Булавка

Вспотевший Савелий Петрович в отделе радиотоваров, старательно выбирал цифровой радиоприёмник для своего друга Игоря Николаевича. Рядом нетерпеливо дрыгал ножкой внук Тёма, ему хотелось поскорее выйти из магазина и пойти в парк, дедушка обещал покатать его на аттракционах, но дед упорно крутил в руках всевозможные модели, всё никак не решаясь выбрать наиболее удобный и красивый приёмник.
— Деда-а… Пошли на улицу, — канючил Тёма.
Савелий Петрович, не обращая внимания на внука, поманил продавца.
— Вы не подскажите, какую модель выбрать, чтобы она хорошо работала на улице в любую погоду?
— На улице? — удивился продавец.
— А мы дяде Игорю на кладбище выбираем, чтобы ему там скучно не было! — вставил свои пять копеек Тёма.
Продавец невольно закашлялся.
— Простите за любопытство, а зачем дяде Игорю приёмник? Новости из этого мира слушать?
— Скажете тоже… — хохотнул Савелий Петрович. – Игорёк памятники на кладбище устанавливает, вот и попросил купить ему приёмник. День рождения у него скоро.
После прогулки с внуком, вытрясшим из деда на всевозможные аттракционы половину пенсии, Савелий Петрович сдал Тёму дочери и отправился домой. По дороге в боку сильно закололо. Савелий Петрович остановился – колоть перестало. Постоял немного, пошёл дальше. В бок словно вонзился маленький кинжал.
Савелий Петрович испугался не на шутку, кое-как доковылял до дороги, остановил такси и помчался домой. Пока ехал в машине ничего не болело, но как стал выходить из неё, снова пронзила боль.
— Лиля! Лилечка! Со мной совсем плохо… — ворвался в квартиру Савелий Петрович на ходу срывая с себя шарф. Наверное, сердце прихватило. Колет в боку - сил нет. Вызывай бригаду скорой помощи. Помираю…
Лилечка помогла мужу снять верхнюю одежду, отобрала радиоприёмник, уложила его на кровать, схватила телефон.
Савелий Петрович лежал на диване, боясь пошевелиться, потому что, если, он не двигался – ничего не кололо, но стоило ему пошевелиться — колики возвращались.
Врачи приехали быстро. Измерили пульс, осмотрели слизистые, попросили Савелия Петровича приподняться, нужно было снять с него пиджак и рубашку, чтобы послушать лёгкие.
А-ай… — приподнявшись взвыл Савелий Петрович, схватившись рукой за левый бок. — Здесь…
 Санитар, сопровождающий врача, подхватил больного на руки и аккуратно стащил рукав пиджака, он вывернулся. В районе плеча на рукаве сидела расстёгнутая английская булавка, на которую и уставились Лилечка, врач, санитар и Савелий Петрович.
— Больше не колет? — спросил врач.
— Нет, — хихикнул Савелий Петрович.
Лилечка всплеснула руками.
— Извините нас, пожалуйста, это я заколола булавкой рукав, подшить не успела.
Врач с санитаром улыбнулись, пожелали Савелию Петровичу доброго здравия и удалились. Лилечка ушла готовить обед, а Савелий Петрович задумался о бренности жизни. В этот раз булавка, а в другой?.. Неважно он себя чувствует. Возраст у него приличный, в любой момент может случиться что угодно. Надо всё подготовить, чтобы потом у родни голова не болела.
Савелий Петрович поднялся с дивана, сел за письменный стол, достал проспекты с эскизами памятников, которые забыл у него Игорь Николаевич. Положил перед собой чистый лист бумаги, взял острозаточенный карандаш. Хороший памятник увековечит автора! Памятник надо готовить загодя, иначе твой уход могут и не заметить! Памятник — это восклицательный знак человеку!
Лилечка уже в пятый раз звала Савелия Петровича к столу, но он так и не вышел из комнаты. Рассердилась, вошла в комнату. Супруг, сидел склонившись над столом, что-то яростно подчёркивая карандашом. Лилечка заглянула через его плечо.
— Сава! Что это?
— Эскиз! Не видишь, что ли?
— Какой-то холодильник с бородой. Ты сошёл с ума?  Я тебе не того врача вызвала?
— Много ли нужно для сохранения памяти о человеке? — буркнул Савелий Петрович. — Час работы мраморщика и полчаса работы Игоря Николаевича. Вам же с дочкой легче будет. Мне спокойнее, что всё предусмотрел. Пусть будет. Смотри вот здесь постамент, на нём стела, на стеле выбит я в полный рост и эпитафия: «Любил жизнь до потери пульса», нет, погоди, надо подумать.
— Пообедаем, потом подумаешь, — рассердилась Лилечка, подталкивая Савелия Петровича в бок.
Наваристый борщ с говядиной, очаровывающий симфонией вкуса, сразил Савелия Петровича наповал.
— Какая же ты у меня хорошая хозяйка!  Дай поцелую твою заботливую ручку, — припал жирными губами к пальцам жены Савелий Петрович.
— Погоди! — всполошилась Лилечка, что это там в комнате происходит? Слышишь, будто кто бумаги ворошит?
Савелий Петрович выскочил из-за обеденного стола и бросился в комнату. На письменном столе, с хищным выражением морды кот Васька додирал его эскиз. Вокруг него валялись мелкие кусочки бумаги, в Васькиных зубах застрял карандаш.
— Убью, падла! — бросился ловить кота Савелий Петрович.
— Молодец, Васька! — расхохоталась Лилечка. — Рано эскизы рисовать.

***
Оба старичка любят покушать, — вдохнул полной грудью обворожительный запах горячих пирожков Игорь Николаевич, выходя из лифта. Как приятно идти к друзьям, после трудового дня на свежем воздухе. Работа у него хорошая, платят приличные деньги, да и коллектив нормальный, жена вот только много лет назад крутанула хвостом и ушла к директору ритуального сервиса, да и Бог с ней, ну а он как устанавливал памятники, так и устанавливает. Лилечка звонила, сказала подарок ему с Савой приготовили. А какой он установил шикарный памятник тёще Савелия… та ещё гарпия, была. С Савелием они со школы знакомы, всю жизнь дружили семьями.
— Дзынь… — нажал кнопку дверного звонка.
Дверь открыла, вытирая руки о фартук раскрасневшаяся Лилечка.
— Игорёк! Заходи!.. У нас тут событие за событием.
— Помер кто? – поинтересовался Игорь Николаевич.
— Бог с тобой, — всплеснула измазанными в муке руками Лилечка. — Сава купил тебе радиоприёмник к дню рождения, а потом сел рисовать себе памятник. Эпитафию сочиняет. Поговорил бы ты с ним что ли.
— А сам-то где?
— Вино откупоривает.
На столе в гостиной чего только не было: два блюда с горячими пирогами, селёдка под шубой, салат «Оливье», солёные огурчики с помидорчиками, грибочки в маринаде, запотевший графин с охлаждённой водочкой. От запахов голова кругом. Савелий Петрович старательно выкручивал пробку из бутылки с шампанским.
— Помочь? Не застрелишься? — засмеялся Игорь Николаевич.
—  Что пить будешь? — отозвался Савелий Петрович.
— Всё на букву «ш» — Шампанское, Шамогон и Шональют. Лиля сказала у тебя проблемы?
— Да. С булавкой.
— С какой-такой булавкой? — не понял Игорь Николаевич.
— С английской. Лилька в рукав пиджака засунула и забыла, а она треклятая расстегнулась, всего меня исколола, думал, помру. Скорую вызывали.
— Ты из-за булавки решил себе памятник воздвигнуть? Пригласил бы специалиста. Меня, к примеру.
— А я тебя и пригласил! Первый мой эскиз, Васька, сволочь, разодрал. 
— В чём-то ты прав, дружище, на посмертную славу рассчитывают только дураки, монументальные устраиваются при жизни. Я бы поставил тебе не абы какой, а памятник на колёсиках, чтобы в нужное время ты мог подъехать к родственникам и заглянуть в окно. Живое напоминание!..
— Шалопай, — прыснула в кулачок Лиля.
— Предлагаю поставить памятник булавке, — широко улыбнулся Игорь Николаевич. — Уколовшей тебя в нужное время, в нужное место, благодаря которой ты принялся за рисование, и вспомнил свои инженерные навыки.
— Смеёшься над больным человеком? — скривил гримасу Савелий Петрович. — Сердцу не прикажешь, раз и нет пульса…
— Можно подумать, ты командир самой большой мышце в организме, — захохотал Игорь Николаевич. — И вообще, принимать алкоголь гораздо безопаснее для организма, чем принимать всё близко к сердцу. Предлагаю первый тост за женщин! Потому что женщина — это пуля со смещённым центром тяжести, которая попадает в сердце, бьёт по карманам и выходит боком. За виновниц торжества — Лилечку и булавку!
— А нет ли у тебя с собой новых проспектов с монументальными изделиями? — поинтересовался Савелий Петрович.
— Нет, у меня и навигатора теперь в машине — нет. Я его разбил, он привёл меня на кладбище и сказал: «Ваш путь окончен!», а ты мне про английские булавки рассказываешь. Приезжай ко мне на работу. Походим вдоль оградок, нервы успокоишь. Кругом тишина, умиротворение и сразу жить хочется. Я тебе такие памятники покажу закачаешься.
 — Нет уж, — махнул рюмочку водки Савелий Петрович. — Лучше в тир сходим, я всегда там напряжение снимаю. Как только меня жена, дочка или внуки разозлят, так я сразу в тир и вместо мишеней их лица представляю, и знаешь, отпускает. Держи приёмник, сам выбирал. Давай-ка его включим, проверим. Он на батарейках, можешь его с собой в кармане носить.
Савелий Петрович повернул рычажок. Приёмник зашипел, чихнул и красивым баритоном сказал: «А сейчас мы расскажем сказку о булавке, которая уколола одного человека в самое сердце…»
— Тьфу! — выругался Савелий Петрович, поворачивая тумблер назад. — Давай ещё по одной. За дружбу! Твоя твёрдая рука, вырвала шипы из моего сердца.

***
Уютно устроившись в кресле, Лилечка старательно считала петли. Свитер для Савелия Петровича должен быть удобным и согревающим, остаётся довязать красиво оформленный реглан, переходящий в высокий и тёплый воротник.
— Двадцать четыре, двадцать пять… Дзынь! Тьфу… — рассердилась Лилечка, бросая спицы.
Открыла дверь. На пороге стояла соседка Анна Михайловна.
—Лиля! Нет ли у тебя английской булавки? Не могу у себя найти. Штору в комнате сына заколоть. Порвалась.
— Заходи, соседушка, булавок множество, выбирай любую, впрочем, возьми эту, — улыбнулась Лилечка, подавая злосчастную булавку, уколовшую Савелия Петровича. – Чаю выпьешь?
— Нет-нет, — торопилась Анна Михайловна. — Дел по горло.

Анна Михайловна вышла замуж поздно. В тридцать четыре года родила сына. Роды были тяжёлыми. Ванечка родился слабеньким, много болел. Анна Михайловна души не чаяла в родном зёрнышке, и заранее, ненавидела свою будущую невестку. Баловала сыночка, кормила только телятинкой да курочкой с местного рынка, при первом же чихе, ставила на уши всех врачей, водила по музеям, возила на море, всю душу вложила. 
Ванечка рано начал интересоваться девочками, но маме старался о своих увлечениях не рассказывать. Когда Анна Михайловна обнаружила в ящике письменного стола порнографические картинки с отвратительными девицами в извращенных позах, пришла в ужас. Записала сына-балбеса на плавание, но, сынок успевал везде: и спортом заниматься, и с девочками дружить. 
Сначала Ваня влюбился в одноклассницу, потом поступил в институт и закрутил с однокурсницей долгосрочный роман, длившийся четыре года. Анна Михайловна случайно вернулась домой пораньше и обнаружила в своей спальне Ванечку с девушкой Светой, абсолютно голых, в интересной позе. Многоэтажный дом вздрогнул от звериного крика, когда Анна Михайловна вытаскивала Светочку за длинные локоны из кровати любимого сыночка. Ваня попытался заступиться за девушку, но родная мама, огрела его скалкой по широкой спине. Светочке Анна Михайловна сказала.
— Деточка, ещё не родилась та женщина, которая подойдет Ване. Не думай, милая, что с помощью постели ты сможешь отнять у меня сына.
Весь вечер Ваня слушал рыдания матери и выкрики, какой он есть подлец. Его растили, кормили, одевали, возили на курорты, а он посмел променять маму на какую-то белобрысую лахудру.
— Хотя бы предохраняйся, стервец, и подпись свою никуда не ставь! А впрочем, женись, женись! Сделай маму сиротой… 
Алёнку Ваня маме не показывал до последнего дня, лишь, когда они подали заявление в ЗАГС.
Горе матери было беспредельно. Что он в ней нашёл? Ножки тощенькие, ручки-прутики, глаза испуганной овцы. Гадюка пригрела сына на своей тощей груди. Свадьбе не бывать!
Ваня ушёл из дома. Через два месяца свадьба все же состоялась. Новоиспечённая свекровь скрепя сердце пришла на торжество, и теперь с тоской смотрела на молодых — раб божий Иван и страх божий Алёна. Горе горем, а с невесткой нужно наладить отношения, иначе, она навсегда потеряет сына.
Анна Михайловна обладала огромным количеством уловок. Сняла отдельную однокомнатную квартиру для молодых в соседнем подъезде и уже знала, как изничтожить невестку. С помощью магии.
Первый же чёрный маг, попавший в поле зрения Анны Михайловны, оказался негром, оказывающим качественные услуги чёрной магии и колдовства — секс-меньшинствам. Её сие обстоятельство не смутило. Анна Михайловна со словами: «Чтобы эта тварь от моего сынулечки отсохла»,  протянула чёрному-пречёрному магу булавку и фотографию невестки. Негр блеснул очами на чёрном-чёрном лице и горячо зашептал: «Я, как клоун морду корча, навожу на бабу порчу…»
Счастливые дети вернулись из Питера. Ваня расстелил постель, прыгнул в кровать и взвился к потолку от резкой колющей боли в ягодице. Из дивана торчала иглой вверх огромная английская булавка.
— Алёна! — взвизгнул ошарашенный Иван. — Иглы и булавки собирай за собой!
Примчавшаяся на вопли мужа Алёна, молча уставилась на кровоточащую царапину.
— Ложись на живот и лежи смирно!   
— Тр-р… — затрещал мобильный телефон.
— Сынок у вас всё в порядке?
— Всё в порядке, мама, за исключением того, что в диване торчит огромная булавка, которая впиявилась в меня, когда я ложился спать, и теперь, у меня зелёные трусы, зелёные руки, зелёная простынь и немая ярость, потому, как больно мне, мама.
Анна Михайловна, охнула. Булавка предназначалась Алёне. Весь заговор насмарку.
— Ваня! А что, Алёна? Не спит?
— Зелёнкой меня мажет. Мы боимся в кровать ложиться. Всю ночь теперь будем диван прощупывать. Так и без глаза остаться можно.
Анна Михайловна пошла на попятную.
— Ванечка! Да нет там больше булавок, я случайно обронила одну, когда заходила полить цветочки.
Ключи от квартиры у свекрови забрали. Булавку Алёна выкинула в окно.
Порыв ветра закрутил шаловливую приколку, завертел сияющей на солнце стрекозой, и с силой швырнул в букет ярко-красных роз, проходившей мимо дамы.

***
Валерия Леонидовна возвращалась с работы в отличном расположении духа. Отмечали на работе её день рождения. Коллеги подарили шикарный букет роз и отпустили её домой. Вот только неудобно с ним идти, да и в метро сложно с таким букетищем ехать. Надо бы такси взять.
Валерия Леонидовна вышла к шоссе, подняла руку. Рядом притормозил белый фольсваген.
— Садитесь! — выглянул из приоткрытой дверцы улыбчивый мужчина средних лет. — Куда едем, прекрасная незнакомка?
— На другой конец Москвы, — села на переднее сидение Валерия Леонидовна, вдыхая аромат роз, крепче прижимая букет.
— Замечательно! Николай, — представился мужчина. — У вас сегодня торжество?
— Валерия. У меня сегодня день рождения.
— Кем работаете? — поинтересовался Николай.
— Продавщицей в ювелирном магазине. А вы?
— Охранником. Иногда извозом занимаюсь. Зарплаты у нас низкие.
— Вы замужем?
— А вы себе спутницу жизни ищете? Да, у меня есть семья, так что у вас никаких шансов, — улыбнулась Валерия Леонидовна.
— Вы мне напомнили одну историю, — хохотнул Николай. — Как грамотно отшить кавалера, правда, это история о девушках. В далёком 1976 году прошлого века меня забрали после школы в армию. Попал служить в Новосибирский округ. Ни о какой дедовщине мы тогда слыхом не слыхивали. Был определённый порядок, который никто не нарушал. Салаги-первогодки мыли полы, убирались. Второгодки, они же деды по-нынешнему, в основном в нарядах стояли. Никто никого не бил и не издевался. Жили дружно. И служил с нами кореец. Звали его Хунг. Без слёз не взглянешь. Природа на нём оттянулась по полной. Маленький, кривоногий, с огромной головой по форме, напоминающей грушу, только хвостика на макушке не хватает, с узкими чёрными глазами-семечками и ртом, как щель почтового ящика. Понятное дело, все подсмеивались над его внешностью.
В то время было модно писать из армии девушкам письма. Нам начальство специально адреса подкидывало. Где они их брали? Одному Богу известно… Нам для писем специальное время в Красном уголке отводили. Мы делали фотографии, писали разным девушкам, вкладывали своё фото и ждали ответа. Между прочим, многие после армии поехали к своим девчонкам по переписке, ближе знакомиться. 
Пристали мы однажды к Хунгу.
— А у тебя есть девушка?
Он в улыбке расплылся.
— Есть.
— Корейка? — спрашивает мой дружок Витька.
Хунг обиделся, чуть было не замкнулся.
— Корейка — свинья, у меня кореянка.
Витьке неймётся.
— Красивая? Покажи карточку.
А сам меня в бок толкает: «Сейчас поглядим на его красавицу. Вот уж не думал, что кто-то в такого может влюбиться.»
Хунг лезет в карман, у сердца зазнобу носит, подаёт Витьке карточку, а там… анекдот про Матерь Божию, слышали? Решил один парень жениться, пришёл к другу пригласить на свадьбу. Тот его спрашивает: «Красивая невеста?». Он отвечает: «На Божью Матерь похожа.» Друг глянул на фотку, хлопнул себя по лбу: «Матерь Божия…». Вот и тут. С карточки на нас смотрит каракатица, словами не описать. Стоят с Хунгом друг друга.
Мы похвалили его невесту. Сказали, что очень красивая. Сами еле держимся, чтобы от хохота не повалиться, и придумали такую штуку.
Девушки нам разные отвечали: красивые, некрасивые, толстые, худые, кривые, косые, рыжие, белобрысые. Бывало, напишешь письмо. Отвечает складно, хорошо, просишь прислать фото, а на нём «невеста Хунга». Как отвязаться, чтобы не обидеть? В общем, нащёлкали мы на фотоаппарат Хунга, и как только надо девице дать отворот-поворот, в конверт ей его фотокарточку. И тишина… ни ответа, ни привета.
Валерия Леонидовна задохнулась смехом.
— А что это у вас на ухе висит? — спросил Николай. — От сглаза носите? Или модничаете?
— А что у меня там висит, — схватилась руками за уши Валерия Леонидовна. На одном из них зацепившись за серёжку висела простая английская булавка. — Откуда она взялась?
— Вам лучше знать, — скосил глаза Николай.
— Боже мой!.. — охнула Валерия Леонидовна. — Кто-то решил меня сглазить и подсунул мне эту булавку.
— Плохо вы знаете продавцов цветочных магазинов, - засмеялся Николай. – Смотрите! Один бутон в вашем букете сломан! Он был закреплён на булавку. Они частенько так делают, когда покупают большой букет, обязательно всунут некондицию. Ох уж эти букеты…
— Приехали! А булавку эту оставьте здесь, уж я найду ей применение.

***
В соавторстве с писателем Евгением Пахомовым (г.Элиста)

Николай рванул с места, но через секунду жезл гаишника его остановил. Николай чертыхнулся, нажал на тормоза, и механически опустил руку в карман. Туда упала и булавка.
— Нарушаем, — приветствовал его ехидно гаишник. — Ваши права.
Николай протянул небольшую книжицу.
— Что это? — вытаращил глаза гаишник.
— Конституция! В ней всё о правах написано, — усмехнулся Николай.
— По мне, хоть «Камасутра», где всё нарисовано. Где права? — раскрыл потёртые корочки, гаишник.
— Так-так, — изрек стаж порядка. — Сержант Екатерина Петровна подойдите сюда, — обратился к девушке в полицейской форме.
— Что это за знак в правах, похоже, на булавку. Как представитель женского пола, что вы можете сказать.
Сержант на секунду задумалась, — думаю, за рулем была женщина.
— Где женщина? — обратился он к Николаю.
— Какая женщина?..
— Которая сидела за рулем.
— Так, это, она рядом сидела.
— Что? У вас на груди сидела? — съязвила сержант.
— Нет, рядом.
— Почему булавка у вас в документе, на память о встрече, или как?
— Или как… — задумчиво протянул Николай. — Сначала мы говорили о цветах, а потом она исчезла.
— Где? Под колесами? Откройте ваш бумажник, тьфу, багажник, мне нужно посмотреть, что там у вас?!
— Ружьё и чучело тёщи!
— Разговорчики! За нарушение ношения водительских прав с вас небольшой штраф из четырех цифр. А булавку придется изъять в назидание другим непонятливым водителям.
— Тьфу… — сплюнул Николай. — Операторы машинного доения. Булавкой не уколитесь. Заговорённая она.
— Почему одна фара не горит? — нахмурил брови Гаишник.
— Новая модель «Фольсваген-Кутузов», — парировал Николай, поскорее залезая в машину.
— Екатерина Петровна, выпишите-ка ему ещё один штрафчик на четыре цифры, за пререкания. Поезжайте, уважаемый, — сложил бумажки в карман гаишник. — Екатерина Петровна, а вы пройдёмте-ка со мной. Составим протокол во-о-н в том кафе.

***
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром… В кустах ты прячешься с радаром… — муркал себе под нос Виктор Павлович, возвращаясь домой с дежурства. Жене он отзвонился, микроволновка уже жужжит.
— Верунчик! — зашёл в квартиру Виктор Павлович. — Масик вернулся с работы. Кто встретит Масика? Масик голодный и холодный.
— Иду, — вышла из кухни Верочка. — Раздевайся. Ужин готов. Дай я тебя поцелую, — прижалась губами к щеке мужа. — А что нам сегодня Масик принёс?
— Небольшую премию, — полез рукой в карман брюк Виктор Павлович. — Ой-й… Зараза. — Выдернул руку с несколькими бумажками, одну из которых проколола английская булавка.
— Дай поцелую пальчик. Масик укололся. У собаки боли, у кошечки боли, а у Масика заживи, — глубоко вздохнув, погладила руку мужа Верочка. Нос уловил лёгкий запах женских духов. Купюры пахли женщиной. Где шлялся? — резко вырвала из рук Масика деньги Верочка, вертя между пальцами булавку. Пакостник! — замахнулась полосатым жезлом.  Получишь «енотовой палкой»!
— За что? — прикрыл руками голову Виктор Павлович.
— Откуда булавка? — рявкнула Верочка.
— Мужика сегодня штрафовал, случайно к деньгам прилипла.
— Давай-давай… — кипятилась Верочка. — Ври дальше.
— Сама помнишь, как пришла под утро — чулки наизнанку, лифчик из сумочки торчит? — пошёл в атаку Виктор Павлович, тихонько забирая жезл из рук любимой.
— А кто мне тогда кричал: «Я птица вольная, где хочу там и летаю»? — побагровела Верочка. — Ты птица вольная, а я подневольная — когда отпустили, тогда и прилетела!
— Ах ты… — вырвал назад деньги Виктор Павлович. — Ничего не получишь.
— Вот тебе! — воткнула булавку пониже спины, Верочка. 
Почувствовав ощутимый укол, вспыхнув, словно спичка, Виктор Павлович схватил любимую, приподнял над полом и понёс к комнате. Верочка, повиснув в его руках, успела вцепиться ему волосы и выдрала солидный клок.
Виктор Павлович начал терять контроль над собой. Открыл ногой дверь комнаты, втолкнул разбушевавшуюся гарпию внутрь и закрыл, крепко подперев дверь спиной. Раздалось змеиное шипение. Увидев вбитый в стену гвоздь и висящий на нём ключ от комнаты, Виктор Павлович протянул руку и запер Верочку, только после немного успокоился. Вытащил вогнанную по предохранительный замок булавку, бросил её на пол, она провалилась в щель между половицами, и направился к холодильнику. Час пил горькую под музыкальный вой из-под двери. Потом ушёл.
Вернулся поздно. В квартире стояла тишина. Дверь в комнату оставалась запертой. Виктор Павлович, тихонько открыл комнату. Верочка, свернувшись калачиком мирно спала на диване, прижав к груди плюшевого зайца. Пухлые губки что-то шептали, полудетское личико с упрямо сжатыми губами, выглядело безмятежным и умиротворённым.
На Виктора Павловича накатила волна нежности. На цыпочках подошёл к дивану, положил рядом с зайцем заработанные за день деньги, легонько поцеловал жену в затылок и вышел из комнаты. До замужества Верочка была членом команды стритсейтеров, а он их ловил, и он всегда её любил за боевой характер.