Геморрой. Напасти

Одна из самых распространенных болезней человечества это не сердечно–сосудистые заболевания, нет, а геморрой. Возникает вопрос – почему, на основании какой информации такой вывод?
А ответ очень простой – точной информации по поводу геморроя нет. Народное название «ни себе посмотреть, ни другим показать» даёт вполне ёмкий и обоснованный ответ на поставленные вопросы, и поясняет почему нет достоверной информации!

Настойка
К железнодорожной станции «Авсюнино» подошёл среднестатистический российский гражданин, который собирался сесть в поезд на электрической тяге без локомотива – а если попроще, то в электричку. Он думал поехать домой в Москву!
Из себя он представлял, согласно анкеты, заполняемой в отделе кадров, следующее: Михаил Петрович Голубев (Ф.И.О. скорее для анкеты), родился … (дата прошлого века, уже на пенсионном пути в социальном государстве), русский (это для анкеты, хотя по крови далеко нет), среднее (и то через пень–колоду), не был, не имел, немецкий (или английский) читаю и перевожу со словарем (по правде с грехом пополам), приёмщик стеклотары пункта №7, о родителях (не будем судить), нету, не имею, не участвовал.
По поводу внешности Михаила Петровича – ростом не низок не высок, волосы на голове были местами, образуя сложную геометрическую фигуру, составленную из сочетаний парабол и гипербол (как он шутил – стёрлись от чужих подушек, но уж очень хитро стёрлись), лицо средней округлости и румяности, на лице кроме глаз, носа, рта и торчащих ушей ничего лишнего (из волосяного покрова на лице – что выросло, то и выросло, но ни усов и ни бороды), тело с выступающим среднестатистическим пузтецом до ног, ниже пузтеца тоже всё среднестатистическое (Е. Малышева в медицинских передачах могла бы сказать о том, что ниже – из-за таких мы на третьем месте), ноги под среднестатистические ботинки. Больше сказать о личности Михаила Петровича было нечего. Его антропометрические данные можно было использовать для подготовки Госпланом СССР плана развития промышленности на пятилетку.
У Михаила Петровича было два вида собственности. Движимость – его среднестатистическая супруга Клавдия Петровна с такой же как у него фамилией (о ней можно сказать так – о женщинах либо с восхищением, либо ничего, выбираем второе), и недвижимость – в виде квартиры двушки на первом этаже «хрущёвки» и «шестисоточной» дачки, доставшейся ему от родителей. В квартире находилось среднестатистическое имущество – горка с хрусталём и сервизом «Мадонна», шерстяной ковёр на стене и пластиковый палас на полу (советское наследие), а угол украшал современный плоский телевизор, на который кружевную салфетку не накинешь. На стенах друг напротив друга висели репродукции с картин И.Е. Репина «Иван Грозный убивает своего сына» и Б.В. Иогансона «Допрос коммунистов». Икон в доме не было. Хозяева спали каждый в своей кровати … а это дело они делали у того, кому больше приспичит.
Во дворе, где они жили, их соседи называли эту среднестатистическую пару так – «Петратвореньи» – одним словом, в основу которого легло знание творчества классика мирового уровня А.С. Пушкина!
Работа у нашего героя была прибыльная, по уму и образованности – работал он в пункте по приёму стеклотары из-под выпитой немолочной продукции («посуда» как называл ее народ). Это только со стороны не престижно, а с другой – как бы он жил или доживал – неизвестно. Если обратиться к классику эстрадного юмора М. Евдокимова, то есть у него такие сакраментальные слова – Так и не дожил до смерти! Наш Михаил Петрович дожил … правда не до смерти, конечно, но до нашего времени. Вот, что бизнес стеклотарный делает!
Бывало частенько, что и сам приёмщик становился сам себе сдатчиком стеклянной посуды, принимал у себя он «посуду» с особым чувством – ведь содержимое было пропущено через его сытненький организм, а значит посуда была ему как-бы сродственница. Учитывая то, что алкогольная продукция стала с развалом СССР (да и во время существования его тоже) носить «паленый» характер, стал страдать уважаемый приёмщик посуды от воздействия на него не качественного пития геморроем.
Во времена СССР в аптеках от такого неудобства было не так уж много лекарств, а если и были, то лечиться надо было долго. Наш герой много чего («много» это то, что смог покупать в аптеке) перепробовал. Но и геморрой Михаила Петровича тоже не «сидел» на месте сложа руки» – было у Петровича такое чувство, что геморрой самообучается в противодействии анальным свечам и иным таблеткам. И достигло это противостояние пика, когда ничего уже Михаилу Петровичу эффективно не помогало. Были послабления, но чувства полного удовлетворения не наступало.
Как-то, едучи со своей Петровной с уже обозначенной дачи, разговорились они с соседями по отсеку в вагоне электрички. Дошел разговор и до обмена тем, кто чем болеет и как какую лихоманку выгонять надо. Разговор типовой, но можно для себя и новое услышать, и взять на заметку, авось и полезное выйдет.
В таком разговоре геморрой не обошли стороной! Один дедок со своею старухой, тоже ехавшие с дачи, поведали Петратвореньим о таком чудодейственном средстве как коровий навоз. Только надо чтоб самый свежий, только что из буренки. Тут важны свежие испарения от переваренной травы и надо посидеть голым задом над этими испарениями минут так с пять – десять. Никакой геморрой не устоит и покинет организм в скорости.
Заинтересовало это Михаила Петровича, опять же экономия семейного бюджета (нету трат, как заработок) – денег не надо на лекарство. Благо вокруг Авсюнино коровы были (видели их несколько раз), а просвещенные в дачном деле даже ходили с тачками за ними в ожидании свежевыданного навоза.
Опустим описание потуг Михаила Петровича по выведыванию коровьих троп, подготовке посуды под лекарство, хождения за буренками, как пастух. и сбором «бальзама». Набрали они такого навоза так, что можно антигеморройную клинику открывать.
Едет счастливая пара Голубевых в электричке домой и везёт в авоськах (другую сумку жалко под этот продукт пускать) драгоценное «мумуё» в Москву! А укутали они это самое «мумуё» не очень герметично. Ну и пошло навозное амбре по вагону. Несмотря на то, что полным-полно пассажиров, образовался вокруг них пространственный «вакуум», заполненный навозным ароматом. Но и это они выдержали, на что не пойдешь ради здоровья!
Дома уже проще – своя квартира, что хочу то и нюхаю … к заду это не относится … ему не нюхать, а впитывать – лечение! Единственная проблема – где хранить? И тут решение нашлось – помните в «хрущевках» окна какие были? Посередине рамы была узкая форточка. Её можно было как маленький холодильник использовать или повесить сетку-авоську с харчами наружу. Супруги так и сделали. Повесили авоськи с навозом за окно, путь во дворе озонируют.
Дело было под майские праздники. Висели авоськи с навозом и ничто не предвещало несчастья, а владельцы этого «добра», умиротворенные легли спать. Беда пришла откуда не ждали. Утром сеток с навозом за окошком не оказалось – спёрли, думая, что в авоськах харчи!
Сильно расстроило это событие Михаила Петровича. Только борьба Петровича с геморроем вступила в самую кульминационную фазу (правда геморрой про это не знал).
Вот в таком состоянии восходил на платформу станции «Авсюнино» уже знакомый нам пассажир. Усугубляло его настроение то, что в эту поездку не добыл он бесценного «мумуё», ехал с «пустыми» руками, и думы его крутились вокруг как продолжать начатое лечение.

Электричка пришла как ей положено расписанием. Двери с шипеньем открылись. Михаил Петрович вошёл в нутро тамбура, а из него дошёл до середины вагона, в отсеке поерзав и морщась от возникающих болей, сел у окошка поудобней. Народу ехало мало – будни. Электричка тронулась, Михаил Петрович загрустил пуще прежнего – как же жить дальше?
Сколько проехали он не замечал – глаза не глядели. На остановке «Пл. 73 км» вошёл в этот вагон старичок. Своим видом он выпадал из сегодняшнего времени. Морщинистым лицом был он мил, с седой бородкой, седыми стриженными местами волосами, глазами, излучающими добро, юмор и приколы – такие лица можно встретить в зарисовках великих передвижников, которые потом использовались ими в облике персонажей в виде бурлаков, или в составе крестного хода, крестьянских праздников … да мало ли.
Одет лукавый Дедок был так же не современно, но в чистое и аккуратное – старенькое пальтецо – в прошлые времена можно было бы назвать «в армяк». Лаптей, конечно, на ногах не было, но одеты ноги в яловые офицерские сапоги. На голове лежало чёрненькое кепи, за плечами висел сидор.
Одним, ему известным чутьем, Дедок понял куда ему идти в вагоне. Несмотря на то, что свободных мест в вагоне было много, он прямиком подошёл к тоскующему Голубеву, скинул со своих плеч на лавочку сидор и сел напротив страдальца. Дедок смотрел на несчастного носителя геморроя, своими выцветшими когда-то голубыми глазами, с улыбкой и прямо в невидящие глаза Михаила Петровича. Тот очнулся от ступора и тоже начал рассматривать Дедка. Обмен взглядами длился примерно с минуту. Михаил Петрович слегка улыбнулся Дедку уголками губ, что свидетельствовало о его возвращении к жизни.
– Что горюешь, мил человек? – жизнерадостно спросил Дедок.
– Понимаешь дед, есть у меня одна болезнь, никак не избавлюсь от нее. То уйдет, то вернется. – ответил Голубев.
– Что за такая? – продолжил интерес Дедок.
– Лучше анекдот расскажу. Слушай, а там сам поймешь – ответил Голубев и продолжил.
«Приходит в аптеку мужик и в окошко спрашивает:
– В продаже антигеморроидальные свечи есть?
– Нет – говорит аптекарь.
Мужик подумал, подумал и спрашивает:
– А «подсвешники»?».
Дедок захихикал да так задорно, что Голубев тоже разулыбался во весь свой протезированный рот.
– Понял, мил человек. Значит твой «подсвешник» страдает! – отреагировал Дедок.
– Есть у меня от твоей напасти одно средство. Настойка на чистом спирту трав, собранных по росе и посуху, да в определенное время и в разное время от весны до осени, да на полную луну и неполную, да в месте не мусорном, на полянах разных и теневых, и солнечных. Настойка 40 дней настаивалась в темноте, да в тепле и холоде поочередно. Взбалтывал я ее периодически. А травы не сразу все поклал, а по величине силы в них, сначала посильнее, чтобы силу всю вытащить, потом с силой послабее, но так чтобы к 40 дням все травы свою силу отдали. Сахар не бросал. В траве хватает.
– Бальзам, что–ли? – Прервал описание больной.
– Сам ты, бальзам! – с легкой обидой отреагировал Дедок – не хошь слушать, не надо.
– Извини дурака, дедушка! – извинился Михаил Петрович – дальше рассказывай.
Дедок с жизнеутверждающей улыбкой продолжил.
– Принимать можно как хошь! Хошь внутрь каплями, хошь мажь свой «подсвешник»! – раскрыл секрет применения настойки Лекарь – но особливо не усердствуй. Внутрь по 5 капель хошь с утра, а хошь в обед, али в ужин с чем–нибудь жидким, только молоко не используй – свернётся. Снаружи – обмазывай «подсвешник» для чего, бери кисточку тонкую и кружок пусть кто-нибудь тебе рисует вокруг твоего «кружка» … хии, хии, хии – зашелся фармацевт – рисовать лучше днем, ночью то поди другое на уме? – Если переборщишь, то мозги могут одурманиться, правда с возвратом спустя некоторое время, а что будет в этот момент не знаю … не испытывал.
– Ну что, давать аль нет? – закончил свою речь Дедок – мне сходить скоро, на следующей.
– Да! – с нетерпением почти прокричал обнадёженный Голубев.
Дедок развязал лямки на сидоре, раскрыл его горловину, и чуть–чуть покопавшись в нем достал скляницу емкостью 200 миллилитров, коричневого цвета, со старинной чеканной по боковой грани надписью «ФармокопЪя», заткнутую поструганной под диаметр пузырька пробкой от винной бутылки.
– Накось … выкуси, живописец … хии, хии, хии – зашёлся дающий, протягивая руке-берущей флакон – с Богом!
С этими словами старичок подхватил сидор и вышел из вагона в тамбур.
Ошалевший от привалившего счастья Михаил Петрович успел крикнуть Дедку в след.
– Спасибо! А сколько стоит-то?
Но слышал или нет дедок словесную благодарность неизвестно, а также он не обернулся и цену препарата тоже не назвал.
Электричка остановилась на остановке «Пл. 49 км.». Двери с шипением открылись и закрылись. Как ни высматривал на платформе старичка осчастливленный Голубев, больше он его не увидел – вышел ли или растворился тот в пространстве, не известно.
Во время оставшегося пути у Михаила Петровича свербило в одном месте (скорее всего геморрой почувствовал неминучий конец свой) применить лекарство, но принародно на вокзале или в метро не снимешь штаны, не сядешь … не начнешь долгожданное лечение. Надо терпеть, а еще надо выбрать способ лечения – или внутрь или рисованием. По дороге домой зашел он в магазин «Канцтовары» и на всякий случай купил тонкую кисточку. Продавец как будто знал для каких целей кисточка покупается и начал предлагать то беличью, то колонковую, а то и просто из щетины, расхваливая свойства каждой из них по работе с водными красками – акварелью, гуашью, размывке этих красок водой. Михаил Петрович молча слушал и, не выдержав окончания перечня достоинств художественных товаров – со злобой в голосе сквозь зубы процедил.
– Мне для задницы!
Продавец осекся. О таком «полотне» он и думать не мог. Поняв, что покупатель нервничает, дал Голубеву кисточку из щетины, получив в ответ необходимую расплату. На том их товарно-денежные отношения прекратились.
Остаток пути Михаил Петрович летел на «крыльях», выросших из одного места, держа как животворящий крест в поднятых и вытянутых вверх двух руках кисточку из щетины!

Дома лечение не заставило себя долго ждать!
– Клавка, иди быстрее сюда! – позвал с порога жену любящий супруг.
– Чего такое? – вошла в коридор Клавдия, вытирая при этом ладони рук о халат за спиной там, где пониже спины халатом подчеркивались выделявшиеся полушария.
Второпях снимая штаны и исподнее, Михаил Петрович рассказал супруге приключившуюся с ним в электричке историю со старичком. Дав жене кисточку и скляницу, лег на диван и властным голосом приказал.
– Рисуй!
Клавдия не художница, но тщательно, как могла, нарисовала вокруг анального места кружок. Михаил Петрович почувствовал щекотание в нежных местах от кисточки (хорошо, что щетина, от других не удержишься от смеха) и легкое жжение от настойки (сказывался спирт). Лиха беда начала, но надо заметить, приятного начала!
Мгновенного эффекта никто не ждал, но к вечеру геморройный зуд, жжение и боль немного поутихли. Михаил Петрович обрадовался – неужели то, что надо? Суток через двое после разрисовывания зада геморройные симптомы не чувствовались ни при посадке на стул, ни (простите за интимное) других физиологических процедурах. Ай да Дедок!

Чудны дела
Но, если всё идёт гладко, значит что-то не учтено. «Беда» таилась и вскорости дала о себе знать. Дедок умышленно (а может правда по незнанию) умолчал о том, что вместе с геморроем вылечивается и мозговой центр, управляющий работой сосудами, а как Вы понимаете, и всем мозгом. Помните его слова – мозг туманится.
Вместе с ушедшей болью в поведении Михаила Петровича стали появляться странные нотки. Он стал говорить с любимой Клавой правдой. Вроде бы так и должно быть в жизни каждого, но жизнь приучила Голубева, как среднестатистического семьянина, юлить, лицемерить, а иногда откровенно лгать и врать. Первым в семье о таких изменениях в разговоре заметила Клавдия.
Выздоравливающий поведал своей жене об изменах, которые он совершал, будучи приёмщиком стеклотары и прям на тарных ящиках (где ж ещё ему было в течение дня), потом о заначках, устроенных им по всему дому – в одну корзину «яйца» – деньги Михаил Петрович не клал. В семье возникло напряжение в отношениях. Просил он у жены прощения, клялся в любви, лил слезы, все было тщетно. Ночью Клава с ужасом думала – С чего это он? – я же ему про то, сколько мужиков через себя пропустила, молчу, а уж про остальное тем более.
Дошло дело до разрыва, который выразился в крике жены.
– Разрисовывай свою жопу сам! А я к маме (мама была, но был и мужичок, предлагавший ей совместную любовь)!
Жена уехала. Но лечение Голубев решил довести до конца. Тут как раз пригодился совет Дедка – по 5 капель! Выход из положения есть.
При очередной заправке жидкости в стакане настоечными 5-ю каплями, рука Михаила Петровича дрогнула, и в стакан выплеснулось хорошая порция настойки, смешавшаяся с сухим винцом. Он поохал, поахал – но душившая жаба оказалась сильнее предупреждения Дедка (правда он уже и забыл про него в условиях разлада семейной жизни, а надо заметить, что с уходом жены стал он попивать сухенькое винцо). Одним глотком опрокинул в рот все, что было в стакане. Крякнул от крепости получившегося напитка. Закусил салом с чесноком. Во рту стало полегче.

Всем в этой жизни движет нужда. Пришла нужда и к Голубеву, правда пока физиологическая. В специальное для отправления нужды место надо идти по коридору. Как у многих, так и у них с Клавой, в коридоре висело зеркало. Проходя мимо него, Михаил Петрович ненароком глянул в зеркальную поверхность и отшатнулся – на него смотрел его глазами он, но вместо его головы у него была голова кота. Всё его – пижама, тапки, майка алкоголичка, но голова не его – кота! Вот те на!
Очнувшись от увиденного и еще не раз глянув в зеркало, Михаил Петрович решил, что нужна оценка его личности со стороны. Мало ли выпил, и ум за разум зашёл. Кому можно доверить такое тонкое интимное дело? – правильно жене, хоть и бывшей (да и прошло всего как ушла трое суток и не разведёны). Подумано – сделано. Он позвонил ей и, не объясняя причины, попросил приехать. Клавдия кричала, отнекивалась, но все-таки уговорилась (тот мужик надоел ей и надо было искать причину разрыва), а вскорости и приехала.
– Ну чё у тебя, что за срочное дело? – прям с порога набросилась она на Голубева с показным недовольством.
Михаил Петрович глянул на жену и чуть не упал в обморок – на него смотрела Клава с жабьей головой (чур меня, чур – мелькнуло в голове).
– Как ты видишь меня? – трясущимися губами произнес Голубев.
– Да как, пьяный ты и всё, ничего нового! – констатировала жена-жаба!
– Никаких изменений во мне? – не отставал Голубев.
– Если ты про свой геморрой, то тебе лучше знать о его изменениях. Других – не вижу и не знаю! – слегка улыбаясь проворковала Клава. Ей захотелось остаться в доме и никуда ни ехать – все-таки 30 лет бок о бок.
И тут её супруг выдал ей все о её любовниках – количестве, качестве и как она им отдавалась. Передав жене-жабе сцены совокупления в лицах и криках, муж-кот остановился. Клавдия была удивлена, обескуражена, сникла – что-либо возражать она не могла или не знала как, ведь всё правда, откуда он знает всё? Лучше промолчать – уууу Геморрой (так ей в голову пришла кличка для мужа) треклятый!

До Михаила Петровича дошло – это он видит мир в таком виде, а для остальных он ничуть не изменился! Настойка от геморроя при больших дозах приема даёт видение правды об образе человека, а сам принявший помимо того, ещё и говорит правду помимо своей воли! Вот те раз! Радовало то, что всё вернется в прежнее состояние, как сказал Дедок, но когда?
«Надо бы поаккуратней быть с соседями, да и в обществе. Больше молчать» – крутились в голове «правдовидца» мысли. Но подводные камни были уже на пути его жизни.
Учитывая, что Петратвореньи жили не изолировано, то Голубев начал встречать разного рода видоизмененных соседей … куриц, петухов, собак, волков, из кошачьих, лис, стервятников, а были и земноводные … всех не перечесть. Фауна богата видами, подвидами и всегда можно найти прообраз и совпадение среди человеком и особью. Но, вот что интересно, встречались и не видоизмененные – это говорило о том, что это люди не потеряли своего человеческого облика!
А самое «печальное» для Голубева было то, что он не мог сдержатся при встрече с соседями в части высказывания им правды о них, их жизни и деяниях. Правда вызывала у людей стресс … услышав то, что Голубев автоматом высказывал им, причем без их просьбы об этом. Он рассорился почти со всеми соседями, которые попадались ему при встрече в образах представителей фауны, а когда он уходил, в спину ему шептали – уууу Геморрой треклятый.
Так геморрой из болезненного состояния, перекочевал в словесные смыслы, олицетворение человека – Голубева М.П.

Еще сложнее оказалось нахождение «правдолюбца» в обществе. М.П. Голубев, как среднестатистический россиянин, интересовался политической жизнью страны в варианте района проживания. Как ему это удалось, не известно, но он вступил в ряды всех партий какие существовали официально – по закону.
Член партий М.П. Голубев ходил на все собрания и мероприятия, которые проводились партиями для своих членов, а также исправно платил взносы из денег, получаемых от «стеклотарного» бизнеса. Членство в партиях шло ровно, без ухабов и ям. Как в том анекдоте – были-ли колебания относительно линии партии? Нет – колебался вместе с линией!
Несмотря на разнородность целей, программ, стремлений законно созданных и действующих партий, М.П. Голубев до приема настойки от геморроя с целью лечения умудрялся быть своим везде и без видимых противоречий.
Этот консенсус был ликвидирован ставшим «правдоборцем» М.П. Голубевым, в процессе излечения!
М.П. Голубев открыл глаза членам партий на партийное руководство. Кто они такие на самом деле и какое у них соответствие с представителями фауны, как это руководство живет и за какие деньги строит особняки, покупает квартиры, машины, яхты, отдыхает за границей и многое другое.
Состоя членом какой-то партии, в которой осуждали внешнюю политику, а поддерживали внутреннюю, он критиковал, эту партию за то, что поддержка внешней политики неправильная и почему, а осуждение внутренней политики тоже неверное и почему.
В партии, где поддерживали внешнюю политику, а осуждали внутреннюю политику, М.П. Голубев открывал глаза всем партийным членам о партийных ошибках.
Хотя, где разница между этими партиями трудно было понять – но критика партий была из его уст разной! Иначе за чем столько партий? А ведь каждую надо было охаять и обосновано.
Общественная позиция М.П. Голубева привела к тому, что его потихоньку стали исключать (если быть точнее – выгонять) из партийных рядов.
Такого в СССР, откуда родом М.П. Голубев, не было. Учитывая, что он был из категории – пролетарий, а не каким-то итээровцем, дорога в партию ему была открыта всегда и без ограничений на прием. Партиец М.П. Голубев не критиковал партию, членством в которой он гордился.
При состоявшемся акте исключения из партии М.П. Голубева, секретариат вздыхал и в один голос на выдохе шептал - уууу Геморрой треклятый.
Но и М.П. Голубев в долгу не оставался. Положив партийный билет на стол и выходя из секретариата, про себя глядя искоса на партийный актив, молвил – Геморрой, а не партия! А учитывая, что это были слова «правдолюбца», то оно могло быть и правдой!
Вот, что сотворила настойка чудотворная – геморрой благодаря М.П. Голубеву прочно вошел в политику! Когда говорили партия – подразумевали геморрой, говорили геморрой – подразумевали партию.
О чем-то подобном было уже показано в одной модной в 90-е годы передаче «Куклы».
«Японский премьер Ямомото обращается к Президенту Б.Н. Ельцину.
– Болиса–сан, уситывая тязёлую гуманиталнюю ситюясию в Лоссии, мы лешили оказать гуманиталнюю помось! Мы наплавляем Вам палтию плезелвативов!
– Ох, Ямомото–сан, у нас такая партия уже есть!»

В приемном пункте стеклотары №7, где продолжал трудится приёмщиком посуды Петрович, все было прозаичней. Он был начальником, кассиром и подчиненным – один в трёх лицах! Критиковать кроме себя, ему было некого. А коли ему уже было присвоено звание Геморрой, то он и в Африке (то есть в пункте №7) Геморрой, и всё тут! Это, пожалуй, самый спокойный в жизни «правдолюбца» Петровича эпизод.

Всё кончено
Содержимое скляницы подошло к концу. Вместе с концом настойки пришёл конец и геморрою.
Но действие чудо-напитка еще продолжалось некоторое время. Закончилось и это действие.
Опять же первым в семье Голубевых заметила это окончание его несравненная Жена – Клавдия! Муж еще спал в своей кровати, утомленный правдой жизни. Она после сна сидела в своей кровати и жалобно смотрела на него спящего.
«Надо же так попасть, со всеми на ножах, из партий повыгоняли, хорошо на работе обошлось» – мелькали в голове Клавы мысли – «Бедненький, а я дура хотела уйти к тому кобелю, мой то лучше, пусть и правдолюбец, ну дай Бог очухается».
Петрович, видно, прочувствовал телепатически размышления жены – как никак прожито вместе сколько … поневоле учуешь, о чем у нее там шарики крутятся хоть и спящий, хоть бодрствующий и вблизи, и на расстоянии.
Муж открыл глаза и по привычке начал осматривать комнату – это у него утренняя процедура была такая. Некоторые гимнастику, а Петрович искал отличия от вчерашнего вида. Начал он со стен (обои то выцвели и засалились, переклеить бы), затем поднял глаза выше на потолок (белить надо … ишь как мухи засидели), перевел взгляд на кровать, в которой сидела в «ночнушке» Клава (чего это ни свет, ни заря подхватилась? … а она еще ничего) …
Тут его голову пронзила мысль – не Жаба! Все кончено!
Для него и Клавы, для всех – уже да!
Но оказалось, что последствия приема настойки прочно остались в мозгу у соседей, в общественной жизни района проживания Голубевых.
Что только потом Петратвреньи не предпринимали – восстановить прежнюю жизнь им не удалось.
Ну и хрен с ним! – такой вердикт был вынесен на семейном совете, проведенным по вопросу – Как дальше жить?
Правда от клички, прозвища – Геморрой, накрепко закрепившимся за Михаилом Петровичем Голубевым его коробило.
– Молчать надо было побольше в свое время, да как?
Тут уместно заметить то, что супруги (одновременно и независимо друг от друга) решили больше на изменять в любви друг другу, а Петрович для себя принял решение не прятать от жены деньги – всё одно вместе. А ну как ещё чего может заболеть хронически?
И ещё – сколько б потом они, что один Петрович, что вдвоем ни ездили с дачи или на дачу, таинственного Дедка больше не встречали!
Нельзя быть уверенным до конца во всем – у Клавдии Петровны Голубевой начали появляться признаки такой напасти, как Бессонница!

А. Коро, сентябрь, 2019 г.