Об одном незнакомом тумане

Треск зеленых горошин на обожжённом языке,
Значит кто-то снова услышал то самое первое эхо,
Шестиногий паучок в растрескавшемся пузырьке
Задрожал от пойманного в дырявый сачок смеха.

Песочный город с одной деревянной крышей
Разлетелся от мороза на пронумерованные лоскуты,
Средь угольков рыжих ресниц, пакетов и четверостиший
Гниет шахматная доска без последней королевской черты.

У распахнутой внутрь помятой дверцы
Дышат апрельской пылью ненаполненные мешки,
Не помогут нащупать холодными обрывками свое сердце
Раздавленные сухим каблучком ученические очки.

От жгучей капли дождя на мягкой нашейной повязке
Коленки и зубы сбивает привычная дрожь,
Толкают друг друга с дороги, кто весь путь был в связке,
Протягивают руки те, кто точил друг на друга нож.

Заржавели бесчувственной кровью проданные трофеи
Давно прошедших в угаре сонных саг сражений,
У берега реки серое небо на один миг розовеет,
Но мост туда разводят два раза в сто мгновений.

Пыльные локти за прогнившие цепи цепляются жадно,
Каждую трещинку ноготь в мазутной памяти сохранит,
На безвременье веток пропечатались ложью светлые пятна,
А вдруг тот фитилёк в маленьких руках еще для кого-то горит ?

Пугает опоздавшие на один шаг тени у бездорожья
В канаве обезглавленный временем деревянный бюст,
На вершине черной, оказавшейся подножьем
Кто-то невидимый рубит золотым топором ракитовый куст.

Потерявшиеся в развалинах колонн великих и не очень мастеров
Построили себе новый мир, свой деревянный склеп,
Звук музыкальной шкатулки среди десятков открытых шкафов,
Лучше дорогу извилистую видит тот, кто для всех остальных слеп.

Прилетит комок грязи в обмазанную кровью спину
Из разрисованных наискосок и поперек зеркал,
Бросались неположенные герои в его непристойную пучину,
Находили там свой солнце, но теряли ехидный оскал.

Рельсы и шпалы кругом горячим замкнулись,
Ночь, потом день смешались в буквах на газетной бумаге
Листьями в книгах беглецы в поздний август вернулись,
Но не найдя свою землю застыли болотом в овраге.

Расплескался оставленный сильной рукой яд
На спрятавшихся под рубахой жирных мух,
Прервались у обрыва следы копытцев ягнят,
Кнутом уже не нужным разжег костер пастух.

Дети играли с неизвестностью тошной в прятки
Окуная головы со сладким страхом в синюю бездну,
Выпали из разорванных карманов перчатки,
Тот, кто считал до сих пор ищет остальных у стены отвесной.

Ветерок от крыльев давно замерзших голубей
Гонит кого-то в самый туман полностью босым,
Сын убитых в выбеленной постели палачей
Пронес сквозь снежную росу свой собственный дым.

Пена у борта лодки, брошенной у первой трясины,
Начертит на потрепанной карте без нолика крестик,
Пусть превратился художник в куклу из глины
Мольберт остался стоять на своем нужном месте.

Слова из ненаписанной сказки высыпают сыпью на шее
Поскребут в железные уголки беспомощные лапки,
От кочерги в перчатках только холоднее,
Буд-то кто-то непослушный накрыл грязную скатерть малярной тряпкой.

Пальцем желтым провести по стене, нарисовать венку хвостик,
Не отвеченной будет положенная под скроенный коврик записка,
Он впитается едкой чахоточный пылью в каждый настенный гвоздик,
Оставя под фартуком мясника с черными хлебными крошками миску.

Рвущиеся стебельки одуванчиков в каждом сгнивающем перезвоне
Глаз, от тупого понимание высохших, спокойное колыхание
Хочется кого-то позвать или затеряться среди обожжённых ладоней
Но его пяток уже нет, а вокруг только сливающиеся черные очертания.

На лопнувшем от поостывшего сока стекле
Прописалась разворотом зачеркнутая партитура,
Ждет трясущихся шагов по расплавившейся смоле
Покрытая кожаным мхом каменная фигура.