И всё золотое...

Господи мой, Боже! Неужели ж это мы дожили до благородных седин? И потерь...
Старая песня, петая-перепетая поколениями живущих. Время, когда ты успело испариться, как след ночного дождя на асфальте? А ты, детство, когда успело приблизиться вплотную, к самым глазам, а казалось убежавшим в неведомую  даль?
...Вечерняя улица полна листвы и запахов. Они стали тоньше и ощутимее, потому что в теплоту воздуха влилась струя прохлады. Солнце садится. День закончен. Западный край небес лучезарен, но это будет недолго, уставшее солнышко быстро скатится за горизонт. И когда ты уже насовсем закрываешь входную дверь крыльца за собою, особенно уютно, по-вечернему,слышен  привычный стук поездных колес - железная дорога через три улицы, и там бессонные фонари перронов,  и вокзал с хрипловатыми громкоговорителями, не умолкающими  даже в самую глухую пору, и пахнет окалиной и пылью.
Вдохнешь-вберешь в себя эти мирные звуки в последний раз - и захлопываешь дверь, отсекая внешний мир от домашнего полумрака коридора, с белыми ступенями лестницы, с кованым сундуком в углу. Медовый свет еще успевает мелькнуть в окне, покуда ты протопаешь свежевымытыми ногами по красным колючим матам с зелеными полосами, сплетенными Бог весть из какого ежового материала.
...Ужинать  садимся не зажигая  света, при последних янтарных отблесках. В доме восемь окон, он похож на китайский фонарик. За день он успевает вобрать много света - и дневного, и утреннего, и вечернего. Прохладное молоко с накрошенным в тарелку свежим хлебом - это так вкусно на исходе дня!..
Блаженство покоя, которое ты, по малости лет, еще не можешь осознать, но можешь ощутить. Оно похоже на тихое кружение внутри твоего тела, как у останавливающейся карусели. Это сон. Он уже вошел в тебя и вот-вот затянет в сладкую воронку беспамятства.
...А поезда будут все стучать, все бежать.Звук этот, приглушенный стенами, мягок.Бегут они куда-то и очень далеко, к синему морю, к высоким горам и лесам, в другие края, и в ближние города, в краснобашенную недалекую Москву.
Спи, спи, дитя, до нового дня.
В потухающем сознании под взглядами ковровых оленей, склоняющихся к тебе со стены, вдруг жарко вспыхнет на миг соседский клён, весь золотой от закатного мёда, с гроздьями созревших вертолётиков, которые вы сегодня не успели запустить. Ладно, завтра запустишь.
   Любимая Садовая улица, и переулок, и дом, отданный моему детству в безвозмездное пользование! Он стоит, этот дом, но теперь он - чужой, его продали. Продали со всеми его окнами, дверями, тайными уголками, хранившими мои детские следы.
Многое изменилось с тех пор. Не плавают теперь на лодке по весне за ландышами  в волшебную страну, которая называлась "тот берег", где и в мае все еще оставался снег под деревьями и кустами, где хоронились чудесные цветы. Страна была полна запахов - льдистых, водных, с горчинкой и едва уловимой нотой пронзительной чистоты экстаза в самой глубине отстраненности и холода. Так благоухает ландыш. Это запах сердца.
Сколько восторга, когда лодка полна букетами, а потом несёшь их как драгоценность, расставляешь в вазы - хрусталь им так идёт! И целый день подбегаешь окунуть лицо в самую середину жемчужного мерцания, наполненного словно бы тихим звоном бубенчиков - серебряных, с ангельскими голосами.
Замечательно, когда живешь, окруженный добрым и теплым деревом. Особенно начинаешь понимать это годы спустя, вдоволь "насладившись" линолеумом, ДСП и пластиком. Эти материалы ядовиты, они отравляют дом и людей, живущих в нем. Формальдегидные смолы пропитывают своей удушающей вонью воздух, предметы, даже белье. Люди живут и травятся...
Дерево полно неизбывной заботы о людях. Оно родное.
Жить в деревянном доме - как в палисандровой шкатулке. Сколько их, добрых домов, верно служивших людям, обжитых, стынет  сейчас под проливными дождями в заброшенных селеньях... Об этом думать больно!
Дерево милое...
Я изучала, засыпая, узор растрескавшихся брёвен в стене за краем ковра - и он, этот узор, похожий на пересохшее русло древней реки, рассказывал мне удивительные истории. Кто знает, может, он повинен в том, что у меня буйное воображение, что мир я вижу словно сквозь призму волшебного фонаря, и всё в нем опутано тайной и полно чудесами. Кто знает...
Даже сейчас моя старенькая учительница недавно сказала: -Да ты ведь не по земле ходишь, ты же все в облаках витаешь!
Дерево умеет разговаривать. Зимой оно замечательно потрескивает от мороза, когда синяя ночь разлилась безбрежным океаном и волны сугробов подступают прямо к стёклам окон, и в глубине  мерцают звездные колючки.
В  деревянном ковчеге тихо и тепло. Теплится безмятежно оранжевым  огоньком лампадка в углу перед образами. И кроткий женский лик, невыразимо милый и благодатный,со все прощающими, сострадательными глубокими глазами проступает в полумраке. Матерь Божия...Меня учили молиться Ей и просить милости себе и близким, ибо Она первой откликается на всякую просьбу и первая предстоятельница за всех нас, грешных, перед великим своим Сыном и Господом нашим.
Отрада молитвы тогда, в детстве, еще смутно брезжила передо мною, я не успела войти в нее, ощутить... Тогда бы мне ничего на свете не было страшно.
Не успела я и теперь, все еще... Только приблизилась, на миг, на шажочек...
"...Обременённых грехи многими, предстоящих и молящихся Тебе", "...пред Пречистым Твоим образом со слезами".
Это высшая форма речи, вообще - человеческой деятельности, недоступная, не дающаяся многим и многим... Нужна та самая, детская, душа. Бесхитростность, чистота и святая надежда и вера.
"Не имам мы иныя помощи, не имам мы иныя надежды..."
Лампада горит. Свет её тепел и полон любви. Через годы она светит мне, и ее свет невозможно не чувствовать отрадно и легко, всем своим сердцем, вне участия лукавого сознания. Лампада горит... Зимний день короток, как взмах птичьего крыла, а вечер долог.
Лампада горит...