Первая обида

Первая запомнившаяся душевная обида была нанесена мне, совсем маленькому мальчику лет пяти, взрослой женщиной.
Дело было так. Дело было в поселке Синявино. То время  отличалось от нынешнего разительно. В нашем немалом поселке не было ни одного  автомобиля, кроме разве игрушечных; в поселке никогда никто не слышал и даже не подозревал, что дети куда-то могут пропадать с улицы средь бела дня; даже о воровстве как-то было не слышно. Стреляли тогда только в далекой Испании.
Правда, люди так же жаловались, как это делают и сейчас, на тяготы жизни, на соседей, на магазин (он был один), на членов семьи. Но! Никто не жаловался по крайней мере на две вещи: на транспорт и на правительство. Транспорта просто не было, разве что «кукушка», ходившая из районного центра Мга до Ленинграда с несколькими дореволюционными зелеными вагонами. На правительство в то время просто не принято было жаловаться.
Так вот в этой идиллической обстановке маленькие пятилетние дети свободно гуляли по территории поселка, если их выпускали из дома, и без сопровождения родителей. Отправился как-то и я гулять по Синявино, да не один. Увязалась за мной гулять незнакомка моего возраста. Откуда она появилась, не помню. Как и далее бывало в моей жизни, инициатива была не моя. Мы гуляли по немногочисленным пыльным улицам поселка,  никогда не видевшего асфальта, а, возможно, и слова такого не знавшего. В поселке были три-четыре запоминающихся сооружения: клуб, сложенный еще до революции из толстых, уже почерневших бревен; зарытая по крышу в землю вошебойка (необходимое заведение для торфоразработок с большим количеством приезжей рабочей силы); КПЗ с окнами, защищенными от внешнего мира специальными деревянными коробками и небольшая мастерская по ремонту кое-какой железной техники, работавшей на торфоразработках. Все эти достопримечательности Синявино можно было обойти за двадцать минут, но мы, как потом крикливым голосом заявляла незнакомая мама неизвестной мне ранее девочки, где-то шлялись пять часов.
Мама, наверно, преувеличивала, но, как я интуитивно тогда понял, не из-за того, что дочка гуляла долго. Весь громкий гнев мамы был направлен на меня, мужчину, который неправедным образом завлек, увел молодую девочку и неизвестно, чем там с ней занимался. 
А я хорошо помню, что мы даже и не разговаривали с этой незнакомой девочкой и слов нами никаких произнесено не было. Нам просто приятно было ходить вместе, взявшись за ручки.
Весь этот крик и претензии были для меня как гром среди ясного неба. Не помню, чтоб я трепетал от страха, но было мне очень плохо от такой несправедливости и невозможности как-то оправдаться, доказать, что я хороший. Обида была сильная у меня на то, что меня в чем-то нехорошем могли подозревать, чего я еще не понимал.