К 23 февраля! С рифмой по жизни

             Лучшие среди нас

  Как офицер запаса, я неоднократно призывался на курсы переподготовки. Проходили они обычно на военной кафедре Московского института химического машиностроения, который я заканчивал. Поэтому многих преподавателей хорошо знал, впрочем, как и они меня.
  Однажды, опоздав на лекцию, попросил у майора разрешение войти.
  «Входи, Филиппов, — разрешил майор, — а в наказание за опоздание, бери двух офицеров и идите выпускать «Боевой листок». Открыв журнал, он назвал две первые попавшие ему на глаза фамилии и приказал:
  «Лейтенанты Кот и Курмас вместе с Филипповым в распоряжение подполковника Мамчура! Филиппов — старший».
  Явившись к подполковнику Мамчуру, мы получили все необходимые для стенгазеты материалы: ватман, тушь, карандаши, фломастеры; нашли свободную аудиторию и принялись за дело. Как старший, я распределил функции следующим образом: умевший рисовать и красиво писать Кот, отвечал за художественное оформление, Курмас получил подшивку «Красной Звезды» и должен был составить передовицу. На себя же я взял самое трудное — стихотворение, которое должно было по замыслу редактора, то есть меня, являться изюминкой и украшением «Боевого листка».
  «А сумеешь?» — недоверчиво спросили ребята.
  «Постараюсь», — ответил я и отправился «творить» в читальный зал.
  Когда через час с небольшим я вернулся, лейтенант Кот, нарисовавший самолёт, два танка и несколько бойцов в противогазах и защитных костюмах, заканчивал подготовленную лейтенантом Курмасом передовицу. Под ней оставалось место для
стихотворения, которое, в случае неудачи с последним, он планировал заполнить ещё одним танком.
  «Ну что, сочинил?» — с иронией спросили мои подчинённые, уверенные, что я просто решил часок «посачковать».
  «Сочинил», — скромно ответил я и прочёл:

  «Пускай пока что мы в запасе,
  В почётном запасном строю,
  Но всё, что нынче учим в классе,
  То завтра применим в бою.

  И, если враг начать решится,
  И, если грянет грозный час,
  Отчизна может положиться
  На офицерский свой запас!»

  «Пойдёт», — без особого восторга, сказали лейтенанты, и Кот, закончив с прозой, начал каллиграфическим почерком переписывать стих.
  Через полчаса я стоял перед подполковником Мамчуром и с гордостью показывал ему наше совместное творчество. К моему удивлению, тот мрачно произнёс: «Не годится! В листке не указаны фамилии лучших офицеров. Необходимо дописать!»
  «Но, товарищ подполковник, — попытался я возражать, — под передовицей нет места, а дальше в газете идёт стихотворение».
  «Вижу, что стихотворение — не дурак — вот под ним и допиши».
  «Но Иван Иваныч, — пользуясь личным знакомством, в нарушение Устава обращаясь к подполковнику по имени и отчеству, как автор пытался доказать я, — это же повредит стилистике произведения. Да и художника я уже отпустил».
  «Кругом!» — вернул меня подполковник в плоскость уставных отношений. «Сам дописывай, раз отпустил».
  Повернувшись посредством пятки левой ноги и носка правой против часовой стрелки, я отправился выполнять приказание старшего по званию.
Вернулся в аудиторию, взял фломастер и, чтобы хоть как-то спасти своё, уже ставшее родным детище, чуть ниже дописал:

  «А лейтенанты Кот, Курмас
  Сегодня лучшие средь нас!»

  «Вот это другое дело», — произнёс подполковник, когда я принёс ему исправленный
вариант листка. «А говорил — места нет». И, свернув его в трубочку, швырнул в шкаф с другой наглядной агитацией.