И падают, и падают, и падают...

Хрустят осеннею прохладою
навечно растворяясь запахом,
и падают, и падают, и падают
шурша опять сушёной мятою,
оставленной на парапете каменном
холодные морщинистые листья,

по одному, а то и целой вереницей,
не разглядеть ни дум, ни горестные лица,
вновь падают, и падают, и падают,
стремясь взлететь, вдоль ветра бесноватого,
цепляясь за его крыла шершавые,
и, снова вниз, с уставшею досадою,
смиряясь с участью, как будто виноватые
холодные морщинистые листья.

А мне смотреть, реветь, руками хладными
сгребать, хранить, нести их в памяти,
считать, качать, и целовать безвестные гербарии,
и рисовать счастливые сценарии  для всех,
и для себя, и уголки обшаривать,
как в сундуках все  мысли  антикварные…   
но падают, и падают, и падают
холодные морщинистые листья   

по одному, а то и целой вереницей,
как крики дикой неуклюжей птицы,
что мечется отчаянно, чтоб не разбиться,
бессильно падают, и падают, и падают,
и кажется вот-вот на краешке предзимья,
взметнутся в небо, чтоб навечно растворится в небытии,
холодные морщинистые листья,

но снегопадами, примятые, всё тают,
тают, тают, в зыбкой памяти,
и остывает чай заваренный,
уходят дымом,
тонкой ниточкой прозрачности,
гонимы жизнью,  как жестокой мачехой,
нелепо так, в своей надуманной гуманности,
застынут вновь, уснувши в  мёрзлой слякоти,
холодные морщинистые листья,
и жизни, что сражались яростно
со временем, с пришедшей дряхлостью.