Романсы и Боржом

Отягощённый телом бард
В квартире, в феврале
Сидит подальше от окна.
Не плачет, не поёт.
И две гитары, что стоят
Аккордами к стене
Он из футляров никогда
Уже не достаёт.

Да нет, он врёт! Когда никто
Не смотрит на него,
Он даже может и достать,
И взять аккорд-другой,
И чтобы даром не пропал
Такой порыв благой,
Включает запись, под себя
Соломки подстеля.

Он трезв, он скуп и боязлив.
Орёт лишь про себя:
За то что толст, за то что глуп,
За то что стар и лыс.
За то что рифмы подобрать
Не может, и за то,
Что не решается надеть,
А может, снять – пальто.

И снова врёт. Наоборот.
Наоборот совсем.
Да, он не курит и не пьёт
Неведомо зачем.
И никуда не ходит он.
И хватит, и шабаш.
И этот текст совсем не кекс.
И dura lex sed lex.

- Но нет закона, чтобы жизнь
Заканчивать вот так.
Ведь он же в общем не козёл.
Ведь он же не дурак.
- Слабак, кондак и просто так…
И, словом, закрывай кабак.
Не свистнет на пригорке рак.
Сгорел, сгорел табак.

Или не бард, а менестрель!
Тогда – не ловится форель,
Сломается электродрель,
Не пропоётся трель.
- От этой строчки до другой
Мотив весёленький пропой.
Там перепой, здесь – недопой.
И лошади на гнедопой...
Нет, погоди, постой.

Начни с начала. У окна,
А из окна, видна,
Берёза голая и дом…
Нет, лучше о другом.
Жил был один нелепый гном.
Он пил на празднике чужом
И пел на празднике чужом
Романсы и Боржом.

18.02.21.
Бург