Когда ты играл нам Шопена...

Когда ты играл нам Шопена
на вкрадчивых клавишах
в своем доме в Шотландии,
пальцы твои были нежны, чутки и вдумчивы —
будто уже знали наперед
все, что будет,
и готовы были принять и прочувствовать
каждую ноту, светлую и темную —
одновременно глубоко и легко.

Ты уже давно говоришь со мной
только в качестве моего воспоминания.
Я не могу обратиться к тебе напрямую,
не могу услышать твой голос,
не могу получить от тебя письма.
Я никогда не узнаю, о чем ты думал
и что чувствовал в 2014 году.
Ты остался таким, каким я помню тебя.
Ты оставил себя нам в виде книги,
по которой тебя можно пытаться расшифровать.

Дом твой тоже изменился —
в нем стало меньше предметов, напоминающих о тебе.
Где-то ты еще остался в нем —
молодым человеком, почти мальчиком,
молчаливо и неизменно глядящим со своих портретов.

Когда я обо все этом думаю,
я слышу в уме ноктюрн Шопена
и понимаю, что он, в своей музыке —
пропущенной также и через твои пальцы —
уже не изменится для нас никогда.

Иногда мне кажется,
что если катастрофа постигнет всю Землю,
то по одному лишь звучанию ноктюрна Шопена
далекие и непохожие на нас существа
сумеют распознать
очертания шпилей над крышами альпийского городка,
форму и звук каскадов,
ниспадающих с горных склонов весной,
тембр птичьих трелей,
мужские и женские голоса в народных песнях.

Такова способность музыки, легко
переходящей из эпохи в эпоху...
А ты — ты стал для нас ночной птицей
и поешь теперь тихо и только тогда,
когда мы вспоминаем тебя.