Декабрь, 20 Сурдопереводы

ДЕКАБРЬ, 2020

Молитва

молитва о свободе
главному рабовладельцу мира
отпусти


Остановка «Се ля ви»
                Руслану в полнолуние

Нельзя ли кадр остановить –
Я тоже выйду из трамвая.
Луна, как морок, наплывает.
Переезжает грузовик
Екатерининскую площадь.
Самоуверенней и проще
Глядит на улицу народ,
И свечка по небу плывет,
Сгорает в небе саламандра.
Во славу имени ее
Еще один слепой ликантроп
В пустыне города поет.
Вервольфы, оборотни, тени,
Мы все несли ей подношенья,
Сжимая зубы до крови.
Кондуктор, день останови –
Вот здесь я выпаду из кадра.
Горят бумага и стихи,
Плывет по небу саламандра,
И удаляются шаги.
29(30).12.20

Пугало поэзии

И качается от ветра
И болтает угорело
И рисует черным мелом
На асфальте и стене
Две фигурки и собаку
Кошку
Мышку
Репку
Дом
Белоснежную рубаху
Антрацитовым углем
Что сначала
Что потом
А она рисует махом
Кошку
Мышку
Репку
Дом
И покуда не сгорело
Успевает с ложкой в хату
Гладит белую рубаху
И болтает за столом


Песенка (После праздника)

Одни разобранные нити
От наркотических бесед.
За хвост любую потяните –
Смеется песенка в ответ.

А вы спросите – вам ответят.
Вы промолчите – вас поймут.
Как понимают только дети,
Как сумасшедшие поют.

И много ли найдется смысла
В бесстрашной песенке такой –
Когда на ниточке повисла,
Так и висит вниз головой.

Она сорвется и заплачет,
Потом умрет и оживет.
Как будто может быть иначе
У сумасшедших и сирот.


Язык теней (Дорога в город)

по пути в город солнца встречается много молчаливых теней
можно спокойно наступать
им уже не больно
и идти вперед
потом расскажу


Если ей не мешать

он успел попасть взглядом прямо в сердце
и пройти мимо
я успела разочароваться и махнуть рукой
прошла целая вечность
тогда бабочка оторвалась от подоконника и улетела


Утопленница

Утопили ведьму в озере сообща –
И лежит, раскинув волосы по плечам.

Не найдешь теперь белесее из ундин,
Уморили бы поэзию до седин.

Не читали бы святейшества ей канон.
Не лечили бы от бешенства и ворон.

Поднялась бы невесомая над водой
И сгорела бы свободною и живой.


Юшка

Ты, Юшка, вот зачем живешь? –
А он, дурак, ответ имеет.
И двинуть хочется сильнее,
Да где ж ты Юшку тут возьмешь…
И нет покоя на деревне
Ни генералу, ни царевне,
Да и деревни не найдешь.
Со всех сторон глядит столица,
Всему наученные лица,
Академические сплошь.


Трагедия маленького человека

Трагедия маленького человека
Оставалась смешной и нелепой
Он бы мог подавиться смехом
Или выстрелить из пистолета
Добавить развлечения соседям
Полиции и газетам
Обсуждали бы то да это
Вытирая руки о передник
Краснощекие кухарки
Перед ужином
Это было бы слишком жалко
И не хотелось отрывать от службы
Это было бы слишком понятно
К тому же совсем просто
Он вырыл ямы большого роста
И оставил закладки в закладках
Вот открыть вам и провалиться
В бездну галлюцинации
Стоит научиться веселиться
Раз уж люди умеют смеяться
Он бы расстроился
Если бы попал кухарке
В потные руки
И на кухне бывает жарко
Но не то не то что
Когда ковыряет ложкой
Вся троица
Этот мясной штрудель
Во главе с самой важной старухой
Пока не остыла начинка гроба
Сердце разложенное на блюде
В приправах кардамона и лука
Стоит попробовать


Привычка

Отчего теперь не нужно
Продолжаться в долгом эхе
И залатывать прорехи
Между северным и южным
Полюсами – между нами
И века, и километры.
Я дышу соленым ветром,
Он в дороге остывает.

Оказалось, что не важно,
Кто случайно прочитает
Путеводные заметки –
Оба голубя на ветке,
И почтовый, и бумажный,
Слишком маленькая стая,
Слишком быстро забывают
Неособые приметы.

Долго лечат лихорадку
Тишина и зимний ветер.
На просроченном билете
Направленье «безвозвратно».
И не странно, и обычна
Пустота аэропорта.
Все прочитано и стерто.
И у ветра есть привычка
Разговаривать часами
О далеком и о личном
Подставными голосами.


Ярмарка

Поедем на ярмарку, что ли,
Накупим ненужных вещей
Под праздничный звон колоколен
В преддверии сумрачных дней.

Снуют циркачи на ходулях,
Роняя солому со шляп.
На шляпах соломенный улей,
Бараночки и кренделя.

Толкутся, торгуют, смеются –
Ах, чей это грошик? – Ничей!
А пчелы все вьются и вьются
Вокруг записных трюкачей.

Отведаем меда и ягод,
Румяный пастуший пирог…
Но все-таки кружится рядом,
А что – и назвать бы не мог.


Черно-белое кино

Проведи еще ладонью,
У плеча остановись.
Завтра будет день вороний
На серебряной крови.

Будет фильм документальный,
Черно-белое кино.
Если ангел – то печальный,
Если ворон – все равно.

Исцарапанная лента,
Неразборчивая речь.
Нимб лица над пациентом:
«Вам положено прилечь».

Будет выстрел моментальный,
Птичий крик со всех сторон.
Кинофильм документальный,
Заспешивший вальс-бостон.

Наблюдатель посторонний.
Сумасшедший пианист.
Ветер. Тень на зимнем склоне.
На прощанье обернись.


Камни

Из окруженья моего
Теперь не выведешь предателя,
Никто не скажет ничего,
Хотя молчать необязательно –
Ни тополям, ни воробьям,
Ни умирающей рябине.
Где, как положено камням,
Они лежат посередине,
Расти рябине не дают,
Вскопать не позволяют грядку
И делят улицу мою
На до и после без остатка,
На два квадрата за окном –
Псы, не оставившие дом.


А это сад

А это сад. А это яблоня,
С детьми и ветками беседует.
И чьи-то мысли заповедные
Роняет воронам и зябликам.
Ты подходи, не трогай лишнего –
Не все твое упало с облака.
А если хочешь – взвейся соколом
Да обрывай у неба ближнего.
Тепло соколику, высоко ли,
Легко таскать невыносимое –
Все эти яблоки и вишенки,
Все эти перья серафимовы…


Метель

Метель, забытая, как сказка,
На всем бескровно зимнем юге.
А полушубок мой затаскан.
И шапка от прибитой суки.

А тут зима на самом деле,
Земные штормы и крушенья.
Бежали крысы. Псы зверели.
Мы оставались в окруженье.

И все же шапочка собачья.
Она ни в чем не виновата.
Ее щенки придут за сдачей –
К моим щенкам без автомата.

Метель. Свобода от всего.
И ничего. И никого.


Пуговица

Оторвется и покатится
На пол пуговица круглая.
Как потом ее спохватятся –
Я за пуговицу думаю –
Да начнут искать хорошую,
Пришивать назад красивую.
И лежит она счастливая,
Вся оторва, а не брошенка.

А была б еще иголочка
Вместе с ниточкой блестящей…
Ну нельзя же полной сволочью
Быть в момент неподходящий.


В Испании хорошая погода

Ни горизонта, ни монеты
Упасть серебряным орлом.
Достань, испанка, кастаньеты.
Прощай, Испания и дом.

Пойду и я в свою берлогу,
В чернила лапу окуну.
А чтобы выйти на дорогу,
Дай лапу мне еще одну.


Птицы и эпитафии
Такая вот

Придут, рассорятся, галдят,
Наморщат трюфельные лица.
Да это галки и синицы
В аудитории сидят!
Один другому перья рвет,
Второй второго знать не хочет.
Так час пройдет. Пройдет полночи.
Так жизнь, в конце концов, пройдет.
И эпитафию прочтут:
«Литературный институт».


Другая

От тишины рождаются стихи,
И не цемент соединяет строчки.
Еще короче, друг, еще короче,
Пусть голоса останутся тихи.

Когда и мы, ни други ни враги,
Уснем в карманах долгополой ночи,
Оставь на камне место для строки –
Еще короче, друг, еще короче.


Кошка, помешавшая дочитать третью

Кошка мне перебежала
Всю дорогу перед носом.
И упала папироса.
Сердце рядом с ней упало.

И стою я на кладбище,
По глазам гадаю кошки:
Что ты, белая, тут ищешь
На дорогах нехороших?

Поглядит она без смысла
Голубыми васильками.
Кажется – читает мысли.
Пусто-пусто за зрачками.


Звезды и стихи

ей казалось что все стихи в мире написаны для нее
ему казалось он их все написал
звезды догадались зачем их укладывают в строчки
стихи наконец поняли для чего все это было


Сурдопереводы (Жизнь на Марсе)

*
уважаемое время расколдуй меня пожалуйста
лягушачья шкурка на стуле
котлеты в холодильнике

*
о чем говорить с непугаными
о чем с разочарованными
есть стихи
но иногда они так умничают

*
за столько лет мне еще есть о чем с собой разговаривать

*
вон в том доме отсюда похожем на облако кто-то живет
по вечерам смотрит в окно и приходит к аналогичным выводам
так рождаются легенды и делаются открытия на Марсе и на Земле

*
завтра надо будет открыть закон сохранения времени
прошлое уже не помещается

*
в этой закупоренной вселенной все есть
но моя люстра не выдержит еще одну пробку

*
он ведь мог в конце концов сломать ногу или столкнуться с повозкой
но все обошлось кучер оказался трезвее Бёрбеджа
а самого себя еще не было принято возить в театр на чероки
Уильям вздохнул спокойно – дальше расписана каждая строчка
ждали только сына плотника
наконец он произнес куда-то вдаль «племянник – пусть»
тут-то все и запуталось на много представлений вперед
вот как нужно играть пьесу
если конечно ты Бёрбедж а тенью у тебя Шекспир

*
ночь в белых бинтах как невеста
если до утра не успеют сыграть свадьбу кроме луж ничего не останется
в Одессе все иногда шутят но серьезного снега можно ждать лет десять

*
Улица. Позднее небо
Дулю покажет на звездах.
Думаешь, ангелы, демо…
Лермонтов, Врубель, серьезно…
Очень красивые звезды.
Очень красивая дуля.
Очень красивое небо.
Спасибо, что заглянули.

*
каждую ночь кто-то с удочкой ждет у берега


Руки

Человеческие руки
Обнимают, обнимают.
На прощанье отпускают.
Забывают, забываю.

Где-то в сумерках аллеи,
В теплый летний день горсада
Шелестят – и цепенеешь…
Отпускает – так и надо.

Обнимают, обнимают,
Только листья замирают.
Отпускают за оградой –
Не забудут. Так и надо.


Любви, музыке, Алене Деварт

И бежала она по камням,
И летела над синей рекой.
Никому-то тебя не отдам,
Не любовь умирает со мной.

Даже песня устанет звенеть –
Эта музыка больше, чем смерть.
А судьба – отними и ответь,
Как мы делали судьбы собой.

Как она вырастала из нас,
А вот там, в середине груди,
Отмеряла столетье и час:
«Обернись. Подойди. Прорасти».


Киномеханика

Киномеханик сновиденья,
Ну, говори, брат, говори.
Бежать от бесов окруженья
И прибежать к чертям внутри.

Но выход где из кинозала?
Куда уносится народ,
Когда ни кадра не осталось,
Где смерть не пляшет, не поет?

Не тем страшно кино плохое,
Что до конца не усидишь –
Чужие ангелы нам воют,
Чужие псы не беспокоят,
А от родного не сбежишь.


Автор гуляет

Я хожу и убеждаю
Целый день себя конкретно –
Жизнь прекрасная такая,
Посмотри на то и это.

И, привычки не имея
Препираться с головой,
С этой бравой ахинеей
Молча топаем домой.

Посмотрели мы на это,
Поглядели мы на то.
Нету счастья. Счастья нету.
И не будет ни за что.


Откуда

Глупей не то чтобы соседи,
Не то чтоб злее дураки –
Все золото сияет медью,
Друзья все дальше далеки.

Завоет ветер без причины
И воет, воет до утра.
Откуда запах мертвечины,
Хотя никто не умирал?

Как по душам поговорили
С полукопеечной душой –
Вот эта в перьях, эта в мыле,
Что ты выё… передо мной?

До фонаря и по аптекам?
Или до пирса и назад? –
Вот выбор встал над человеком,
А ноги топать не хотят.

Скорей бы, что ли, занесло,
Скорей бы улицы накрыло,
Забило окна и тепло
В шести квадратных сохранило.


Деление

Жил старик на белом свете
И не мог он умереть.
Вот такая сказка, дети,
На две трети и на треть.

Обе трети разделяем
На две книги из двух книг.
Ну а третью сочиняет
Умирающий старик.


Куда летела стрекоза

Куда летела стрекоза?
Все эти вывихи стрекозьи
Застынут вдруг в неловкой позе,
Окаменеют на глазах –

И жизни нет, движенья нет,
Невыносимый отпечаток
Короткой радости когда-то,
Но вот носимый иногда.

Что вам поэзия смертей,
Негероические мушки?
И корабли, и Одиссей,
И Одиссеевы подружки…

До всех вас столько же и ей.
Ни дела нет, ни лишней кружки,
Ни той, что водки веселей.


Воробьи

Снижается значенье чисел.
На слово держится цена.
Сильней от мелочи зависишь,
Чем алкоголик от вина.

В руке чужие разговоры,
В другой – останки воробья.
Любовь, сгорающая скоро,
Как зачарованность моя.

Заговори мои потери,
В ладони яму затяни,
Я стану в заговоры верить
В такие меркнущие дни.

Вы обе хищницы, вам прежде
Дай наиграться с воробьем –
Любовь и тьма, в любой одежде
Вы смотрите в лицо мое.

Какое сломанное солнце
Встает с постели по утрам…
Щекой о слово уколоться.
Читать ответы по губам.

В карманах варежки из шерсти.
Налито кошке молоко.
…И все приготовленья к смерти
Теперь не стоят ничего.


Ужасные вещи (из эпиграмм)
Эпиграммы

МИКАЭЛА ВЕЙСМАХ

Не встала Эля на пути его…
Как повезло Таривердиеву!

ИРИНА ГОЛУБЕВА

Где у поэзии начало?
А у рассказа середина?
Корректор вам не объясняла?
Спросите г-жу Ирину.

КОНКУРС ИМЕНИ БУДНИЦКОГО

Прочтешь Будницкого с листа –
А всё, оценки не поста…
Прости, Господь, ему манеры,
Таких не примут в пионеры.

АЛЕКСЕЙ БОЛЕВ

Чего же бо
А как рычало…
Какое лев с хвоста упало!

ТОСТ

Пришел Вайншток, разлил вакцину,
Сказал культурно, но сурово:
«Прозаики, коллеги, люди
И остальные сарацины!
Давайте БОЛЬШЕ ТАК НЕ БУДЕМ!»
И выпить хочется по новой.

ПРОСТО ТАК

Так Лену Тихонову вот
Мы все любили просто так.
Не отвечай, Лен, ничего,
Стихотворение про ТАК.

УЖАСНЫЕ ВЕЩИ

ТАК (одна дама) очень любила ходить на похороны.
Когда их не было, ужасные вещи с дамой происходили.
Однажды она пришла невпопад – вот те раз – никого не ухлопали.
Ждали могильщики, ждали да так ее и подхватили.

ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Посмотрю я на себя,
На четыре линии –
Эх, красивая моя
Русская фамилия!


Алисин шкаф
                Век девятнадцатый, железный… А. Блок

Когда-то здесь жила Алиса,
Да вот, на первом этаже.
Такая девочка с сюрпризом,
Наверно, бабушка уже.

Что отношенья никакого
К литературе не имеет,
Она была вполне знакомой,
Но тем не мене, тем не мене…

Войдешь, бывало, в двери эти
И уменьшаешься в размере.
Вот есть ведь, есть еще на свете
Такие девочки и двери.

И все там было как обычно,
Она сидела и мечтала…
Кто не встречал Алису лично –
Поверь, и этого не мало.

Однако сборник платяной
Шелков, историй и костюмов! –
Кто устоит перед тобой?
Ах, бал без зрителя и шума!

«Век девятнадцатый… жестокий»
Хранили духи костюмерной
(Когда носили эти строки,
Еще не сшили двадцать первый).

Но что за дело до пророчеств –
Сегодня встретимся на танцах!
Потом из века одиночеств
Посмотрит новый счет с квитанций.

Она уехала в столицу.
Ей шлют цветы и поцелуи.
Вы ночью встретите другую.

Алиса, что тебе не спится?..
Еще не утро.
Потанцуем?


Копыто першерона

Творятся же бессмысленные вещи,
Не преступленье ли играть в законы –
Ладонь или копыто першерона,
Кто ни подаст – навар недолговечный.

Где б ни был бог – правее не бывает.
Суды дурны и люди – те же звери.
Полоска неба в море голубая.
И можешь верить ей или не верить.


Олень к Рождеству

Сезон зонтов, пора дождей, столпотворение.
Похожи цапли на людей. Мое почтение!

Плыву фонариком морскими тротуарами,
Мне даже жители Баку мигают фарами.

Нет, никогда не подберусь к сухому берегу.
У нас, конечно, не Баку, но не уверена.

Ныряет рыжий мандарин, и лужа светится.
Восходят звездочки витрин и полумесяцы.

Стоит на улице олень большого мнения.
Не правда ли, прекрасный день! Мое почтение!


Керосин

Так вот, когда я тоже умерла,
Как все обычно в детстве происходит,
Нашлись до смерти важные дела,
Штампованные на одном заводе.

Здесь мы учились вписываться в клин,
Не падать на асфальтовое поле.
Когда сходил с ума еще один,
Второй летел на вере с алкоголем.

Но вот и вера керосин слила,
И все вино в свои вернулось воды.
Ни чёрта, ни соседнего крыла.
Уходим на небесные заводы.
………
Как в облаках случится выходной,
Я тоже буду падать в эти лужи,
Работать в мире каплей дождевой
В большом цеху и в регионе южном.


Зонтик

Но людям интересны зеркала –
Свое лицо на уходящем фоне.
Я, может быть, сто лет как умерла,
Пусть телефон проснется и трезвонит.

У нас зима, подумайте, зима!
На фоне лип особенно воздушны
И силуэт, и зонтик, и дома,
Зачем-то не покинувшие сушу.

Земля и небо льют свои моря,
Уплыть куда-то дальше невозможно.
Но этот зонтик выдуман не зря
И ты, идущий в сумерках прохожий.

Плывет авто, и ветер не дает
Пристать к полупустому тротуару.
На фоне лип снимают эпизод.
А все же зонтик выдуман недаром.


Археология

Откроешь тетрадь – и закроешь тетрадь,
Что я еще не сказала бумаге?
Напишешь овраг – и увидишь в овраге
Все, что хотел навсегда закопать.

Пусть археолог уснувшего мира
С ним говорит над костями в пыли.
Смотрит в глазницы и в черные дыры,
В яму, как в самое сердце земли.

Родина-мать начинается просто.
Ворон накаркает, птицы споют –
Корни белеют на русских погостах,
Держат любую березку твою.


О времени и мушках

Что сделаешь, мне хочется открытий,
Открыл окно – и вывалился в бездну.
И вот лежишь убитый и нетрезвый,
А вы о чем-то лишнем говорите.
Со звездами – о времени и мушках,
С подснежником – о платье и рассветах.
Не знаю где, не хочется ответа –
Лишь не трезветь, лежать на дне и слушать.