойду, взгляну на неё.

– Осторожно. Не буди, пусть спит. Хорошо бы до вечера поспала, а ты придумай, как появится перед ней. Может, бороду-то сбреешь?
Больно уж на себя не похож ты с ней. Меня и то пугаешь ею, немудрено, что случилось такое с голубкой нашей.
С ней я и то не сразу признал тебя. В её состоянии ей ещё надо совладать. Не мудрено, что не узнала. Сбрей, сбрей, Юрий и усы не смей оставлять..

– А уродистый шрам во всю щёку? Дед?

– Ну и что. Она тебя любит и это чувствуется. Вот увидит тебя и вспомнит. Будешь, как Жоффрей, ты чем-то напоминаешь его. – Дед рассмеялся.

– Скажешь тоже, дед. Жоффрей. Выдумаешь всё, лирик ты наш. Жоффрей! Ну и сравнение. Пойду, взгляну.

– Иди, иди. Собаки тоже пусть будут с ней, не отзывай, они сами отойдут. Почувствуют и уйдут. Юрий, она очень любит, очень, Юра.

– Верю, и знаю, чувствую. Я и сам её больше жизни люблю. И как только я выжил без неё? Но, как проявится это здесь, неизвестно.

– Сильным душам всё подвластно. Беги, беги, взгляни и возвращайся, да пообедаем хотя не обед ещё, но и не завтрак. Ты завтракал?
– Нет, дед, сейчас вернусь. –

Юрий вышел, сбежал по ступеням крыльца и быстрым шагом пошёл по тропинке к дубу.
Дуб этот стоял одиноко, чуть поодаль от него росло много, целая дубрава, а этот дуб, как старейшина рода, впереди дубравы.

Сколько лет этому дубу, никто точно не знает. Пятьсот или больше?
Дед утверждает, что даже больше тысячи. По каким-то приметам определял. Говорил он, «Сам мальцом был, он уже был могуч».

И мы в детстве прятались в его кроне, вместе с дядями своими, которые и старше меня, на три и пять лет.
Вместе росли. Он уже был очень могуч, и помнится, все вместе ребятня, и дядьки и племянники не обхватывали его. Очень могуч.

Дошёл до середины луга и увидел примятую траву, и чуть подпалённую, зелень высвечивалась белёсыми извилистыми линиями. Видно, как здесь лежало её тело, примятая трава вырисовывала очертание.

И перед глазами у него возникла картинка. Явно, до осязания явно, увидел, как она танцевала этот танец.

Продолжение следует....
Таисия-Лиция.