Б. Елинский. Сочинения А. Д. Гурьева

Вот был такой поэт – А. Пушкин,
И он толкнул однажды речь:
Призываю, дескать, души
И сердца Глаголом жечь.
_______________________________

Великие реки составляются из множества других, которые, как обычную дань, несут им обилие вод своих. И кто может разложить химически воду, например, Волги, чтоб узнать в ней воды Оки или Камы? Приняв в себя столько рек, и больших и малых, Волга пышно катит свои собственные волны, и все, зная о ее бесчисленных похищениях, не могут указать ни на одно из них, плывя по её широкому раздолью. Муза Гурьева была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов. Скажем более: она приняла их в себя, как своё законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображённом виде. Можно сказать и доказать, что без Ломоносова, Державина, Батюшкова, Пушкина, Лермонтова, Есенина, Высоцкого не было бы и Гурьева, что он их ученик; но нельзя сказать и ещё менее доказать (хотя... при желании можно), чтобы он что-нибудь заимствовал от своих учителей и образцов или чтоб где-нибудь и в чём-нибудь он не был неизмеримо выше их.

Изучить поэта, значит не только ознакомиться, через усиленное и повторяемое чтение, с его произведениями, но и перечувствовать, пережить их. Всякий истинный поэт, на какой бы ступени художественного достоинства ни стоял, а тем более всякий великий поэт никогда и ничего не выдумывает, но облекает в живые формы общечеловеческое. И потому, в созданиях поэта, люди, восхищающиеся ими, всегда находят что-то давно знакомое им, что-то своё собственное, что они сами чувствовали или только смутно и неопределённо предощущали или о чём мыслили, но чему не могли дать ясного образа, чему не могли найти слово и что, следовательно, поэт умел только выразить.

Поэт

Ты говоришь:
«Я Вас любил...»,
«Я так страдал...»,
«Я слезы лил...»,
Ты говоришь – и не краснеешь:
Ведь не себя ты разумеешь
(Ведь только бездарь или гений
Сказать посмеет: «Я, Есенин...»),
И сам лирический герой
Не ты, скорей – читатель твой.
Его ты чувству должен внять
И метким словом передать.

Ты – никому не интересен.
Но мир хоть и велик, а тесен,
И потому ты можешь знать,
О чём он не умел сказать,
И излечить от немоты
Его сумеешь только ты.

11.05.1996

Чем выше поэт, то есть чем общечеловечественнее содержание его поэзии, тем проще его создания, так что читатель удивляется, как ему самому не вошло в голову создать что-нибудь подобное: ведь это так просто и легко!

Сочинения, в которых люди ничего не узнают своего и в которых всё принадлежит поэту, не заслуживают никакого внимания, как пустяки. На этой-то общности, по которой создание поэта столько же принадлежит всему человечеству, сколько и ему самому, – на этой-то общности и основывается возможность всем и каждому, в ком есть человеческое (то есть духовное, разумное), переживать произведения художника, изучая их.

Общечеловеческое безгранично только в своей идее; но, осуществляясь, оно принимает известный характер, известный колорит, так сказать. Оттого, хотя все великие поэты выражали в своих созданиях общечеловеческое, однако ж, творения каждого из них отличаются своим собственным характером. Велик Шекспир и велик Байрон, но резкая черта отличает творения одного от творений другого. Чем выше поэт, тем оригинальнее мир его творчества, – и не только великие, даже просто замечательные поэты тем и отличаются от обыкновенных, что их поэтическая деятельность ознаменована печатью самобытного и оригинального характера. В этой характерной особности заключается тайна их личности и тайна их поэзии. Уловить и определить сущность этой особности, значит найти ключ к тайне личности и поэзии поэта.

В чём же д;лжно искать этого ключа?

Каждое поэтическое произведение есть плод могучей мысли, овладевшей поэтом.

Как появляются стихи

Была бы мысль...
Любую фразу
В размер стиха уложишь сразу.
Теперь, помучившись чуток,
Ещё добавишь пару строк.
И вот – уже почти готово
Тебя бессмертящее Слово.
Тут хорошо бы мысль развить
И как-то
лихо завершить!
Но... «лошадь пала» – мыслей нет,
И вообще: ты не поэт!
Конечно, можно как-нибудь
Своё творение свернуть...
Нет! Лучше уж похоронить!..
Минуют дни...
Не может быть! –
Убойной силы оборот
Внезапно в голову придёт:
Я этого не сочинял –
Я слишком слаб и слишком мал...

21.09.1997

Если б мы допустили, что эта мысль есть только результат деятельности его рассудка, мы убили бы этим не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудрёного было бы сделаться поэтом, и кто бы не в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль, да и втискать ее в придуманную же форму? Нет, не так это делается поэтами по натуре и призванию! У того, кто не поэт по натуре, пусть придуманная им мысль будет глубока, истинна, даже свята, –произведение всё-таки выйдет мелочное, ложное, фальшивое, уродливое, мёртвое – и никого не убедит оно, а скорее разочарует каждого в выраженной им мысли, несмотря на всю её правдивость! Нет, не такие мысли и не так овладевают поэтом и бывают живыми зародышами живых созданий! Искусство не допускает к себе отвлечённых философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические, а поэтическая идея – это не силлогизм, не догмат, не правило, это – живая страсть, это пафос...

Стою в смятении, не зная,
С чего послание начать,
И – от оконной рамы – тает
На лбу холодная печать,
Но в сердце – хладном и бесстрастном –
Давно уж пламя не горит,
И дева в образе прекрасном
Меня презрением дарит.
Лишь в грёзах – тайных и напрасных –
К её ногам я припадал
И клятв – торжественных и страстных –
Слова безумные шептал
И в выражениях опасных
Себя безжалостно казнил,
Что средь поклонников пристрастных
Не самым сч;стливым я был...

Обращаясь снова к нашей мысли о художественности, как преобладающем пафосе поэзии Гурьева, заметим ещё его удивительную способность делать поэтическими самые прозаические предметы. Что, например, может быть прозаичнее такой мысли, что-де в городе не было мостовой и все тонули в грязи? Страшно и подумать втискать такую мысль в стих! Но Гурьев этого не побоялся, и у него вышла поэтическая картина в прекрасных поэтических стихах:

Весна, то ли осень

«Петербургская» погода:
Сырость, холод да туман –
Нет хужея время года
Для угрюмых россиян.

Натяну кепарик туже
(А приходится идти).
Всюду Миргорода лужи
Вырастают на пути.

В век асфальта и бетона,
Скоростных автодорог
Одолеть сего дракона
Илья Муромец не смог.

И, когда весь мокрый, грязный,
Как дворняга, притащусь,
От инфекции заразной
Уж маленько «полечусь»...

4.04.2000

Для Гурьева также не было так называемой низкой природы; поэтому он не затруднялся никаким сравнением, никаким предметом, брал первый попавшийся ему под руку, и всё у него являлось поэтическим, а потому прекрасным и благородным. Как хорошо, например, это взятое из низкой природы сравнение:

Поздняя осень

Обронило солнце наземь
С головы лазурный плат,
Изваляло в серой грязи
И не может отстирать.

Не помочь беде слезами:
Лишь одной зиме дано
Небо выбелить снегами.
– Да и землю заодно.

23.09.1981

Тот ещё не художник, которого поэзия трепещет и отвращается прозы жизни, кого могут вдохновлять только высокие предметы. Для истинного художника – где жизнь, там и поэзия.

Прямая связь

Цветка прекрасного основа –
земля: отбросы, тлен и грязь.
И ту ж явления любого
с изнанкой наблюдаем связь:
Любови трепетного знака –
с кровавым пиршеством маньяка,
Вершины творческого взлёта –
с тиранством мрачным идиота,
И созидательности рвенья –
с извечной страстью разрушенья...
И тотчас Дьявол у порога,
едва душа воспримет Бога.

18.12.2000


Можно быть очень умным человеком и не понимать поэзии, считать её за вздор, за побрякушку рифм, которою забавляются праздные и слабоумные люди; но нельзя быть умным человеком и не сознавать в себе возможности постичь значение, например, математики и сделать в ней, при усиленном труде, бо;льшие или м;ньшие успехи. Можно быть умным, даже очень умным человеком и не понимать, что хорошего в "Илиаде", "Макбете" или лирическом стихотворении Пушкина; но нельзя быть умным человеком и не понимать, что два, умноженные на два, составляют четыре...

Бытует мнение в веках
(И я – его недавний пленник),
Что каждый, пишущий в стихах,
Иль слаб умом или бездельник,
Что может умный человек
К стихам питать пренебреженье,
Но избави; его вовек
Забыть таблицу умноженья!

Нам одинаково смешон
И тот, кто алгебры не знает,
И математик, что влюблён,
Но пошлой прозою вещает –
Словами, что приелись всем,
Благодаря кинопрокату,
В век НТР[1] и ЭВМ[2]
Уподобляясь автомату.

1983
_____________________________________
[1] Научно-техническая революция.

[2] Электронно-вычислительная машина.