Осколок войны

Это случилось со мной в 1960 году.

Меня немец к груди прижимал,
И жена его плакала рядом,
И вожатый тогда провожал
Нас троих ошарашенным взглядом…
Кто не помнит из нас лагерей,
Пионерских костров, звуков горна,
Нас, летящих гурьбой из дверей
На вожатого голос задорный?
Но сильнее запомнились мне
Не линейки, не игры, не танцы,
Не деревья в закатном огне,
А прибывшие к нам иностранцы.
Вдоль аллеи стояли мы в ряд –
Пионеры по форме одеты,
Ну, а наш, самый младший, отряд,
Как цветы - кто во что разодетый.
Наконец-то заглушен мотор,
Показались какие-то люди,
Словно птичий, чужой разговор…
Интересно, а дальше что будет?
Несоветская в них была стать,
Не по-нашему были одеты…
Продолжали они щебетать,
Раздавая значки и конфеты.
Только вдруг мы услышали крик,
Будто взвыла от горя волчица,
И увидела я в этот миг
Пред собой незнакомые лица.
Помню слёзы у них на щеках
И глаза немца, полные муки,
Помню дрожь в его сильных руках,
И рыданий, приглушенных, звуки.
Он меня подхватил и понёс,
Немка пальцы мне нежно сжимала,
Сарафан мой промок от их слёз…
Что случилось, как быть, я не знала.
Но всему наступает конец –
Их позвали в автобус садиться…
Помню бешеный стук их сердец
И тоской искаженные лица.
Оказалось, узнали во мне,
Как потом рассказал нам вожатый,
Дочь, погибшую в страшной войне, -
В доме, где они жили когда-то.
Бомба вдребезги дом разнесла –
Пепелище, обломки, воронка…
Только мать сквозь года пронесла
Смех дочурки счастливый и звонкий.
Почему с нею не было их,
Я уже никогда не узнаю.
Гром бомбёжек войны той затих
В сорок пятом. Девятого мая.
Как случилось, что немцы тогда,
О немецком горюя ребёнке,
Опознали его без труда
В шестилетней еврейской девчонке?
Значит, разницы все-таки нет,
Если с немкой мы очень похожи?
Кто-то даст на вопрос мне ответ:
Убивали нас немцы за что же?!
…Мне ведь не было даже семи,
Но и нынче я помню прекрасно
Слёзы этой немецкой семьи
И на мне сарафанчик атласный…