Короткая жизнь второго Есенина. П. Васильев

        Наши имена припоминая,
        Нас забудут в новых временах… 
                П.Васильев


ЧАСТЬ 1


Еще ты вспоминаешь жаркий день,
Зарей малины крытый, шубой лисьей,
И на песке дорожном видишь тень
От дуг, от вил, от птичьих коромысел.
Еще остался легкий холодок,
Еще дымок витает над поляной,
Дубы и грозы валит август с ног,
И каждый куст в бараний крутит рог,
И под гармонь тоскует бабой пьяной...
Он прячет в листья голову свою —
Оленью, бычью. И в просветах алых,
В крушенье листьев, яблок и обвалах,
В ослепших звездах я его пою!

Какими красками слов начиналась его поэма  «Август»!
А через  пять лет с её опубликования их выжег тридцать седьмой.
И впереди были  две недели, не дожитые до последнего августа, и более двадцати лет  забвения с его очернения и гибели. 
И основные его памятные места оказались не на русской земле.

Павел Николаевич Васильев, замечательный русский поэт, одногодок  А.Твардовского, - даже сейчас мало известен.
Родился 5 января 1910 года в Северо-восточном Казахстане. (В этом году 111 лет — символичная дата по цифре 1 — три первых места!)
Отец из простонародья, выходец из среды семиреченских казаков. Учительствовал после окончания учительской семинарии в Семипалатинске. Мать из крестьян, окончила гимназию в Павлодаре. Там с двадцатого года семья и проживала. Первое своё стихотворение  написал в десять лет.

Характер у него был непростой. Задиристый. Из-за церкви поссорился с отцом. «В Павлодаре диспуты с попами ведет учитель Давид Васильевич, он — главная мишень их насмешек. Павел отвечает: забирается на крышу церкви и читает оттуда стихи, собирая зевак. В другой раз ночью залезает в церковь и валит кресты. За такое дело выдран отцом с полной казачьей жестокостью. После этого разрыв становится неизбежен, и Павел, оставив дом, подается в Семипалатинск». (С.Куняев*).  Потом перебирается во Владивосток поступать в университет.
Может, в конце своей короткой жизни он и осознАет, что святотатство так или иначе  наказуемо?

Первый раз он появился в Москве  в начале декабря 1926 года, в 16 лет!!  Перегородив улицу, остановил  автомобиль Луначарского, вывалил стихи на капот и настойчиво попросил  почитать их, чтобы тот, удостоверившись в его задатках,  помог с поступлением в рабфак искусств.
Нарком подчинился, прочел, и написал на листке: «Заведующему Единым Художественным Рабфаком искусств или его заместителю. Податель, молодой человек из Сибири Павел Васильев, хотя он не имеет командировки и не числится рабочим, — желание получить художественное образование колоссальное. По-моему, надо экстренно помочь юноше… Луначарский» (Л.Аннинский «Красный век»).

В августе 1927 поступает туда, но его не окончил. В 1928 году странствовал по Сибири, был охотником, матросом, старателем на золотых приисках. В Сибири его стихи, оценив  талант,  печатал известный литератор Зарубин.

Вот некоторые описания его внешности и характера из воспоминаний современников.
Рюрик Ивнев, приятель Есенина, познакомившись с ним в 1926 г. во Владивостоке, написал: «в глаза весёлые смотрю, ах, всё течёт на этом свете, с таким же чувством я зарю и блеск Есенина отметил».
В 1930 году, из рассказа писателя Михаила Никитина: «Павел Васильев заправским франтом предстал… в белой рубашке с отложным, жестко накрахмаленным воротником, в белых же штанах из так называемой рогожки и в безукоризненно белых башмаках, начищенных зубным порошком… Меловая помазка на обуви была наложена столь щедро, что если бы не свойственная Павлу крадущаяся рысья походка, вокруг ног его на каждом шагу непременно вскуривалась бы меловая дымка».
Галине Серебряковой, советской писательнице, написавшей книги о Марксе и Энгельсе,  запомнился он «яркими глазами с неожиданно озорным, жёстким, недоверчивым и недобрым выражением».
Варлам Шаламов вспоминал, где-то уже о 1934-ом: «Это был высокий, хрупкий человек с матово-желтой кожей, с тонкими длинными музыкальными пальцами, ясными голубыми глазами. Во внешнем обличье не было ничего от сибирского хлебороба, от потомственного плугаря. Гибкая фигура очень хорошо одетого человека, радующегося своей новой одежде, своему новому имени… Скандалист или апостол — род славы еще не был определен».

Современники отмечали его характер как мятежный, дерзновенный, вызывающие-яркий. В 1956 году Николай Асеев  написал в запросе о Васильеве: «Характер его был неуравновешенный, быстро переходящий от спокойного состояния к сильному возбуждению. Впечатлительность повышенная, преувеличивающая всё до гигантских размеров. Это свойство поэтического восприятия мира, нередко наблюдаемое у больших поэтов и писателей, как, например, Гоголь, Достоевский и Рабле».

В  1929 г. Павел Васильев пишет «Песню о гибели казачьего войска». Это «яркая, метафорическая история гражданской войны, прочувствованная поэтом». В ней много реального непеределанного фольклора.

Песня моя, не грусти, подожди.
Там, где копыта прошли, как дожди,
Там, где пожары прошли, как орда,
В свежей траве не отыщешь следа.
Что же нам делать? Мы прокляли тех,
Кто для опавших, что вишен, утех
Кости в полынях седых растерял,
В красные звезды, не целясь, стрелял,
Кроясь в осоку и выцветший ил,
Молодость нашу топтал и рубил...

Когда Васильев прочел «Песню о гибели казачьего войска» на литературном вечере, — Пастернак читать отказался: «После Васильева мне здесь делать нечего».
«Полный текст поэмы был изъят почти из всего тиража «Нового мира». Любое изображение казака, вызывающее сочувствие, влекло за собой неизбежный набор политических обвинений, которые рано или поздно должны были достигнуть своей цели. И Васильева «пристёгивают» к выдуманной белогвардейской подпольной организации «Сибирская бригада» (С.Куняев).

Васильев любил природу, «всякое зверьё», ну и, конечно, женщин. 

Как мы идем с тобой
и балагурим.
Любимая! Легка твоя рука!
С покатых крыш церквей,
казарм и тюрем
Слетают голуби и облака…
Закат живет в повечеревших
водах,
И самой лучшей из моих
находок
Не ты ль была? Тебя ли я
нашел,
Как звонкую подкову
на дороге…


Вся ситцевая, летняя,
приснись,
Твоё позабываемое имя
Отыщется одно между
другими,
Таится в нем немеркнущая
жизнь…
…Свидетельствую —
ты меня
Опутала, как мне хотелось.
Опутала, как вьюн в цвету
Опутывает тело дуба.
Вот почему, должно быть,
чту
И голос твой, и простоту,
И чуть задумчивые губы...

Эти строки  Павел посвятил своей первой жене Галине Анучиной.
Когда в 32-м году он сошёлся с Еленой Вяловой, сестрой жены редактора «Известий» и «Нового мира» И.М.Гронского, который его продвигал,  Галина вынуждена была жить в Омске у его родителей  с дочкой Наташей, которая когда вырастет, будет очень похожа на отца. А Елене он посвятил написанное экспромтом стихотворение «Любимая», с несколько непонятными словами:

Я ещё нигде
Никому не говорил,
Что расстаюсь
С проклятым правом
Пить одному
Из последних сил
Губ твоих
Беспамятство
И отраву...

Какие у них были отношения, не знаю. Но влюблялся он, живя с ней, и в других красавиц.
Сам был привлекателен: «Синие глаза Васильева, тонкие ресницы были неправдоподобно красивы, цепкие пальцы неправдоподобно длинны». - В.Шаламов.  Да ещё и стихи очаровывающие.

Быстро ставшее популярным  стихотворение «Стихи в честь Натальи» Васильев написал в 1934 г.  своей возлюбленной Наталье, внучке Василия Сурикова, дочери Петра Кончаловского, будущей жене Сергея Михалкова. Ниже небольшой отрывок из него.

Я люблю телесный твой избыток,
От бровей широких и сердитых
До ступни, до ноготков люблю,
За ночь обескрылевшие плечи,
Взор, и рассудительные речи,
И походку важную твою.
А улыбка — ведь какая малость!-
Но хочу, чтоб вечно улыбалась-
До чего тогда ты хороша!
До чего доступна, недотрога,
Губ углы приподняты немного:
Вот где помещается душа…

Вдохновенны и художественны  его  стихотворения, посвящённые Анастасии, Насте.

Не смущаясь месяцем раскосым,
Смотришь ты далёко, далеко...
На тебе ботинки с острым носом,
Те, которым век не будет сноса,
Шаль и серьги, вдетые в ушко.

С темными спокойными бровями,
Ты стройна, улыбчива, бела,
И недаром белыми руками
Ты мне крепко шею обняла…

А скольким он увлекался — кто знает?

 Из поэтов всего ближе ему был Есенин. Он называл его князем песни русской. И много знал наизусть. Близким его другом стал Борис Корнилов. Третьим «корешом» - Ярослав Смеляков, который  признавал  первенство Павла среди них, трёх.  «А первым был поэт Васильев Пашка, златоволосый хищник ножевой — не маргариткой вышита рубашка, а крестиком — почти за упокой». Они встретились в конце 1932 года. А перед этим, летом, он познакомился с  Николаем Клюевым и с Сергеем Клычковым, поэтами деревни, которые ощущали в нём есенинский дух.

В 1930—1932 годах стихи Васильева печатались в «Известиях», «Литературной газете», «Новом мире»,  «Огоньке» и других периодических изданиях.
«Десять поэм за неполные шесть лет – и каких! Фантастическое разнообразие жанров – эпос, лирико–эпическое полотно, эпико-драматическое сочинение… и десятки лирических стихотворений, дошедших до нас. А сколько ещё не дошло? Сколько Павел потерял, раздарил, уничтожил?» (С сайта  П.Васильева, Павлодар) А сколько изъятого пропало в недрах НКВД: рукописи, черновики, переписка.
Признание его поэтического таланта сопровождалось постоянными оговорками о чуждости Васильева новому строю, неординарная личность поэта стала обрастать окололитературными сплетнями, как было в своё время с Сергеем Есениным.

Николай Клюев так отозвался о нём в  «Клеветникам искусства»:

Я гневаюсь на вас и горестно браню,
Что десять лет певучему коню,
Узда алмазная, из золота копыта,
Попона же созвучьями расшита,
Вы не дали и пригоршни овса.
Полуказак, полукентавр,
В чьей песне бранный гром литавр,
Багдадский шелк и перлы грудой,
Васильев – омуль с Иртыша.
Он выбрал щуку и ерша
Себе в друзья, – на песню право,
Чтоб цвесть в поэзии купавой…

Очень образно отозвался о нём Расул Гамзатов: «Я человек непостоянный, но в отношении к Павлу Васильеву я ни разу не изменился. Это сакля, отдельный аул во всей литературе. Он не подходит ни к группам, ни к поколениям… Он живёт как паспорт, как удостоверение личности русской национальной поэзии».
Похвально отозвался и Осип Мандельштам: «В России пишут четверо: я, Пастернак, Ахматова и Павел Васильев». Ещё он говорил, что в России только два поэта могут писать с голоса: он и Васильев.

Борис Пастернак в 1956 году так охарактеризовал его: «В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в своё время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы…»

«Буслаевский дух» Васильев смирять не желал и «не отвечать на злоречье» не умел. И отвечал, и давал сдачи, и отстаивал себя, и мог при этом утопить одного своего друга и протянуть руку другому, оскорбить врага и близкого человека одновременно — не суть. Главное, самому выйти победителем». - С.Куняев.
Сложный человек. Слишком дерзок и смел от молодости и задора был он  в поступках и в стихах. Самовлюблённый и самоуверенный от ощущения своих гениальных задатков и особого своего места в поэзии.

Ещё со времён революции считать себя русским и превозносить это считалось преступлением.* Васильев был исконно русский поэт. Не приспосабливающийся к новым правилам жизни.
Не скрывал своих позиций, чувств и отношений, с неприязнью относился к евреям, захватившим власть и с антирусскими настроениями насаждающим новые порядки в литературе.
Поняв его, усомнишься, что он не выступал с оскорблениями против них. Понятны и его проблемы в связи с этим: политические и  человеческие. И С.Куняев, его биограф, не отрицал его резких выпадов.

За поведение и свободу мысли его обвиняли в сионизме и фашизме. Но «никаким антисемитом Васильев не был».  (Лев Аннинский).
Но любил выпить, был  неуживчивым, конфликтным, вызывающим, безрассудным. В 30-х объявил себя сыном казачьего офицера: тогда это, «может быть, и звучало залихватски, но в реальности могло обернуться — для отца — изрядными неприятностями». Лез на рожон. В итоге отец был репрессирован, как и члены семьи и гражданская жена Елена.

В книге Льва Аннинского «Красный век» прочёл: «Однажды какой-то умник в редакции «Красной нови» предлагает попробовать силы в жанре античного псогоса (поношения). Васильев присаживается к столу и через некоторое время выдает следующий гекзаметр:

Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына.
Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело...»

И ещё про инцидент в Кремле. О том же, но более детально - у С.Куняева.
«В конце июня (1934, А.Т.) Павел Васильев был приглашён Валерианом Куйбышевым в Кремль на торжества по случаю приёма челюскинской экспедиции*… На приёме, нервный и взвинченный, почти весь вечер молча пил, … слушал произносимые тосты. А когда ему предложили почитать стихи («Ледовый корабль» про О.Ю.Шмидта), он, чувствовавший себя явно «не в своей тарелке», окончательно «слетел с катушек» и громко запел тут же сочинённый экспромт на мотив «Мурки»*:

Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский!
Здравствуй, Водопьянов, и прощай.
Вы зашухарили, «Челюскин» потопили,
А теперь червонцы получай!

За столом воцарилось мёртвое молчание. Кто-то хмыкнул, кто-то тихо захохотал, уткнувшись лицом в ладони... К Васильеву быстро подошли люди в форме, аккуратно взяли его под руки, вежливо и проворно вывели из-за стола, проводили за пределы Кремлёвского дворца и оставили в покое уже за воротами. Павел неподвижно застыл на тротуаре, будучи не в силах удержать нервную дрожь. Перед его взором стояло лицо Сталина, который без тени улыбки, внимательно и пронизывающе смотрел ему в глаза».


 ПРИМЕЧАНИЯ   


* Сергей Станиславович Куняев - автор документально-биографической книги о П.Н.Васильеве «Русский беркут».

* 25 июля 1918 года  вышло  Постановление Совнаркома «О борьбе с антисемитизмом и еврейскими погромами».

*  20 апреля 1934 года в СССР состоялось знаменательное событие - первое присвоение звания Герой Советского Союза и награждение Золотой Звездой. Первыми героями стали  семь лётчиков,  спасших  экипаж парохода "Челюскин", в том числе: Анатолий Ляпидевский (Золотая звезда №1),   Михаил Водопьянов,  Сигизмунд Леваневский (хотя он непосредственного участия не принимал).

* Подробности о песенке «Челюскинская Мурка» в «Шмидт сидит на льдине, как шухер на малине», Фима Жиганец, Проза.ру.


 
ЧАСТЬ 2

А может, всё это неправда. Анекдоты. Вымыслы. Целевые сплетни? Ведь С.Куняев там не был. Он родился в 1957 году. И нет ссылок на рассказчиков и источники. Похоже на недостоверность. Уж очень примитивно и глупо.
Но как знать, говорят же о двух проблемах на Руси, одна из которых — дороги.   Вот и у Б.Окуджавы в «Молитве»: «Умному дай голову...» И это было весной 1934 года после 17-го съезда, когда Сталин решил расправляться вплоть до расстрелов с «не верными ему и не осторожными», с противниками, оппозиционерами и просто неприятными людьми.

Но если сравнивать личные бытовые качества и продукты гениального ума у человека искусства или учёного, то  в здравом культурном обществе, конечно, перевесит результат труда, значимость таланта для страны, для истории, для людей. А поэта лучше понимать и оценивать по его стихам, по документам, хотя бы по нескольким воспоминаниям современников. (И хорошо, если они написаны не много лет спустя). Если говорят: глаза — зеркало души, то в стихах поэт весь на виду.

Первый раз Васильева  арестовали 4 марта  1932 года  вместе с группой поэтов, в том числе с Леонидом Мартыновым, с обвинением в принадлежности к контрреволюционной группировке по так называемому делу «Сибирской бригады». Приговорили к высылке в Северный край на три года, освобождён условно в конце июня.

В апреле 1934 года у него случился конфликт с таджикскими писателями С. Айни и А. Лахути в Сталинабаде. В 1935 году: в январе тнцидент с искусствоведом А. М. Эфросом в писательском кафе «Дома Герцена» в Москве; 14 мая - драка с сотрудником   "Комсомольской правды" поэтом Джеком Алтаузеном*.  Драку спровоцировали:   «Александр Безыменский, Джек Алтаузен, Михаил Голодный, Михаил Светлов, Алексей Сурков и некоторые другие «собратья по перу» (С.Куняев).
От Васильева ему досталось за гнусности в адрес его возлюбленной Натальи Кончаловской. «А Джек Алтузен, кроме всего этого, был автором сенсационных стихов, в которых призывал задрать старухе-Расее подол. В этой ситуации мордобой приобрел, так сказать, непредусмотренный национально-патриотический оттенок». (С.Куняев).
 Недругов среди еврейских литераторов у Васильева было немало.
«Яростней других на поэта чаще всего накидывался Александр Безыменский. Он со страниц «Октября» ещё в 1933 году заявил, будто Васильев – это целая тенденция, «по которой… надо крепко ударить, которую надо разоблачить» («Литературная Россия», 2006, В.Огрызко). И даже после реабилитации Васильева он никак не мог смириться с восстановлением его в Союзе писателей. И в двадцать первом веке недоброжелатели Васильева никак не успокоятся.

Кампанию против Васильева начали через Горького, ему передали донос, через Мехлиса,   главного редактора  «Правды» и заведующего отделом печати ЦК ВКП(б).  Евгений Долматовский в своих воспоминаниях счёл возможным указать: “Признаться, без особого труда разгадал, кто автор письма. Это был вовсе не партиец, а окололитературный переросток, всеобщий ненавистник и завистник, а сообщение его было адресовано вовсе не одному из литераторов, а в иное, весьма серьёзное учреждение».

14 июня 1934  газеты «Правда», «Известия», «Литературная газета» и «Литературный Ленинград» синхронно публикуют статью М.Горького «О литературных забавах»*   с   критикой молодых литераторов,   с осуждением в их числе и Васильева. Там Горький обмолвился и о фашизме: «расстояние от хулиганства до фашизма короче воробьиного носа".  Ну и пошло. Началась кампания травли. П.Васильева обвиняли в пьянстве, хулиганстве, нарушении паспортного режима, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества, даже в фашизме. Да ещё на много лет зафиксировали ложную историю, что Павел Васильев бил жену. Это был однофамилец Васильев*, но Сергей, первоначально так  и названный в статье, но потом переиначенный в Павла.
Горький потом  сожалел о последствиях статьи: «...Как только дружески скажешь о ком-либо неласковое или резкое слово — то тотчас же на этого человека со всех сторон начинают орать люди, которые ничем не лучше, а часто — хуже».

"5 февраля 1935-го Генриху Ягоде представили докладную о продолжающихся антисоветских настроениях Васильева с предложением о его аресте. Ягода оставил резолюцию: "Надо подсобирать ещё несколько стихотворений".

Поэта исключили из Союза писателей за «хулиганство и антисемитизм». (В «Литературной газете» от 10 января формулировка несколько отличалась). Это повлекло за собой негласный запрет на публикацию его произведений.  Жить стало не на что.
Союз писателей СССР как единый подконтрольный партии орган был создан в 1934 году вместо массы самостоятельных организаций литераторов, ликвидируемых с 1932 года. 
В его уставе было записано:  «Союз советских писателей ставит генеральной целью создание произведений высокого художественного значения, насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии. Союз советских писателей ставит своей целью создание художественных произведений, достойных великой эпохи социализма».
Это был конец свободомыслию в советской литературе.

После драки с Алтаузеном появилось групповое письмо* подписанное 20 известными советскими поэтами с просьбой "принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдёт безнаказанным". (По одной информации — подписи поддельные, по другой — настоящие).
«Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошёл расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма…»

24 мая 1935 года это письмо опубликовала «Правда». Его подписали и поэты, которых Павел Васильев считал своими друзьями: Николай Асеев, Борис Корнилов, Семен Кирсанов, Иосиф Уткин.
И уже 15 июля он был осуждён «за бесчисленные хулиганства и пьяные дебоши» на полтора года и направлен в исправительно-трудовую колонию.

Оттуда он обратился к Горькому письмом с просьбой о помощи.
« ...Историю с Алтаузеном расписали в “Правде” страшно преувеличенно. Просто видно решили положить конец и т.д.
Вот уже три месяца, как я в Испр. Труд. Колонии при строительстве завода “Большая Электросталь”.
Я работаю в ночной смене краснознамённой бригады, систематически перевыполняю план. Мы по двое таскаем восьмипудовые бетонные плахи на леса. Это длится в течение девяти часов каждый день. После работы валишься спать, спишь до “баланды” и – снова на стройку…. Я хотел бы сейчас работать где-нибудь на окраинах Союза. Может ли быть заменена тюрьма высылкой, в какие угодно края, на какой угодно срок?…
Если не изменится ничего в теперешнем бытие моём — всё равно не пропаду, сожму зубы, перемучусь и дождусь срока.
Весь Ваш Павел Васильев. 23 сентября 1935 г.  ИТК Электросталь».

После хлопот о нём  Васильева перевели в таганскую тюрьму, а потом в рязанскую. Там ему дали возможность писать.
В марте 1936 года досрочно освободили. Вернулся в Москву. 
В этом же  году   появился   заказной фильм «Партийный билет», в котором прообразом главного антигероя —  «врага народа» был Васильев.  Артист Абрикосов в карикатурной форме старался  ему уподобиться в «повадках».
Сколько же надо было иметь мужество и бесстрашия, понимая сложившуюся с начала тридцатых годов ситуацию  с инакомыслием в Советском Союзе. И не отступить от своих убеждений, зная наперёд, что ожидает. Васильев, как и его товарищи, крестьянские поэты Н.Клюев, С.Клычков и и др., видя  какие беды принесла коллективизация и высылка так называемых «кулаков», не могли промолчать и смириться с выражением неодобрения   действий властей против деревни.
Летом того же года в «Новом мире» напечатали его поэму «Кулаки».  В ней ощущается   сочувствие и уважение к крепкому зажиточному  хозяину, русскому трудолюбивому мужику,  понимание пришедших к нему бед. Но антисоветской эта поэма не была.
Там он отобразил обстановку и характеры противостоящих деревенских групп в самый разгар коллективизации. Да большее отразить было и невозможно.

«Колхоз, ну что ж,
Организуют, как все иные,
И приведут на аркане вошь
Юдины, Митины и Кривые.

Власти милиции
Недалеки,
Власти партейные — слава богу,
Тут же в властях сидят босяки,
И состоятельные мужики
Будут обобраны им в подмогу…

Они — верховоды хозяйств своих,
Они — верховоды земли и хлеба!
И шапку снимали,
Встречая их,
С почтенья кося
И вздыхая: «Мне бы…»

И тыщи безвестных, глухих годов
Стояли они в правоте и силе,
Хозяева хлебов и скотов
И маяки мужицкой России!»

Не побоялся озвучивать такое! Не хотел «сюсюкать» как другие поэты-приспособленцы, «хвастуны и мерзавцы». Да ещё выступал против  них, пишущих под соответствующие политические задачи с оглядкой на ЦК «про свеклу и «тысячи га». 
И началась последняя шумиха не затихающей годами травли. И защитник Горький умер. Приближалась беда.

Он был готов к ссылке на север. И не ожидал, как и масса других тогда арестовываемых, что убьют. Такого в истории просвещённого человечества ещё не было. Что, изуверствуя, уничтожат ни за что, да ещё оклевещут, в голову придти не могло.

«...Ой и долог путь к человеку, люди,
Но страна вся в зелени — по колени травы.
Будет вам помилование, люди, будет,
Про меня ж, бедового, спойте вы…»
 - были его последние слова в стихотворении "Прощание с друзьями". 

В конце сентября 1936 главой НКВД стал Ежов, завертевший маховик большого террора.
6 февраля  1937 года Павла Васильева арестовали на одной из московских улиц по обвинению в принадлежности к «террористической группе».  Пытками, истязаниями,  запугиванием гибелью родных, обманом о снисхождении  заставили оговорить  товарищей, признаться в планируемой роли исполнителя террористического акта против Сталина и 13 июня 1937 года подписать обвинение. 15 июля судом под председательством Ульриха его приговорили к расстрелу. И расстреляли в этот же или на следующий день 16 июля в Лефортовской тюрьме. Под репрессии попали и его ближайшие родственники и товарищи.

По этому же делу были расстреляны: Юрий Есенин – сын С.А. Есенина, и как руководитель группы террористов Артём Весёлый – автор романа «Россия, кровью умытая». 
Похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве. «На Кунцевском кладбище в Москве Павлу Васильеву установлен кенотаф рядом с могилой его жены Е.А.Вяловой-Васильевой».
Такими методами расправлялись с видными деятелями культуры. Такая была у них судьба. Есенину с Маяковским ещё повезло уйти раньше...
Как же можно защищать И.В.Сталина, хотя бы  только оценивая ущерб, который он нанёс нашей литературе, культуре, исторической памяти русского народа!

Хула продолжалась не только при жизни поэта, но и после трагической  гибели. В 1956 году Павел Николаевич Васильев был реабилитирован за отсутствием состава преступления. Но секретариат Союза писателей противился его литературной реабилитации.
Поэта достойно защищал C.Залыгин. «Большую роль в восстановлении доброго имени, в собирании и подготовке к изданию разрозненного тогда наследия Васильева сыграли (возвратившаяся из ссылки,А.Т.) его вдова Елена Александровна Вялова-Васильева и его свояк и литературный покровитель Иван Гронский (в 1930-е годы — ответственный редактор  «Известий» и «Нового мира», тоже репрессированный, в 1938, А.Т.), а также поэты Павел Вячеславов, Сергей Поделков и Григорий Санников, на свой страх и риск собиравшие и хранившие произведения Васильева, в том числе неизданные».

На копии письма К.Симонову, секретарю СП СССР,  И.Гронский оставил запись: «Первое письмо отослал 15.1Х.56. Ответа не получил. …почти через месяц второе письмо, ответа на которое тоже не получил, и, понимая, что Симонов и другие руководители правления СП …, проводившие линию Сталина, Ежова, Берия на уничтожение кадров советского общества, в том числе литературы, я 6.Х.56 г. обратился к В.М.Молотову. По распоряжению ЦК литературные чиновники сразу же восстановили Васильева в Союзе писателей».

При жизни поэта отдельными изданиями вышли лишь две его книги очерков о Сибири (1930) и поэма «Соляной бунт» (1933). Последним опубликованным в 1936 году было его стихотворение "Живи, Испания!",  сделанное уже не в его традиционной манере.

Первой после реабилитации в 1957 году вышла книга «Павел Васильев. Избранные стихотворения и поэмы», подготовленная с участием его жены.
В 50-70-е гг. были изданы 7 сборников поэтических произведений П.Васильева.

Из предисловия С.А.Поделкова к книге стихов Васильева: «Когда говорят: «поэзия Павла Васильева», я невольно оказываюсь в живописном и стремительном мире его творчества. Сколько человеческих голосов звучит в  сознании, - тут и казачий говор и чокающий сибирский, и казахская гортанная речь,  шумный праздничный хмель и потаённый девичий шёпот, и смех и плач.
Васильев жил на счастливой земле России и создавал горячие, трепетные, убедительные самобытные образы её людей.
У него нет убогих тропов, унылых и вялых строк, всё под током творческой ярости, каждый образ слепящ и рельефен. Он виртуозно владел словом, много читал, знал мировую историю, литературу, изучал философию.   П.Васильев самозабвенно любил природу. Он обожал лошадей, собак, птиц, всякое зверьё».
 
Кроме литературного наследия осталось и несколько памятных мест, связанных с жизнью поэта.

В Омске  на здании, где в 1920–1930-е годы размещалась редакция газеты «Рабочий путь» , в которой бывал Васильев, - памятная доска.

Одна из муниципальных библиотек Омска носит его имя. В 2003 году  на бульваре Мартынова установили памятный знак – камень поэту.

Одна из улиц Усть-Каменогорска на левобережье Иртыша носит его имя.

5 марта 2011 года в Москве на доме №26 по 4-ой Тверской-Ямской улице открыта мемориальная доска Павлу Васильеву.

В октябре 2011 года в Павлодаре открыт памятник Павлу Васильеву. Памятник установлен в старой части города, недалеко от улицы, носящей имя поэта.

Во Владивостоке, где Павел Васильев начинал первые шаги своей творческой жизни, на здании бывшего Восточного института - мемориальная доска.

В Петропавловске (Казахстан) есть улица его имени. Сохранилось здание школы, в котором он учился.

В  Рязани * есть библиотека его имени,  музей Павла Васильева, в котором собрано большое количество материалов.  Библиотека им. П.Васильева ежегодно проводит «Васильевские чтения», работает при ней и «Васильевское общество».

В  Павлодаре  работает «Дом-музей Павла Васильева»,  организован школьный музей П. Васильева, учреждена премия его имени. Традиционными стали праздники «Васильевской поэзии».

В Казахстане его чтят и любят, во многих городах есть улицы, названные его именем,  его творчество вошло  в школьную программу, и даже город Павлодар сохраняет из-за него своё название.*

Это — всё.
Коротко, о значительном  мастере  русской поэзии, крупно представившем российскую Азию,  и о том времени,  когда большой талант, искренность, пылкость, смелость, открытость, честность грозили смертью.


ПРИМЕЧАНИЯ 

*  Яков Моисеевич Алтаузен в конце 1920-х  работал в редакции газеты «Комсомольская правда» в должности секретаря литературного отдела. Член Союза писателей СССР с 1934 года. Член ВКП(б) с 1939 года. Погиб в 1942 году под Харьковом.  
 
*  Из «Литературные забавы». М. Горький.
«Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время, как одни порицают хулигана, -- другие восхищаются его даровитостью, "широтой натуры", его "кондовой мужицкой силищей" и т. д.  Но порицающие ничего не делают для того, чтоб обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать. А те, которые восхищаются талантом П.Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его. Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно "взирают" на порчу литературных нравов, на отравление молодежи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние "короче воробьиного носа". …»

«А вот -- Васильев Сергей, он бьет жену, пьянствует. Многое мной в отношении к нему проверяется, хотя облик его и ясен. Я пробовал поговорить с ним по поводу его отношения к жене.
   -- Она меня любит, а я ее разлюбил... Удивляются все - она хорошенькая... А вот я ее разлюбил...»

* Сергей  Александрович Васильев
В начале 1930-х годов первые его стихи появились в московских газетах и журналах.   В 1935 году опубликованы поэмы «Голубь моего детства» и «Анна Денисовна», которые принесли ему первый успех. В 1934—1938 годах учился в Литературном институте имени А. М. Горького.
На его стихи были написаны известные песни «Берёза белая», «Дорожная»   и другие.

 *  Из письма в «Правду» писателей:
«В течение последних лет в литературной жизни Москвы почти все случаи проявления аморально-богемских или политически-реакционных выступлений и поступков были связаны с именем поэта Павла Васильева…
Последние факты особенно разительны. Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева и других советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма…
Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдет безнаказанным».

* Его жена и дочь последние годы жили в Рязани.

* Из рецензии Марата Жусипалиева 2018 года на стихотворение Трофимова Александра Сергеевича «Памяти Павла Васильева», Стихи.ру.