Сердце

СЕРДЦЕ

Посвящаю моей Светушке.

Раньше, в детстве, слово сердце во мне ассоциировалось с маминой грудью. Это было нечто очень красивое, упругое и тёплое под лёгкой блузкой. И было оно слева, потому что мама иногда прикладывала руку к своей левой груди и говорила нам:
— Чует моё сердце!
или
 —Сердечко побаливает.
Став чуть взрослей, я заметил такое же сердце и с правой стороны. Мне было неловко спрашивать, но однажды я осмелился и задал вопрос: — Мама, у тебя два сердца?
Она посмотрела на меня так, как роза смотрит на репейник и тихо произнесла: — Иди спать. Я устала.

Ещё чуть позже, когда мы с мамой и двумя моими младшими сёстрами сбежали от отца на станции Красный Кут в неизвестность, лишь бы только очутиться подальше от его издевательств и побоев, я заметил, что у мужчин и юношей нет сердца. Грудь их мне казалась плоской и твёрдой, как чугун.
И вновь я, влекомый любопытством, обратился к моей измученной маме:
— А у папы не было сердца, да?
Мама погладила меня по голове и сказала:
— У всех людей есть сердце! Только у одних оно большое, а у других маленькое.
Видимо, мне такого ответа было вполне достаточно и я долго уже не надоедал вопросами о сердце.
Я задавал вопросы про глаза, уши и нос.
Не буду тут усложнять текст деталями о том, что я чувствовал, когда впервые услышал прекрасное и поэтичное слово геморрой.

Итак, я на время забыл о сердце. Нет, конечно, я читал литературу (читать я начал запойно с пяти лет) , сидел на горшке по полдня с каким-нибудь любовным романом и читал. Читал, как-будто пил нежный и прохладный виноградный сок. Но  чтение моё было иным. Оно было лишь тем процессом в котором я получал наслаждение от знакомых слов и их бесконечного бега, совершенно не вникая в их смысл.
И вот, после нескольких десятков дождей и метелей, я дорос до 14 лет и, как я понял, у меня начали прорастать за спиной крылья любви.

В школе, вернее в санаторно-лесной школе, где меня поместили с тёмным пятном на правом лёгком и подозрением на туберкулёз, я встретил милую чернявую восточную девушку по имени Асия. И сразу обратил внимание на то, что у этой озорницы Асии было большое сердце, больше чем у других санаторных насельниц из разных групп. И вот, когда мы остались одни в кустах на краю санаторной территории во время дневного сна, ( нарушили режим) я нежно дотронулся до груди-сердца Асии. Она смущённо, но наигранно слегка отпрянула и, как молоденькая тёлочка, нежно промычала:
— Слава, что ты делаешь?
— Прикасаюсь к твоему сердцу, Асия! Оно у тебя большое и доброе, как у моей мамы!
— Вот же ты глупый! Это и не сердце вовсе, а сиська.
И тут в моих штанах стала набухать тоже, видимо, какая-то сиська. Я крепко прижал Асию к себе, повалил на густую упругую траву под вишнями, судорожно снял белые тонкие трусики с её мраморно-коричневых юных ног и стал тереться своей сиськой о то место, где недавно были трусики. В голове всё плыло. Деревья над нами казались мне некими судьями. Неба почти не было видно. Через минут пять раздались голоса воспитателей, которые обнаружив пустые кровати, кинулись нас искать, чтоб найти и наказать.
Я толкнул Асию в плечо и показал ей, чтоб шла на голос воспитателей, а сам, сделав полукруг, чтоб не подумали, что мы с Асиёй были в кустах вместе, вышел к голосам воспитателей совсем с другой стороны. Не помню, как нас тогда наказали, но не очень строго. Вроде как лишили сладкого пирога на полдник. Чёрная икра на ужин была. В меню санаторных туберкулёзников чёрная икра была тогда ежедневно.

Вот так я впервые в жизни столкнулся с сердечными делами и ощутил их прелесть.
И только когда в старших классах начали преподавать анатомию я , напонец-то, узнал что сердце это не сиська, не грудь, не вымя, а обычный насос, который качает кровь по нашему тленному организму.
Асию я больше никогда уже в своей жизни не встречал. Как там сейчас её сиська?©