Рисование как искусство. Моему папе посвящается

     Рисование как искусство вошло в мою жизнь очень рано, ещё в глубоком детстве, которое многие помнят только по ярким пятнам происходившего с ними, родившимися через десятилетие после кровавой войны.
     Но рисовала я не танки и взрывы, от одного из которых ослеп мой любимый папочка, а начинала я свой "творческий путь" художником-портретистом. Было мне четыре года, и жила я в дружной семье учителей, только что закончивших Калининский пединститут. На помощь "растить ребёнка" приехала из Подмосковья моя маленькая хваткая бабушка Оля, мать отца, с которой мы оставались в течение всего дня хозяйничать по дому, готовить овсяный деревенский студень, поливавшийся потом постным маслом, да "яблошник" -- горку картофельного пюре с румяными золотистыми шкварками внутри. Оно выкладывалось на сковороду к приходу родителей с работы из "Школы слепых" и ставилось в духовку запекаться.
     Но сейчас не об этом. А о творчестве. В доме были листы Брайлевской бумаги -- специальной, из тонкого картона, для папы, который записывал рельефно-точечным шрифтом Брайля свои стихи, готовился к урокам, будучи историком и филологом от Бога, ведь его мать, совсем неграмотная, долгие годы расписывалась крестиком за свою крохотную крестьянскую пенсию.
     Кроме нас четверых в квартире жила ещё младшая мамина сестра Вера, которая училась на зубного врача в Калининском медучилище, и потому четырёхлетнему ребёнку был огромный простор для портретной живописи -- пять человек -- это вам не одна кошка Муська. А вот кошек у нас не было.
     Так вот. Как только все расходились по своим делам, я брала большой Брайлевский лист и простой карандаш и начинала творить. Карандашные шрихи ложились и ровно, и вдоль, и поперёк, и вкривь, и вкось. Но главное -- это замысел художника. А кто лучше всех знает о том, что художник хотел выразить? Конечно же, экскурсовод, который водит по выставке посетителей и рассказывает им, как получаются вон те или вот эти шедевры. Экскурсоводом "по совместительству" работала моя тётя Вера, старше меня всего на двенадцать лет и потому понимавшая меня с полуслова. Выставку картин "художника" устраивали на только что купленой новенькой диван-кровати. Картонные листы ловко стояли без рамок вдоль спинки и не падали, а подписи к картинам уже делались в течение экскурсии рукой моей мамы: я ведь ещё писать не умела, а только рисовать. "Обратите внимание на этот портрет, как художник выразил своё видение длинных вьющихся волос матери, которая расчёсывает их утром, наклонив голову. Какая экспрессия, какое движение штриха!"-- говорила моя тётя-"экскурсовод" следовавшим друг за другом маме, папе и бабушке. На Брайлевском листе были одни каляки-маляки и штрихи от простого карандаша. Внизу под рисунком -- надпись "Мама причёсывается".
     У мамы были роскошные каштановые пышные волосы по пояс и она ими очень гордилась. Ни разу за всю её взрослую жизнь, дай Бог ей долголетия,ножницы не коснулись её волос. Мама расчёсывала водопад кудрей и заплетала толстую косу, которую подвёртывала "бараночкой" под заколку. Ведь она была учителем, а распущенных волос учителя раньше не носили. Не принято было.
     Папа, тотально слепой с 1944 года, назначенный директором Школы для слепых и слабовидящих, наделённый от природы творческим умением воспринимать все цвета и формы, запахи и звуки, радовался любым проявлениям таланта своей маленькой дочери,которую никогда не видел, хлопал в ладоши от восхищения и приговаривал:"Да, как красиво! Какие энергичные штрихи! Как правильно художник поймал позу, какое необычное цветовое решение!" Мои родители вообще не сюсюкали со мной. Именно такие слова звучали в небольшой комнате "хрущовки", полученной после моего трёхлетнего взросления в студенческом общежитии пединститута.    Бабушка Оля молча семенила  следом за "экскурсоводом", довольная уже тем, что при ней, то есть в её присутствии, рождались днём такие "шедевры".
     Кстати, несколько Брайлевских листов с моими рисунками сохранились у мамы в архиве до сих пор, по прошествии более полувека с той поры, "когда деревья были большими".
     Уже давно нет ни папы, ни бабушки Оли, а я всё помню, как они ходили по комнате, восторгались и окрыляли меня на новые яркие творческие свершения.
     И разве теперь я могу их подвести?