Каша

КАША

– Хочу есть! Как же хочу  есть-то! – думал Егорка, слоняясь по улице.
Стояла середина октября послевоенного года. Деревья сбрасывали последнюю листву. На огородах всё было убрано, да и ягод на кустах смородины прежде не было: что собрали, а что птицы склевали.
Егорке шёл шестой год. Мать работала в колхозе телятницей и с утра пораньше ушла на работу, оставив его спящим. Кроме Егорки, у Анны, так звали мать, была ещё дочка, но она училась в 4 классе, поэтому Егор был предоставлен сам себе. Отец погиб на войне и, как ни старалась мать, семья жила впроголодь. Хорошо хоть с одеждой помогали сердобольные люди: давали обноски со своих детей. А с едой совсем плохо. Что удалось вырастить на огороде, мать экономила: надо растянуть до следующего урожая. Часто повторяла:
 – Вот сестре кусок хлеба и картошина с собой, а ты, Егорка, ешь, что найдёшь.
К обеду, правда, всегда стояла в печи какая-нибудь похлёбка в чугунке. Не то, чтобы она наваристая, но дети говорили:
– Ой, мамка, как скусно-о-о!
Поперву Анна держала корову, но надсадилась на тяжёлой работе,  и пришлось её сдать. Дочка понимала и не требовала от матери ни вкусненького, ни новой одежды. После школы бегала помогать матери обряжаться с телятами.

    Заработная плата членам колхоза не начислялась. Учёт выполненных работ вёлся в трудоднях. После выполнения обязательств колхоза перед государством остаток урожая распределялся между колхозниками. Как правило, его распределение происходило один раз в год. Колхозник получал за свою работу годовую  долю колхозного годового дохода пропорционально начисленным его трудодням. Чаще это было зерно, реже другая сельскохозяйственная продукция. Но 1946 год был неурожайный, и колхозники, в том числе и Анна, зерна получили совсем мало. Сердобольная соседка Санька, мать семерых детей, жалела и нет-нет да и принесёт ей то молока, то яиц: благо дело курочки ещё с лета неслись хорошо.
   Но в тот злосчастный день как раз поесть Егорке было нечего. Небольшой кусочек хлеба с чаем он смолотил, когда встал, а времени уже полдень, но ни мамка, ни сестра всё ещё не пришли, а чугунок с похлёбкой мать строго-настрого запретила выставлять самому. И в нём поселилась всего одна мысль:
– Есть хочу! – и она его сверлила и сверлила.
Вдруг видит, что соседка, тётка Саня, выходит из дому и направляется с косой за речку. В то же время замечает, что у соседей открыто нараспашку окно на кухне. Он, недолго думая, перелез через огород и метнулся к окну. Окно для его роста было высоковато. Посмотрев по сторонам, увидел небольшую доску. Подладив её под окном, Егорка влез на кухню. Он знал, что у соседей есть корова, а значит, обязательно в печи стоит каша, так как, когда он был маленький  и у них была корова, в печи всегда варилась каша.
   Обжигаясь и дуя на пальцы, Егорка открыл заслонку у печи и обрадовался:
– Ура! Каша есть! – и, не думая, взял лежащую на столе тряпку и выставил блюдо.
Каша была пшённая. Ложку взял в банке, стоящей на столе, и начал хлебать. Сначала почёрпывал понемножечку, но по мере остывания всё больше и больше, а под конец и по полной ложке. Заскрёб по краям и дно, облизал ложку и вылез обратно через окно. Но то ли поторопился, то ли сытый живот был виноват, но нога соскользнула с доски, и он грохнулся, разорвав при этом штанину.
– Ох, мамка и даст мне!
Поднялся и, чуть прихрамывая, побежал домой. Дома ещё никого не было. Он залез на печь и заснул.
   А в это время возвращается из школы Катя, одна из дочерей Саньки. Она разделась и побежала на кухню в предвкушении обеда, но видит, что каша вся съедена. Удивилась, так как обычно из школы она возвращалась первой и всегда первой ела кашу. Но тут же подумала: может, из братьев уже кто-то пришёл, пообедал и убежал по грибы. И, ни о чём плохом не думая, налила в блюдо молока, накрошила крошенины.
 В то же время идёт с работы и Анна, мать Егорки. Егорка обычно крутился около дома, дожидаясь мать,  чтобы вместе идти обедать. Но сегодня её задержал бригадир: на телятник привезли пополнение, одиннадцать новорожденных телят, которых надо было разместить и напоить. Подходя к дому, видит, что Егорки нигде нет. Сердце бешено заколотилось в груди: «Всё ли ладно?» –  и, не снимая грязных сапог, вбежала в избу. Но от дверей  увидев Егорку на печи, успокоилась. Медленно опустилась на лавку и заплакала:
– Фу, ты, дурёха, всё ведь хорошо! – и стала переодеваться.
Егорка сладко посапывал. Мать подпихнула под него фуфайку, чтоб ненароком не обжёгся и решила:
– Раз спит – пусть спит. Пообедает и потом.
    Мальчишка проснулся через час, когда Анна собиралась снова на работу.
– Егорка, соходи обедать-то!
– Не-а, мамка. Не буду. Не хочу.
– Как это не хочешь? Ты, случаем, не заболел?
Егорка молчал. Анна подумала про себя: «Что-то не то с ним», а вслух попросила:
– А, ну-ка, слезай с печи.
И, увидав разорванную штанину, испугалась.
– Сынок, говори, что натворил! И кто тебя так накормил, что даже есть не хочешь?
– Так я… Это… – начал Егорка, но Анна его перебила:
– Да говори ужо. Хватит мямлить.
– Ты заругаешься.
– Говори, тебе говорят, – начала повышать голос Анна, путаясь в словах.
– А бить меня ремнём будешь?
– Не буду. Говори.
Егор переминался с ноги на ногу.
– Я кашу съел у соседей, – хныча и растирая слёзы и сопли по лицу, признался сын. – Мне сильно хотелось есть, а тебя всё не было. А то, что ты мне оставляла, я ещё утром съел. А тут смотрю, тётка Саня пошла с косой, а окно открытым оставила. Вот я через окно и залез. Когда обратно вылезал, упал и штанину разорвал. Вот.
 – Ох, ты, паразит! – в сердцах вскрикнула Анна. – Ты что это вытворяешь? Меня позоришь, папку позоришь. Царствие ему небесное – и, перекрестившись на икону, заплакала.
– Мамка, не реви. Я больше не буду. Только не реви. Прости меня.
– Не передо мной надо прощения просить, а перед соседями. Одевайся давай. Пойдём.
– Не пойду. Я боюсь.
– Бояться надо было, когда залезал в чужое окно и ел чужую кашу.
Сын ещё сильнее заревел и стал упираться. Анна, взяв его за руку, силом потащила за собой.

   Соседка Санька, накосив отавы для коровы и овец, вернулась домой и, увидев пустое блюдо из-под каши, удивилась:
– Катька, ты что ли всю кашу съела?
– Мам, да ты что? Её вообще не ела. Видишь: молоко с крошениной хлебаю?!  Когда пришла из школы, на столе уже стояло пустое блюдо. Я думала, может, кто из братьев прибежал раньше и съел.
– Нет, кроме тебя ещё никого нет, – раздумчиво ответила мать и продолжила рассуждать, – и кто это, интересно, в гостях у нас побывал без хозяев?
Но тут они с дочкой услыхали на мосту возню:
– Кто это ещё пожаловал к нам?
– Сань, можно к вам?
– Ой, ты что ли, соседка? Чево это средь-то  бела дня по гостям вздумала ходить?
– Сань, прости ты нас, грешных. Ради Христа прости. Ведь мой Егорка-то, паразит эдакой, кашу у вас съел, – и, обращаясь к сыну, повысила голос, – извиняйся, коли неладное сделал, – и заплакала.
Егорка спрятался за мамкину юбку и тихонько подвывал. Санька хотела разозлиться, накричать, тем более слова обидные уже вертелись на языке, но, пересиливая себя, тихо проронила:
– Да перестаньте вы реветь. Ну и чёрт с ней, с кашей. Поедят чего-нибудь, – и тоже заплакала.
Егорка, видя, что всё обошлось, шмыгнул на улицу.
Санькина семья считалась благополучной, но жилось тоже нелегко. Муж хоть и вернулся домой с войны живой, да что-то не клеилось в семье: часто находил заделье, чтобы не бывать дома, возлагая всю заботу о детях и домашнем хозяйстве на жену. А хозяйство было не маленькое: корова, овцы, куры. Вот и крутилась Санька как белка в колесе с утра до вечера. И давно дети не видывали, как их мама улыбается. Бывало, сядет она у стола на кухне, подопрёт рукой щёку и упрётся взглядом в окно… В такие минуты дети обычно её не тревожили. Понимали, что устала. Сейчас же, видимо, всё накатилось разом, и Санька прослезилась, сморкаясь в фартук. После, как будто опомнясь, воскликнула:
– Ой, что это я?! Пойдём-ка, Анна, чайку попьём лучше!
Но Анна осекла:
– Нет, Сань, на работу мне пора. И так опаздываю уже. Спасибо тебе, что зла не держишь. Побежала я.
– Ну, давай! Счастливо тебе!

Послесловие:

Егорка окончил школу, отслужил в армии и домой не вернулся. А съеденная им  каша осталась лишь в памяти дочери Саньки, Екатерины, как напоминание о тяжёлом и голодном послевоенном времени.


Рецензии